На следующее утро Линда умышленно провела завтрак в одиночестве, а после него сразу уехала в сиротский приют, чтобы побыть немного с детьми. Пообедав с Викторией, она вернулась на виллу и начала готовиться к отъезду.
— Куда это вы собираетесь? — довольно грубо спросил ее Джеймс, увидев, как она упаковывает вещи.
— В Нью-Йорк. — Чтобы распрощаться с детством, добавила про себя. И возможно, с вами.
— Вам нельзя ехать! — Постоялец, возомнивший себя императором, скрестил на груди руки.
— Я давно не слышала столь любопытных заявлений. — Линда подняла брови. В ее голосе прозвучала скрытая насмешка.
— Между нами заключен договор, — холодно заметил Джеймс. — Одна из его статей предусматривает, что вы должны готовить мне еду и отвечать на телефонные звонки.
— У меня есть договоренность с миссис Ли о том, что всякий раз, когда мне надо будет куда-нибудь отлучиться, она станет готовить вам обед и отвечать на звонки.
— Это не одно и то же, — твердым голосом сказал он.
— Что вы имеете в виду?
— А то, что одно дело, когда рядом вы, и другое, когда ваши функции исполняет кто-то другой.
— А зачем мне находиться рядом? — Она с усмешкой взглянула на постояльца. — Ах да, понятно. Чтобы быть источником вдохновения. Не так ли? — Атмосфера в комнате накалилась. Ее руки дрожали.
— Итак, могу я поговорить с вами? — спросил Джеймс.
— О, я не только внешним видом, но и своими высказываниями вызываю вдохновение. Гм, похоже, я неплохо устроилась. Во мне, оказывается, столько источников! Да так я скоро забрызжу фонтаном, превращусь в водопад. Как же теперь называется моя должность? Может быть…
— Представляйтесь кем угодно, — перебил ее постоялец.
— А как насчет физической стороны дела?
— Поясните свою мысль, пожалуйста, — произнес он сквозь стиснутые зубы.
— Судя по всему, вы пытаетесь обнаружить во мне еще один источник вдохновения — физический. Простите, но мне придется разочаровать вас: я не намерена вдохновлять вас подобным образом.
Между мужчиной и женщиной воцарилось тягостное молчание. Они уставились друг на друга, причем Линда усилием воли заставила себя выдержать его взгляд.
— Понимаю, произнес он наконец сухим, упавшим голосом. — Так вот, значит, к чему все шло вчера вечером.
— Я не сразу разгадала ваши намерения, такая уж я дура. — Она равнодушно пожала плечами. — Оказывается, я типаж, прототип Норы, и вы просто используете меня как вешалку, подставку для своих персонажей.
Лицо Джеймса перекосилось от гнева, а скулы угрожающе задвигались. Женщина резко вздохнула, бесстрашно заглянула в ледяную синеву его глаз. Не проронив ни слова, Джеймс, развернулся и, с силой хлопнув дверью, вышел из гостиной.
Прилетев в Нью-Йорк, Линда начала ломать голову над тем, что же делать с особняком, в котором еще оставалась уйма мебели и произведений искусства. Когда-то они жили здесь всей семьей, их навещали многочисленные друзья, а армия слуг поддерживала в доме безукоризненную чистоту и порядок. Теперь от этой армии оставалась лишь одна пара — муж и жена О'Коннел, которые жили в квартире над гаражом и следили за тем, чтобы зимой в комнатах не промерзали трубы и чтобы богатствами особняка не завладели мыши.
От былого блеска и славы фамильного очага ничего не осталось. Дом стал похож на холодный, безжизненный склеп, где царили спертый воздух и мертвая тишина. Место, где когда-то кипела жизнь, превратилось в безмолвный мавзолей. Покой в доме гармонично сочетался с настроением, в котором пребывала Линда.
Встреча с детством, покрывшимся толстым слоем пыли, оказалась эмоционально более сложной, чем она предполагала, а хлопоты с имуществом просто угнетали. Как поступить с тридцатью двумя прекрасными полотнами, написанными матерью? Продать их? Или поместить в хранилище?
Мама умерла, когда Линде было всего пятнадцать лет. Но до сих пор она иногда всплывала в памяти дочери с такой поразительной четкостью и силой, что Линда начинала ужасно скучать по ней. Ей не хватало матери, которая была необыкновенно живой, яркой личностью, а вовсе не одной из тех заурядных великосветских дам, что попали из грязи в князи. Ее не особенно волновало богатство. Они с отцом Линды безумно любили друг друга, но об истоках этой любви никто не мог даже догадываться.
Каждый новый день в Нью-Йорке Линда начинала с того, что брала в руки список неотложных дел и совершала обход холодных безмолвных комнат особняка. Мрачное настроение овладевало ею, подобно тому как влага и плесень неудержимо расселялись в заброшенном старом доме.
К счастью, в городе была Сьюзен, которая уже не раз вытаскивала подругу из дома и увозила куда-нибудь поразвлечься. Сьюзен жаждала развеселить ее, однако Линде было вовсе не до того.
Один раз она встретилась с братом в его кабинете, чтобы обсудить денежные дела. После сухого обмена мнениями они поехали поужинать вместе, но за столом речь опять зашла о деньгах, так что задушевной беседы брата и сестры не получилось. А ведь Джерри был ее единственным живым родственником по крови. Все это действовало на Линду очень удручающе.
Проводя томительные часы в безлюдном особняке, Линда подолгу размышляла о Джеймсе и о своих чувствах к нему. Она была в смятении, не знала, как строить отношения с ним дальше. Но какие бы глупые мысли и надежды ни посещали Линду, цепочка ее рассуждений всегда заканчивалась одним и тем же выводом: ради самосохранения она не должна больше сходить по нему с ума.
Однажды уже неделю спустя после прибытия в Нью-Йорк Линда сидела на полу в своей детской комнате среди старых игрушек. Вот он, мир далекой беспечной поры — строительные кубики, тряпочные зверюшки, надевающиеся на пальцы, бесчисленное множество кукол, книг. Как было бы чудесно передать все это своей дочурке! Одинокая женщина горько усмехнулась. У нее, возможно, уже никогда не будет дочки. И вообще никаких детей, уж если на то пошло. Ей уже почти двадцать шесть, но, по существу, она одна-одинешенька в целом мире, и ее участь вряд ли изменится. Разве найдется такой мужчина, который полюбит ее только за личные качества, женится и будет боготворить ее до скончания дней?
Ей стало жаль себя. Однако на самом деле Линда не столько страдала от жалости к себе, сколько упивалась этим чувством. И такое душевное состояние было вполне объяснимо: ведь она проводила дни и ночи в огромном старом доме, зараставшем плесенью, где не было ни души и который был заселен лишь призраками прошлого.
И вдруг в разгар этих тягостных размышлений она услышала твердые шаги. Шаги не мистера О'Коннела или его жены — оба хрупкие создания, они болели артритом и, когда шли, едва волочили ноги. Нет, это были шаги какого-то большого, сильного и, вполне вероятно, опасного двуногого создания. Возможно, грабителя, искавшего в особняке серебро. Или какого-нибудь убийцы-маньяка, охотившегося за вдовами-худышками.
Линда притихла на полу, затаив дыхание. Ее сердце дико колотилось. Мгновение — и дверной проем детской загромоздила массивная темная фигура. В следующий миг Линда увидела начищенные до блеска черные туфли, безукоризенно отутюженные брюки, распахнутое фирменное пальто, а под ним костюм с иголочки, ослепительно белую рубашку и дорогой галстук.
Еще секунда, и перед Линдой возникло загорелое лицо с квадратной челюстью и пронзительно синими глазами.
Перед ней при полном параде стоял Джеймс Феличчи.
6
Ее постоялец выглядел великолепно. Он постригся, и теперь его лицо с квадратной челюстью и пронизывающими синими глазами казалось еще более строгим и властным. Во всем облике Джеймса, облачившегося в одежду горожанина, было нечто от утонченного космополита. Этот человек мог чувствовать себя как дома и в джунглях, и в пустыне, и на крошечном островке в Карибском море, а уж о Нью-Йорке и говорить не приходилось.
Линда судорожно вздохнула, стараясь успокоить дыхание, а когда обрела дар речи, с неожиданной резкостью произнесла:
— Какого черта вы здесь делаете? Меня чуть не хватил инфаркт, когда я увидела вас. Как вы сюда попали?
— Мне надо было дать интервью и встретиться со своим издателем в Нью-Йорке. — Он лениво стянул с себя модное пальто и небрежно бросил его на спинку кресла. — А оказавшись в городе, я решил заглянуть и к вам. Чем же вы здесь занимаетесь?
— Избавляюсь от старых вещей и своего прошлого. Мы с братом продаем дом, и я пытаюсь сейчас разобраться с оставшейся мебелью, картинами и так далее.
— А как насчет того, чтобы вечером вместе поужинать? — спросил он.
— Нет, — ответила женщина, прислушавшись к голосу разума, который окончательно вернулся к ней. Она слишком любила жизнь, чтобы поступать безрассудно.
— Но почему? — Он посмотрел на нее с прищуром. — Что предосудительного в том, что мы с вами куда-нибудь заглянем вдвоем? Чего вы боитесь, Линда? Влюбиться в меня? Или, может, уже влюбились?
Значит, вот оно что! Какая наглая самоуверенность! Так откровенно, бесстыдно говорить об этом! Разумеется, она ни за что не признается, никогда в жизни не подаст виду, что действительно влюблена в него. Усмехнувшись, Линда бросила небрежно:
— Ну и любите же вы себя, однако!
Глаза Джеймса вспыхнули гневом, он подошел к ней, схватил за руки и бесцеремонно поднял на ноги.
— А теперь выслушайте меня! — Послышался рокот отдаленного грома. — Я по горло сыт вашими вздорными выходками. Понятно?
От неожиданности Линда съежилась, но тут же, взяв себя в руки, прикрикнула на Джеймса голосом негодующей девственницы:
— Что вы вцепились в меня?
— Это я-то? Какая чушь! Я надеялся, что вы образумились после той дикой сцены, которую устроили накануне своего отъезда, — сказал Джеймс, не сводя с нее глаз. — Однако этого не произошло. Позвольте же, Линда, кое-что пояснить вам. Не у всех моих слов и поступков одна цель — содействовать успешной работе. Да, как писатель я могу черпать вдохновение из самых разных источников, но как обычный человек я живу обычной жизнью и общаюсь с другими людьми точно так же, как это делает большинство из нас. Разумеется, отношения между людьми могут складываться по-разному. Вот вы, например, оказались для меня личностью, интересной по разным причинам, причем не все из них связаны с образом Норы.
— Я польщена, — сказала женщина и, высвободив руки из его цепких пальцев, отступила назад.
Джеймс промолчал, потом взял с кресла пальто, развернулся и быстрым шагом направился к двери, бросив на ходу:
— До завтра.
— Тебе не следовало сообщать ему о том, где я нахожусь. Как ты могла? В честь чего ты это сделала? — запричитала в тот же вечер Линда, встретившись с Сьюзен в ее доме.
— Знаю, знаю, но когда он пришел, я была занята с поставщиками провизии и не придала значения его просьбе назвать твой адрес. Я просто объяснила, как до тебя добраться, потом собралась было позвонить тебе, но что-то меня отвлекло. — Сьюзен задержала на Линде задумчивый взгляд. — Почему ты не предупредила меня, что он такая очаровашка?
Затем они стали говорить о приеме, который Сьюзен решила устроить в честь подруги. На вечере Линда встретится со старыми друзьями, а кроме того, приобретет новых. Она ждала этого события с нетерпением. Завершая беседу, Линда простила Сьюзен досадный проступок. В конце концов, кто безупречен?
На следующее утро в самое неподходящее время — без пятнадцати девять — Линду, оставшуюся ночевать у подруги, бесцеремонно разбудила Сьюзен. Она буквально ворвалась в ее спальню и стрелой ринулась к телевизору.
— Это он! — взвизгнула хозяйка дома, повернув выключатель. — Смотри же!
Линда с трудом оторвала голову от подушки и полусонными глазами уставилась на огромный экран. Да, это он, синеглазый Джеймс Феличчи, излучал очарование на зрителей программы «Во время завтрака». Женщина моментально проснулась, сонливость как рукой сняло, а сердце заработало как насос — с бешеной скоростью.
Джеймс говорил о своей четвертой книге, только что появившейся на прилавках, но Линда услышала лишь последние фразы интервью, в том числе упоминание о фильме, который создавался по его роману. На экране крупным планом появилась обложка книги, и она успела прочесть: Джеймс Кэрриган «Погоня за черной красоткой».
Джеймс Кэрриган! Ее сердце дернулось и на мгновение замерло. Сьюзен выключила телевизор и с недоумением уставилась на подругу. Та с недоумением уставилась на нее.
— О Боже, Линда, ведь этот человек — знаменитость! — Сьюзен опустилась на край кровати, в которой провела ночь гостья. — Все его книги сразу попадают в список бестселлеров. А последняя, только что изданная, еще и экранизируется. — Вдруг она нахмурилась. — Если бы он не явился сюда вчера за твоим адресом, я ни за что бы не узнала его. Любопытно, почему он не назвал тебе свою настоящую фамилию?
Линде это тоже было интересно. Вдруг лицо Сьюзен расплылось в улыбке. Это означало, что к ней пришла какая-то идея.
— Нам надо затащить его на сегодняшнюю вечеринку! — воскликнула она. — Великолепно! А передашь ему приглашение ты.
— Джеймс не придет, — сказала Линда. — Он не из тех, кому доставляет удовольствие быть в центре внимания на приемах.
Сьюзен встала и, упершись руками в бедра, произнесла:
— И тем не менее ты не должна лишать нас и наших друзей шанса поближе познакомиться с Джеймсом Кэрриганом. Не будь такой эгоисткой, Линда!
Вот тебе на: кто же из них на самом деле эгоистка? Линда не рискнула произнести этот вопрос вслух — ведь в конце концов Сьюзен устраивала вечеринку специально ради нее и уже затратила немало усилий, времени и, конечно, денег, чтобы собрать их общих друзей и позаботиться о развлечениях; она также пригласила несколько интересных людей, с которыми могла бы познакомиться и ее подруга Линда. Разумеется, появление среди гостей Джеймса Кэрригана произвело бы фурор. Линда равнодушно махнула рукой и сказала:
— Ладно, приглашай его.
К счастью, в ее распоряжении оказался целый день, и она успела свыкнуться с мыслью о том, что Джеймс Феличчи был знаменитым писателем Джеймсом Кэрриганом. А когда к вечеру он снова явился в особняк, Линда уже владела ситуацией. Джеймс отыскал ее в старой спальне.
— Сегодня утром я видела ваше интервью по телевизору, — сказала она. — По крайней мере последние пару минут. Поздравляю.
— Спасибо, — спокойно ответил он.
— Я читала ваши книги, и они произвели на меня большое впечатление. Почему вы сразу не назвали свою настоящую фамилию? — В ее вопросе прозвучал упрек.
— Вы бы оказались тогда под еще большим впечатлением, — сухо ответил Джеймс.
— Неужели? — Какого он о себе мнения! Ей доводилось ужинать с членами королевских семей, играть в теннис со звездами Голливуда, бывать на приемах у различных знаменитостей. А тут какой-то Джеймс Кэрриган возомнил, будто способен произвести на нее потрясающее впечатление. Тоже мне нашелся!
— Это были ваши апартаменты? — спросил он, оглядывая спальню.
— Да, до тех пор, пока мне не исполнилось девятнадцать. Я поступила в университет и, пока училась на первом курсе, жила дома. Затем вышла замуж и переехала в город. Закончила обучение замужней студенткой.
— Почему вы вышли замуж?
— Так захотел мой отец. Собственно, он-то и выдал меня замуж.
— Выдал вас замуж? — Его глаза сузились в щелочки.
— Да. Это была своего рода сделка.
— И вы позволили, чтобы с вами поступили таким образом? — В его голосе зазвенел металл.
Линда равнодушно пожала плечами и сказала:
— М-да, всякая девушка мечтает выйти замуж. Отец хотел, чтобы я стала женой Филиппа Барлоу. Представляете?
— Филиппа Барлоу? — Джеймс явно недоумевал. — Вы вышли за этого никчемного повесу? Я даже не знал, что у него была жена. — Несколько секунд он, не говоря ни слова, напряженно вглядывался в ее лицо, глаза. Потом прошептал: — О Боже!
— Пожалуйста, не говорите только, что вам жаль меня, — ответила Линда. — Я избавилась от своих брачных пут довольно удачно: мои душа и тело остались целыми и невредимыми. Конечно, по физическим данным я сейчас попадаю скорее в разряд доходяг, нежели пышных пончиков, но у меня прекрасное здоровье, а стойкостью духа я напоминаю старые кожаные подошвы, тертые тысячей дорог.