Господи, она сошла с ума!
Нельзя даже думать о таких вещах, нельзя позволять себе надеяться и строить планы на будущее, она твердо знает, что никакого будущего нет и быть не может. Еще несколько восхитительных ночей любви — и все, конец. Прощай навеки.
Тара немного отодвинулась, совсем чуть-чуть, потому что не могла оторваться от него совсем, полностью, не могла почувствовать холодную пустоту между ними. Просто сейчас ей нужно было немножко жизненного пространства, чтобы охладить свой горячечный мозг и… другие части тела.
— Тебе нравится моя рождественская елочка? — спросила Тара.
— Да.
Она удивленно подняла бровь.
— Однако ты немногословен.
— Да.
— Скряга.
Клинт многозначительно усмехнулся:
— А ты — бесстыдная вымогательница и транжира.
Тара расхохоталась.
— Наступает Рождество, и мне захотелось украсить дом. Да и тебе не достает праздничного настроения, Эндовер. Ты всегда такой мрачный, так погружен в свои мысли…
— Хм… — Он сильнее прижал бедро к ее ноге. — И что же ты задумала?
Сердце стучало у нее в груди, пульсировало уже где-то в горле, но все же ей удалось пролепетать:
— Я же сказала: украсить дом к Рождеству. Разноцветные лампочки, украшения, гирлянды и все такое. А еще можно спеть рождественские гимны…
Руки Клинта начали спускаться по ее телу…
— Я не пою.
— Нет?
…приподняли подол юбки…
— Нет.
…вернулись к талии и развязали пояс медицинского халата и вновь оказались под юбкой…
— Тогда, может, ты умеешь извлекать музыку из чего-то другого?
…проникли под резинку трусиков и стянули их на бедра.
— Сестра Робертс, я подозреваю, что вы намеренно соблазняете меня. Ведь именно этим вы сейчас занимаетесь?
Она и не заметила, как халат упал к ее ногам. Ее дыхание сбилось, и она, задыхаясь, прошептала:
— По-моему, да.
Тара обвила руками его крепкую шею и завладела губами — точно так же, как он когда-то, много лет назад, завладел ее сердцем.
* * *Сложив ладони ковшиком и опустив в этот ковшик подбородок, Тара с улыбкой обвела глазами гостиную. Чтобы подольше ощущать тепло Клинта она решила не убирать ногу с его бедра. В комнате царил настоящий кавардак. Подушки, украшавшие раньше кушетку, в беспорядке валялись повсюду, даже почему-то у входной двери. Кофейный столик перевернут, чашки, сумка Тары и несколько журналов разбросаны по полу.
А в центре всего этого беспорядка — они с Клинтом. На нем одна лишь черная рубашка, на ней — расстегнутая кофточка.
Охваченные страстью, они даже не могли подумать о таких глупостях, как спальня, в которую надо еще подниматься по лестнице, или о том, что неплохо бы раздеться догола. У них не было на это времени.
Тара потянулась к Клинту, поцеловала в подбородок, потом в ухо и прошептала:
— Расскажи мне что-нибудь, о чем никто-никто не знает.
— О чем никто не знает? — повторил он и нежно погладил ее по спине. — Ну, у тебя за правым ухом такая маленькая и очень симпатичная родинка.
Она игриво хлопнула его ладошкой по плоскому животу.
— Глупый! Я прошу совсем о другом. Расскажи мне о себе. Меня интересуешь только ты. Кстати, родинка за ухом вовсе не секрет, о ней знает кое-кто еще.
Его глаза стали грустными.
— И кто же это?
Не нужно быть гением, чтобы понять: Клинт ревнует, подумала Тара, и от этого ее сердце радостно забилось.
— Я тебе скажу, — засмеялась она, — но при одном условии: ты пообещаешь никогда больше не расстраиваться так, как, например, сейчас.
Сумрачное выражение сменилось добродушной улыбкой.
— А я и не расстраиваюсь. Теперь немедленно говори, кто знает о твоей родинке.
Притворно вздохнув и выдержав паузу, Тара поделилась своим секретом:
— О ней знали моя мама и семейный доктор.
Клинт небольно хлопнул ее по попке.
— Ладно, с этим я могу смириться.
— Ты говоришь, как властный любовник, как собственник, не желающий делить свою возлюбленную ни с кем другим. Тебе известно об этом?
Ладонь Клинта переместилась выше, поближе к изящной шее.
— Собственник?.. — прошептал он. — Что ж, я не прочь снова стать собственником.
— Только на сегодняшнюю ночь?
Вопрос вырвался у нее сам по себе, без ее воли. Но Тара не стала жалеть о нем, не покраснела и не смутилась. Конечно, слово — не воробей, но значит, так тому и быть. Ответ был необходим Таре немедленно, чтобы знать, на каком она свете, и не строить ненужных иллюзий.
Все это Клинт прочитал в ее выразительных глазах. Он притянул ее к себе и нежно поцеловал в губы.
— Послушай меня, Тара… Я мог бы предложить тебе гораздо больше…
— Я знаю.
— Я хочу предложить тебе гораздо больше, — поправил он себя, пристально глядя ей в глаза, — но не могу.
— Почему? Тебя держит груз твоего прошлого?
Тара едва не ударила себя по губам. Если о предыдущем вопросе она нисколько не жалела, то сейчас проклинала себя за излишнее любопытство. Зачем ей это знать? Почему она не может принять все как есть и просто наслаждаться каждой минутой с Клинтом, тем более их осталось не так уж много? Без всяких вопросов, без надежд…
— Все дело в том, что у меня ничего не осталось. Мне нечего тебе предложить. — Помолчав, он быстро договорил: — Словом, ты заслуживаешь большего.
Невидимая рука сжала сердце Тары. Она не могла согласиться с его словами. Ее теория состояла в том, что она, Тара, заслуживала его, а он — ее. К сожалению, Клинт, видимо, был не готов понять и принять это. Следовательно, сейчас он должен получить только то, чего хочет сейчас, в эту секунду, и Тара позаботится о том, чтобы ему было хорошо, Склонив к нему голову, она запечатлела на его губах медленный и очень чувственный поцелуй.
А когда отстранилась, он попросил:
— А теперь ты, Тара, расскажи мне что-нибудь, о чем никто не знает. Хорошо?
— Хорошо. Ты — не скряга. — Тара куснула его за нижнюю губу. — Знаешь, ты кто? Большой плюшевый медведь.
Клинт ласково приподнял ее подбородок, заставляя Тару смотреть прямо ему в глаза.
— Нет. Расскажи мне о себе. То, о чем действительно буду знать только я один. Мне это очень нужно.
Желание Клинта заставить ее открыться, довериться ему, тронуло Тару до глубины души. В синих глазах она увидела столько скрытой боли, что даже ужаснулась. Неужели все это может держать в себе человек?
Удастся ли Таре излечить его от этого тяжкого бремени, если он даст ей, нет, даст им обоим время? Если есть хоть малейшая надежда, Тара сделает все на свете, лишь бы избавить Клинта от нестерпимой боли, гложущей его изнутри.
— Ну ладно, я согласна. Есть кое-что такое, о чем я сама узнала лишь совсем недавно.
— Говори, Тара, говори.
Эмоции переполнили ее настолько, что грозили выплеснуться через край, когда она тихо произнесла:
— Я хочу любить и быть любимой.
Клинта ее неожиданное признание не удивило, как ожидала Тара, и не напугало. Он поцеловал ее, потом одной рукой приподнял и усадил к себе на колени.
— А я хочу тебя.
Он начал расстегивать ее кофточку, на Тара остановила его. Положив ладонь на руку Клинта, она спросила:
— Позволишь мне увидеть себя? Всею, целиком?
И почувствовала, как все его тело напряглось, стало жестким и каким-то негнущимся. Глаза угрожающе сузились.
— Тара…
— Ну пожалуйста, Клинт! Ведь меня ты уже столько раз видел голой, что и не счесть. Прошу тебя!
По его лицу Тара видела, как Клинт борется с собой, и ее сердце разрывалось от сострадания к нему. Но она знала наверняка, что на сей раз он должен сдаться.
Тара не ошиблась. Клинт глубоко вздохнул, посмотрел на нее и кивнул.
— Позволь, я сделаю это сама.
Он опять кивнул и улыбнулся.
Решив действовать очень медленно, чтобы дать ему и себе время освоиться, Тара поудобнее уселась на коленях у Клинта. Потом протянула руки и стала расстегивать пуговицы на черной рубашке — одну, вторую, третью… Ну, вот и все. Сейчас она увидит то, что так хотела увидеть. Главное, чтобы он не понял, что она тоже волнуется.
И Тара одновременным движением обеих рук распахнула рубашку на груди Клинта. А когда посмотрела вниз и увидела шрам, терзавший его три долгих года, то поразилась. Клинт прятал его от всех, даже от нее. А на самом деле он прекрасен. Прекрасен потому, что стал неотъемлемой частью самого любимого человека на свете. Странно, но это все, о чем она могла думать.
Сжав челюсти, Клинт неотрывно смотрел на Тару, ожидая увидеть ее реакцию. Тара понимала, о чем он думает: сейчас она вскрикнет, скривит губы от отвращения… Ведь безобразный красный шрам от ожога опоясывал всю левую сторону его груди.
Но Тара не закричала и не скривилась.
Сначала она долго разглядывала шрам, словно любуясь им, потом протянула руку и стала нежно гладить его.
Так продолжалось несколько минут, и вдруг Тара ощутила под собой его восставшую плоть.
— И еще одно, Клинт. Я хочу почувствовать тебя, — сказала она, удивляясь самой себе. Когда это она, девушка, которую все знакомые ругали за чрезмерную скромность, успела превратиться в пылкую любовницу?
Не дожидаясь ответа Клинта, Тара всем телом приникла к нему и принялась тереться сосками о шрам на его мускулистой груди.
Клинт издал низкий звериный рык, и она поняла, что на самом деле разбудила в нем зверя. Он обхватил ладонями ее полные груди и припал жадными губами сначала к одному соску, потом к другому, вызывая в Таре целую бурю страстей.
Она забыла о том, что хотела двигаться медленно, забыла вообще обо всем на свете. Приподнялась, впуская его в себя.
Они полностью растворились друг в друге. Клинт что-то громко выкрикивал, она — тоже, ей казалось, что она стремительно падает, но только не вниз, а вверх.
Тара уже ничего не видела перед собой, ее ослепляла жаркая волна страсти. Сама не понимая, что делает, абсолютно потеряв над собой контроль, она впивалась ногтями в его шрам, а когда поняла, то испугалась, но Клинт улыбнулся, подбадривая ее.
— Да, да, милая! — гортанно выкрикнул он. — Не бойся, мне очень хорошо.
Это мне хорошо, подумала она, возносясь к самым небесам, куда через секунду последовал и Клинт.
Тара без сил упала ему на грудь, и некоторое время они лежали, опустошенные и наполненные друг другом, не разжимая объятий. Мелкие бисеринки пота блестели на их обнаженных телах.
Когда Тара немного пришла в себя, ей захотелось прямо сейчас признаться ему в любви, но она остановила себя. Сказанное в такую минуту можно принять за чистые эмоции. И если Клинт ответит ей тем же, она не сможет поверить ему.
И будет права, поскольку Клинт не любит ее и не полюбит никогда.
Клинт погладил гибкую спину Тары и прошептал:
— Думаю, теперь мне надо отнести тебя в постель.
Тара улыбнулась:
— А чем ты занимался последние несколько часов?
— Самым прекрасным, что есть на свете. Но сейчас я имею в виду сон. Сладкий здоровый сон. — Он сел, не выпуская Тару из объятий, подхватил ее за талию и жадно поцеловал. — Ты, наверное, совершенно выдохлась.
Она игриво куснула его за губу.
— Между прочим, я на удивление бодра.
— Правда?
— Угу.
— В таком случае, с этим надо что-то решать, — ухмыльнулся он. — Есть конструктивные предложения?
О своих предложениях Тара сказать не успела: зазвонил мобильник в кармане куртки Клинта.
— Черт! — выругался Клинт.
— Все в порядке, — сказала Тара, слезая с его колен.
В глазах Клинта сверкнуло раздражение.
— Прости. Я дал помощнику задание выяснить происхождение бумаги, на которой написано послание. Сказал ему, что он может позвонить мне, если выяснит что-нибудь дельное.
Тара улыбнулась.
— Вот и хорошо. Во-первых, если звонит, значит, узнал. Во-вторых, нам все-таки требуется небольшая передышка. Пойду налью свежего сока. Будешь?
— Спасибо. — Клинт тоже улыбнулся, нежно посмотрел на нее, потом потянулся к куртке и достал мобильник. — Алло.
Тара обернула вокруг себя простыню на манер римской тоги и отправилась на кухню. Из гостиной до нее доносился голос Клинта, и она внимательно прислушивалась к его словам.
— Привет, Тед…
— Ну, не очень вовремя…
— Он говорил о письмах?..
Кровь стучала у Тары в висках, пока она разливала сок в два высоких стакана. Клинт разговаривал не со своим помощником. Кто такой этот Тед?
Ее размышления прервал приглушенный голос Клинта:
— Где он сейчас?..
— Я буду там через десять минут.
Судя по всему, разговор был закончен. Оставив стаканы с соком на кухонной стойке, Тара поспешно вернулась в гостиную.
— Ну что?
Быстро одеваясь, Клинт начал объяснять:
— Это звонил мой приятель из полицейского управления. Они там арестовали какого-то парня. Возможно, того мерзавца, кто посылал письма. Мне нужно срочно его допросить.
Тара потянулась за своей одеждой.
— Я поеду с тобой.
— Нет.
— Клинт…
— Я хочу, чтобы ты осталась здесь. Если это тот самый тип, я хочу, чтобы ты была подальше от него. — Клинт сунул ноги в ботинки, потом очень серьезно взглянул на Тару. — Послушай, Тед высылает сюда патрульную машину, чтобы проследила за домом, а я вернусь еще до рассвета. Сиди здесь и носа та дверь не высовывай.
Тара наблюдала та тем, как Клинт надевает куртку, и всем сердцем хотела, чтобы он остался. Но это было бы в высшей степени неправильно. Они столько времени провели сегодня вместе, он доверился ей, и теперь она должна довериться ему.
Когда Клинт застегнул молнию, Тара ласково улыбнулась ему.
— Хорошо.
— Что ты сказала? — удивился Клинт. — Просто «хорошо» и никаких возражений?
— Я тебе доверяю.
Он быстро подошел к ней, взял за плечи, посмотрел в изумрудные глаза и крепко поцеловал в припухшие губы. Она с радостью ответила на поцелуй.
— Я вернусь через два-три часа, — шепнул он ей на ухо, будто они были не одни, опустил руки и пошел к выходу. — Значит, так. Как только я выйду за дверь, немедленно запри ее на ключ, ясно?
Тара кивнула и, когда Клинт исчез за дверью, сделала так, как он велел.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Девочка звонко чмокнула Тару в щеку и побежала по сочной зеленой траве к площадке, где были установлены высокие качели. Потом обернулась и стала призывно махать маленькой ручкой. Синие глаза ребенка блестели от радостного возбуждения.
Ах, вот кого она зовет! Мужчину, сидящего подле Тары. Высокий, широкоплечий, темноволосый, он похож на синеглазого бога. От одного его вида у мамы девочки сладостно замирает от любви и начинает щемить сердце. Господи, как же она его любит!
— Папочка, подтолкни меня! — кричит очаровательная малышка, и ее белокурые локоны взлетают вверх, когда она вспрыгивает на качели.
Мужчина встает, улыбается Таре и широкими шагами идет к дочке.
— Твоя воля — закон, солнышко мое! — обращается он к ней.
Как же прекрасно они смотрятся вместе — отец и дитя, оба синеглазые и такие красивые.
Сильные мужские руки раскачивают качели, и девчушка взмывает ввысь, в голубое небо, где парят легкие пушистые облачка.
Чем я заслужила такое счастье? — думает Тара, наблюдая за этой милой картиной.
— А мамочка хочет покачаться? — спрашивает малышка и звонко смеется.
— Я не знаю, — отвечает синеглазый бог и поворачивается к Таре: — Мамочка хочет?
Тара счастливо улыбается.
Это всего лишь сон, и она знает это. Но пусть он длится как можно дольше, потому что в глазах Клинта Эндовера светится любовь — та самая любовь, о которой она мечтала всю сознательную жизнь.
В этом чудесном сне они не расстаются, они вместе, и у них есть прелестная дочь. Они — семья.
Но, как и все сны, этот спешит завершиться.
Тара изо всех сил старается удержать его, запечатлеть в памяти, но картина ясного солнечного дня возле качелей начинает медленно тускнеть. Кристально чистое небо из волшебного мира грез приобретает ярко-розовый оттенок, потом оранжевый, а потом неожиданно алый.