Значит, делать нечего: таковы правила. Второй номер из моего списка прост. Один единственный день я должна со всем соглашаться. Что бы это ни было и кто бы ни попросил.
Когда мы выходим из калитки, я заглядываю в светящееся надеждой лицо Кэла, и меня внезапно пробивает страх. — Я напишу Зои и скажу, что мы идем, — говорю я Кэлу.
Он сообщает, что терпеть не может Зои, и это плохо, потому что она мне нужна. Ее напор. То, что при нейвсегда происходит что-то интересное. — Я хочу на детскую площадку, — заявляет Кэл. — Ты ведь уже большой мальчик. — Ну и что? Там весело.
Я часто забываю, что Кэл еще ребенок, что он по-прежнему любит качели с каруселями и все такое. Ладно, в этом нет ничего дурного, и Зои пишет в ответ, что все в порядке, она все равно опоздает, так что встретимся в парке.
Я сажусь на скамейку и смотрю, как Кэл лазит по паутине из канатов. Наверху его еле видно. — Я хочу выше! — вопит он. — Можно я залезу наверх? — Давай, — кричу я в ответ, потому что поклялась себе со всем соглашаться и таковы правила. — Я вижу самолетики изнутри! — орет Кэл. — Лезь сюда!
В мини-платье карабкаться трудновато. Паутина качается, тувли приходится сбросить. Кэл надо мной хохочет. — Наверх! — командует он.
Черт, это и правда высоко, а внизу канаты трясет какой-то пацан с мордой шире автобуса. Я подтягиваюсь, не обращая внимания на боль в руках. Я тоже хочу увидеть самолетики изнутри. Я хочу смотреть на ветер и ловить руками птиц.
Наконец я наверху. Мне видно крышу церкви, верхушки деревьев в парке и каштаны, которые вот-вот полопаются. Воздух чист, и облака проплывают близко, как будто я на какой-нибудь высокой горе. Я гляжу вниз: людя, задрав головы, смотрят на нас./ — Высоко, правда? — говорит Кэл. — Да. — Теперь пошли на качели? — Да.
Я согласна на все, что бы ты ни предложил, Кэл, но сперва мне хочется почувствовать, как в лицо дует ветер. Я хочу увидеть траекторию, по которой Земля медленно вращается вокруг Солнца.
— Я же говорил, тут весело. — Кэл сияет от радости. — Давай покатаемся на всем!
У качелей очередь, и мы идем качаться на доске. Я по-прежнему тяжелее Кэла, я все еще его старшая сестра. Я с силой отталкиваюсь ногами от земли, так что братишка подлетает высоко и визжит от смеха, жестко приземлившись на задницу. У него будут синяки, но ему все равно. Соглашайся, просто соглашайся.
Мы облазим всю площадку, с трудом протискиваемся в домик наверху лесенки в песочнице. Залезаем на мотоцикл на огромной пружине. Когда я взбираюсь на него, мотоцикл сильно заваливает набок, и я обдираю колено о землю. Мы изображаем гимнастов на деревянном бревне, проходим по азбуке-змейке, прыгаем в классики, карабкаемся по лестницам. Потом возвращаемся на качели, я быстренько сажаю Кэла на свободные, и все мамаши, вытирающие носовыми платками пухлые щеки своих малышей, дружно на меня шипят. Мое платье задирается, обнажая бедра. Я смеюсь, откидываюсь назад и раскачиваюсь сильнее. Быть может, если я раскачаюсь высоко-высоко, мир станет иным.
Я не заметила, как подошла Зои. Когда Кэл показывает мне на нее, она наблюдает за нами, прислонившись к воротам площадки. Наверно, она стоит там целую вечность. На ней топик и юбка, едва прикрывающая задницу. — Доброе утром, — здоровается она, когда мы подходим ближе. — Я смотрю, вы начали без меня.
Я заливаюсь румянцем: — Кэл попросил, чтобы мы покачались на качелях. — И ты конечно, согласилась. — Да. Зои задумчиво смотрит на Кэла. — Мы идем на рынок, — сообщает она. — Купим кое-что, поболтаем о своем, о девичьем, тебе с нами будет скучно.
Он поднимаем испачканное грязью лицо и сердито глядит на Зои: — Я хочу в магазин для фокусников. — Вот и хорошо. Иди. Пока-пока. — Он поедет с нами, — сообщаю я Зои. — Я ему обещала.
Она вздыхает и отходит. Мы с Кэлом следуем за ней.
В школе только Зои не испугалась моей болезни. Она и до сих пор-единственная из всех, кого я знаю, — ходит по городу с таким видом, будто на улице не могут ограбить, пырнуть ножом, будто автобусы никогда не выезжают на тротуар и никто ничем не болеет. Когда я с ней, мне кажется, что врачи напутали, умираю не я, а кто-то другой и все это лишь недоразумение. — Давайте быстрее, — бросает она через плечо. — Тесса, шевели ногами!
Платье слишком коротко. Стоит мне вздрогнуть или нагнуться, как оно задирается. Машина гудит. Несколько парней пристально таращаться на мою грудь и задницу.
— Почему ты ее слушаешь? — спрашивает Кэл. — Просто слушаюсь и все.
Зои сияет. Она ждет, пока мы ее нагоним, и берет меня под руку. — Я тебя прощаю, — заявляет она. — За что?
Она с заговорщицким видом наклоняется ко мне: — За то, что ты прожужжала мне все уши про свой облом с сексом. — Не было такого! — Было, было. Ладно, я не сержусь. — Больше двух говорят вслух! — вмешивается Кэл.
Зои подталкивает его вперед и притягивает меня ближе. — Итак, — начинает она, — как далеко ты готова зайти? Если я скажу, ты сделаешь татуировку? — Да. — Попробуешь наркотики? — С удовольствием. — Признаешься вон тому дядьке в любви?
Она указывает на лысыго прохожего старше моего папы. Мужчина вышел из газетного киоска, сорвал целлофан с пачки сигарет и бросил его на землю. — Да. — Вперед.
Мужчина выбивает из пачки сигарету, прикуривает и выдыхает дым. Я подхожу к нему; он с улыбкой поворачивается-наверно, думает, что это кто-то знакомый. — Я вас люблю, — произношу я.
Он хмурится, потом замечает хихикающую Зои. — Проваливай, — рычит он. — Идиотка.
Умора. Мы с Зои вцепляемся друг в друга и хохочем до слез. Кэл строит раздраженнею гримасу. — Пошли уже, говорит он.
На рынке кипит жизнь. Люди толкаются, как будто случилось что-то из ряда вон выходящее; все куда-то спешат. Мимо меня протискиваются толстые старухи с корзинами для покупок; родители с колясками перегораживают проход. Смеркается; я стою посреди толчеи, словно во сне, и мне кажется, что я не двигаюсь, ноги мои как из свинца и прилипают к земле. Мимо с отсутствующий видом шагают парни в свитерах с поднятыми капюшонами. Бродят девчонки, вместе с которыми я когда-то училась. Сейчас они меня не узнают-я сто лет не была в школе. В воздухе висит запах хот-догов, бургеров и лука. Чего тут только нет: подвешенные за ноги вареные куры, лотки с рыбой и требухой, куски свиных туш с торчащими ребрами. Ткани, шерсть, кружева и занавески. В ларьке с игрушками тявкают и кувыркаются собачки, заводные солдатики бьют в тарелки. Продавей улыбается мне и показывает на огромную пластмассовую куклу, молча сидящую в целлофановой упаковке: — Всего десятка.
Я отворачиваюсь, сделав вид, что не слышу.
Зои сверлит меня взглядом. — Ты же вроде должна на все соглашаться. В следующий раз купишь, что бы тебе ни предлагали. Договорились? — Да. — Вот и хорошо. Я сейчас вернусь.
И она скрывается в толпе.
Мне жаль, что Зои ушла. Она мне нужна. Если она не вернется, мне нечего будет вспомнить об этом дне, кроме прогулки по детской площадки и восхищенного свиста вслед по дороге на рынок. — Как ты себя чувствуешь? — интересуется Кэл. — Нормально. — По тебе не скажешь. — Я в порядке. — Мне скучно.
А вот это уже опасно, потому что, если Кэл захочет вернуться домой, мне придется согласиться. — Зои сейчас вернется. Мы прокатимся по городу на автобусе. Сходим в магазин для фокусников.
Кэл пожимает плечами и засовывает руки в карманы: — Она не захочет. — Посмотри пока игрушки. — Там одна фигня.
Неужели? В детстве папа приводил меня сюда, и я рассматривала игрушки. Они казались мне волшебными.
Зои возвращается не в духе. — Скотт-лживый ублюдок, — выпаливает она. — Кто-кто? — Скотт. Он говорил, что сегодняработает, но его нет на месте. — Торчок? И когда он это тебе сказал?
Зои смотрит на меня как на полную идиотку и отходит. Она направляется к продавцу фруктового ларька и наклоняется над коробками с бананами, чтобы с ним поболтать. Он пялится на ее грудь.
Ко мне подходит какая-то женщина. В руках у нее несколько пакетов. Она смотрит на меня в упор, и я не отвожу взгляда. — Десять свиных отбивных, три пачки копченого бекона и вареная курица, — шепчет она. — Будете брать? — Да.
Она передает мне пакет и, пока я достаю деньги, запускает палец в свой шелушащийся нос. Я протягиваю ей 5 фунтов; порывшись в кармане, она дает мне 2 фунта сдачи. — Почти даром, — говорит она.
Когда она отходит, Кэл встревоженно смотрит на меня. — Зачем ты это купила? — Заткнись, — обрываю я, потому что нигде в правилах не сказано, что я должна радоваться всему, на что соглашаюсь. У меня осталось всего двенадцать фунтов, и я прикидываю, можно ли изменить правила и соглашаться только на то, что бесплатно. Из пакета мне на ноги капает кровь. Я раздумываю, нужно ли оставлять себе все, что купила.
Возвращается Зои, замечает пакет и забирает его у меня: — Что там такое? — Она заглядывает внутрь. — Похоже на куски дохлой псины! — Она выбрасывает пакет в урну и с улыбкой поворачивается ко мне:-Я нашла Скотта. Он оказался на месте. И Джейк с ним. Пошли.
Мы пробираемся сквозь толпу, и Зои, не глядя на меня, признается, что после того вечера, как мы приехали к ним домой, она несколько раз встречалась со Скоттом. — Так почему же ты раньше молчала? — Ты целый месяц не объявлялась! К тому же я думала, что ты рассердишься.
Так непривычно увидеть ребят при свете дня в ларьке с фонариками, тостерами, часами и чайниками. Оба кажутся старше, чем я запомнила.
Зои заходит за прилавок поболтать со Скоттом. Джейк кивает мне. — Как дела? — спрашивает он. — Нормально. — Пришла за покупками?
Сейчас он выглядит иначе-потный, немного смущенный. Сзади подходит какая-то женина, и нам с Кэлом приходится посторониться, чтобы пропустить ее к прилавку. Женщина покупает 4 батарейки. Они стоят фунт. Джейк кладет их в пакетик и берет деньги. Женщина уходит. — Тебе нужны батарейки? — спрашивает Джейк, не глядя на меня. — Бесплатно.
Он так это говорит, будто делает мне огромное одолжение, будто ему меня жаль и хочется показать, что он хороший парень; тут я понимаю, что он все знает. Зои проболталась. В его взгляде я читаю жалость и сознание вины. Он переспал с умирающей девицей и теперь боится. Вдруг я заразна? Моя болезнь тронула его за плечо. А что, если она затаилась и ждет, чтобы его сразить? — Так что, нужны? — Он берет с прилавка упаковку батареек и показывает мне. — Да, — выдавливаю я, стараясь скрыть досаду, беру его дурацкие батарейки и прячу в сумку.
Кэл пихает меня локтем в бок: — Ну, пошли, что ли? — Да.
Зои обнимает Скотта за талию. — Нет! — протестует она. — Мы едем к ним. Через полчаса у них перерыв на обед. — Мы с Кэлом идем гулять по городу.
Зои с улыбкой подходит ко мне. Она выглядит очень сексуально, наверно, Скотт ее тискал. — Ты же вроде собиралась со всем соглашаться? — Кэл первый попросил.
Она хмурится: — У парней есть кетамин. Я обо всем договорилась. Хочешь, возьми с собой Кэла. Мы придумаем, чем его занять, — может, у них найдется игровая приставка. — Ты рассказала Джейку. — Что? — Про меня. — Нет.
Она краснеет, бросает окурок на землю и затаптывает, лишь бы не смотреть на меня.
Могу представить, как это случилось. Она приехала к парням, они забили на троих косяк, Зои дунула первой, глубоко затянулась, а они на нее смотрели. Потом подсела к Скотту и спросила: — Помните Тессу?
И все им рассказала. МОжет, даже расплакалась. И Скотт наверняка ее обнял. А Джейк схватил косяк и затянулся глубоко-глубоко, чтобы ни о чем не думать.
Я беру Кэла за руку и увожу. Прочь от Зои, прочь от рынка. Я тащу его за собой по ступенькам за ларьками, по дорожке вдоль канала. — Куда мы идем? — хнычет он. — Заткнись. — Я боюсь.
Я смериваю его взглядом. Мне наплевать.
Иногда мне снится, будто я брожу по дому, слонюясь по комнатам и никто из родных меня не узнает. На лестнице я встречаю папу, и он вежливо мне кивает, как будто я домработница или мы постояльцы в гостинице. Кэл с подозрение таращится на меня, когда я захожу в свою комнату. Все мои вещи куда-то подевались; вместо меня тут живет какая-то другая девушка в платье в цветочек;у нее сочные губы и цеки, как наливные яблочки. Я понимаю, что это моя параллельная жизнь. Та, в которой я здорова, и Джейк был бы рад, что познакомился со мной.
Наяву же я тащу брата по дорожке к кафе на берегу канала. — Тебе понравится, — поясняю я ему, — мы поедим мороженого, выпьем горячего шоколада и колы. — Тебе нельзя сахар. Я все папе расскажу.
Я крепче сжимаю ему руку. На дорожке к кафе стоит мужчина в пижаме и смотрит на воду. Во рту у него тлеет сигарета. — Я хочу домой, — ноет Кэл.
Но мне не терпится показать ему снующих по дорожке крыс, яркие листья, облетающие с деревьев, то, как люди чураются трудностей, и объяснить, что этот мужчина в пижаме честнее и проще торопливо семенящей вслед за нами Зои с ее большим ртов и дурацкими белокурыми локонами. — Иди отсюда, — не оборачиваюсь, бросаю я ей.
Она хватает меня за руку: — Почему ты вечно делаешь из мухи слона?
Я отпихиваю ее: — Не знаю. А ты как думаешь? — Это же никакой не секрет! Уйма людей знает, что ты больна. Джейку все равно, но теперь он считает, что у тебя крыша поехала. — Так и есть.
Прищурившись, она смеривает меня взглядом: — Знаешь, я думаю, тебе нравится, что ты больна. — Ты уверена? — Ты не можешь быть как все. — Ты права, так оно и есть. Какая ты умная! Хочешь, поменяемся? — Мы все умрем, — произносит Зои так, словно это только что пришло ей в голову и она ничего не имеет против такой перспективы.
Кэл тянет меня за рукав. — Смотри, — показывает он.
Мужчина в пижаме пошел в воду. Он плещется на мелководье и хлопает руками по воде. Купальщик равнодушно смотрит на нас и улыбается, сверкая золотыми зубами. У меня по спине пробегает холодок. — Эй, красавицы, не хотите окунуться? — кричит он с шотландским акцентом. Я никогда не была в Шотландии. — Давай залезай, — подначивает Зои. — Чего же ты? — Ты мне приказываешь? — Да, — отвечает она со злобной усмешкой.
Я оглядываю столики у кафе. Люди смотрят в нашу сторону. Они думают, что я наркоманка, ненормальная, что по мне психбольница плачет. Я заправляю платье в трусы. — Что ты делаешь? — шипит Кэл. — На тебя все смотрят! — А ты притворись, что ты не со мной. — Я так и сделаю!
Я снимаю туфли;Кэл упрямо садится на траву.
Большим пальцем ноги я пробую воду. Она такая холодная, что нога тут же коченеет.
Зои трогает меня за руку: — Тесса не надо. Я пошутила. Не глупи.
Она что, вообще ничего не понимает?
Я захожу в воду выше колен;от меня с кряканьем шарахаются утки. В канале неглубоко, вода мутная. Наверно, на дне полно всякого мусора. В этой воде плавают крысы. Люди швыряют в канал консервные банки, тележки для покупок, шприцы и дохлых собак. Жидкая грязь хлюпает под ногами.
Золотозубный машет рукой, смеется и бредет ко мне, хлопая себя по бокам. — Молодец! — говорит он.
Между его синих губ блестят золотые зубы. На голове глубокая рана, и по лбу на глаза сочится кровь. От этого я коченею еще больше.
Из кафе выходит мужчина и кричит, махая посудным полотенцем: — Эй, вылезайте оттуда!
На нем фартук; тряся животом, мужчина наклоняется, чтобы помочь мне выйти из воды. — Вы в своем уме? — пыхтит толстяк. — В этой воде можно подцепить любую заразую-Он поворачивается к Зои:-Она с вами? — Извините нас, — просит она. — Я не смогла ее остановить. — Зои встряхивает волосами, чтобы он поверил, что она ни в чем не виновата. Терпеть этого не могу. — Мы не вместе, — вмешиваюсь я. — Мы с ней вообще незнакомы.
Зои затыкается; мужчина из кафе в растерянности поворачивается ко мне. Он протягивает мне полотенце, чтобы я вытерла ноги. Потом говорит, что я сошла с ума. Что вся молодежь-сплошные наркоманы. Он разоряется, а я смотрю вслед Зои, которая уходит прочь. Она становится все меньше, пока наконец не скрывается из виду. Мужчина из кафе спрашивает, где мои родители, знаю ли я дядьку с золотыми зубами-тот как раз вылезает на противоположный берег и над чем-то хрипло хохочет. Не переставая ворчать, мужчина из кафе усаживает меня за столик и приносит чашку чая. Я кладу себе три куска сахара и отхлебываю маленькими глотками. Все на меня таращатся. У Кэлы смущенный и перепуганный вид. — Что ты наделала? — шепчет он.