— Мне не следовало приводить тебя сюда, — сказал Нейтан, почувствовав, как внутри все сжимается в холодный ком. Он не должен был приводить ее сюда. Как он мог подставить ее, рискуя, что она может стать мишенью для новых обид? — Эти люди не для тебя. Это все равно что бросить овечку к волкам.
— Чушь, — фыркнула Эмитист. — Ты что, считаешь меня неотесанной деревенщиной с опилками вместо мозгов?
— Нет! Я имел в виду совсем не это. Просто ты слишком… прямодушна, чтобы понять, как выживают в таком окружении. Ты не знаешь, как улыбнуться, чтобы выразить угрозу. Как заставить их поверить, что ты друг, и в то же время думать только о том, чтобы нанести удар в спину.
Понятно. Он считал ее простушкой. Неспособной пробиться в его мире.
Хотя чему тут удивляться? Он и десять лет назад думал то же самое. Что ж, она ему покажет.
Но прежде чем ей представился шанс придумать, как доказать ему, что она не какая-то простодушная слабовольная дуреха, нуждающаяся в том, чтобы рядом был мужчина, способный защитить ее от больших злых волков из мира политики, пара, стоявшая впереди них, отошла в сторону, и они, наконец, оказались лицом к лицу с хозяином и хозяйкой.
— О, мистер Хэркорт, какая приятная неожиданность видеть вас здесь, — рассыпалась в любезностях увешанная драгоценностями дама. Хотя Эмитист никак не могла взять в толк, о какой неожиданности идет речь, если та сама отправила ему приглашение. — Я думала, что вы находите собрания, подобные нашему приему, слишком скучными, — игриво прощебетала хозяйка и разразилась визгливым смехом.
Тогда зачем приглашать его? Потому что мой отец есть и всегда будет графом Финчингфилдом — человеком, обладающим огромным политическим весом.
— А кто эта милая молодая леди, которую вы привели с собой? Мне кажется, я никогда ее не встречала. Я права?
Нейтан помедлил, хотя и совсем недолго, но женщина уже успела сделать свои выводы.
— О, какой вы несносный, — заявила дама, проведя рукой по своей впечатляющей груди. — Привести свою новую chere amie в такое собрание. Как это похоже на вас! — Она шлепнула его по руке своим веером. — Вас постоянно окружают скандалы. Но я не сержусь на вас. В конце концов, это Париж, так какая разница? Альджернон, дорогой, — продолжала трещать она. Эмитист почувствовала, как Нейтан окаменел рядом с ней. — Посмотри, кто это. Мистер Хэркорт со своей прелестной молодой… французской подругой.
— Хэркорт, пес ты этакий. — Мужчина улыбнулся. — Все такой же ловелас, как я вижу! Но как вас зовут, прелестная юная незнакомка? — Мистер Вильсон, который выглядел именно так, как должен выглядеть второразрядный политик с претензиями на величие, завладел рукой Эмитист и запечатлел влажный поцелуй на тыльной стороне ладони.
Эмитист бросила на Нейтана быстрый испытующий взгляд из-под ресниц, сделала реверанс и, собрав свои скромные познания в французском, негромко и чуть хрипло произнесла:
— Moi, je suis Mademoiselle D’Aulbie.
У Нейтана вырвался короткий смех, он уставился на нее в полном недоумении.
— Это большой честь для меня, познакомить с такой известный человек, о котором я много слышаль, — с притворной улыбкой защебетала Эми и, хлопая ресницами, посмотрела на хозяина дома, как, по ее мнению, должна была поступить женщина приятная во всех отношениях, которая не понимает, что ее оскорбляют прямо в лицо. — Месье Аркор совсем не желаль идти, но я очень хотеть получить удовольствие.
— Неужели, дорогая? — Мистер Вильсон раздулся чуть ли не вдвое. — Не думаю, что молодой Хэркорт мог противиться, да? Но я все равно отругаю его. — Он шлепнул Нейтана по макушке.
— Но что означает это ловалис, который вы его называть? — спросила Эмитист. Ее фальшивый акцент с каждой секундой становился все сильнее. — Он есть художник, n’est-ce pas? Не какой-то садовник.
В этот момент Нейтан вдруг пришел в себя и, схватив Эмитист, быстро потащил в салон, пробурчав хозяевам, что нехорошо задерживать других гостей.
— Какого черта, — сквозь зубы процедил он, — на тебя нашло? К чему этот нелепый акцент, из-за которого они будут думать…
— О, сама не знаю, — легкомысленно ответила Эмитист, подзывая официанта, кружившего по залу с шампанским. — Возможно, я просто не могла удержаться, чтобы не показать тебе, что могу легко скрывать не только свои мысли, но даже свою национальность, если мне это понадобится.
Нейтан тоже взял бокал шампанского и осушил его одним махом.
— Но почему тебе вдруг захотелось это сделать?
Эмитист отпила шампанского, размышляя, что ему ответить. А потом решила остановиться на правде:
— Понимаешь, я не совсем уверена. Но с тех пор, как я приехала в Париж, у меня такое чувство, что я стою на пороге… революции. Как будто здесь я могу быть, кем захочу. И в какой-то момент мне пришло в голову позволить этой глупой женщине принимать меня за твою chere amie. Согласись, забавно было наблюдать, как эти два скудоумных надутых пустозвона продемонстрируют всю меру своего хамства. Гораздо лучше, чем объяснять, кто я такая на самом деле…
— Замолчи. Ни слова больше. — Как только Нейтан заметил, с каким любопытством смотрит на Эмитист миссис Вильсон, он буквально застыл от ужаса. Он колебался, называть ли ее настоящее имя, понимая, что это станет сигналом начала очередной битвы с отцом, и Эми рискует попасть под перекрестный огонь.
Нейтан был несколько обескуражен, но испытал облегчение, когда Эми решила подшутить над хозяевами. И теперь, когда над ними уже не висела опасность, что люди, которые до сих пор поддерживали связь с миром его отца, узнают, кто она такая, он признавал, что мог бы считать ее представление весьма увлекательным, если бы не был парализован страхом из-за того, что так глупо подставил ее под удар.
Вся сцена напомнила ему о едком чувстве юмора, присущем Эми десять лет назад. Проницательные и остроумные замечания, которые она делала в адрес окружающих людей, так точно совпадали с его собственными впечатлениями, что Нейтан чувствовал себя так, словно обрел идеального товарища.
А ее слова о том, что здесь, во Франции, она могла быть тем, кем хотела, заслуживали особого внимания.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь об атмосфере Парижа, — согласился он. — В тот самый миг, когда я приехал сюда, что-то в поведении людей заставило меня почувствовать, что начинается новая жизнь. Как будто я могу начисто вытереть доску и писать на ней заново. А может быть, понять, какой я на самом деле… да, это более точно. Потому что ни для кого из них я не представлял особого интереса только из-за того, кто мой отец. — Нейтан бросил мрачный взгляд в сторону двери, где Вильсоны любезничали с очередными гостями.
Эмитист проследила за его взглядом.
— Собственно говоря, учитывая нелюбовь французов ко всем, кто имеет отношение к аристократии, они восприняли бы это как недостаток.
— И это совсем не… не испугало тебя?
— Нет. Революция закончилась. Они перестали казнить людей только из-за их происхождения.
— И все же я иногда чувствую какую-то тревогу, — сказала Эмитист. — Какое-то напряжение в воздухе, как перед грозой. И потом, здесь кругом солдаты. Они болтаются кучками без дела и выглядят нищими и голодными.
— Это правда. Что ж, их трудно винить в этом, не так ли? Они узнали вкус власти. Они сбросили прогнивший режим и годами выковывали военную империю. Теперь им нелегко вернуться к той жизни, которую они вели раньше, если это все, что могут предложить им Бурбоны.
— Как ты думаешь, что будет дальше?
Нейтан усмехнулся:
— Кто знает? Здесь у каждого свое мнение о том, что будет с их страной, начиная с самого последнего уличного торговца и кончая свергнутыми аристократами, которые стекаются назад, требуя возвращения своих поместий. И никто из них не боится говорить открыто. Здесь никто не хочет принимать статус-кво. Все чувствуют в себе силу изменить решительно все. Это так… бодрит.
— Пожалуй… ты прав.
— Для меня это так. Здесь больше нет ничего незыблемого. Кроме того, парижанам нет дела до того, что я устроил в Лондоне такой скандал, что ни одна политическая партия больше не желает, чтобы я представлял ее. Это дает мне ощущение, что прошлое осталось в прошлом. Что с ним покончено. Я освободился от фамильных ожиданий, от своей репутации, от всего. Как если бы мне дали чистый лист бумаги, и все, что я нарисую на нем, теперь зависит только от меня.
Новая жизнь. Да. Эмитист понимала, почему Нейтану так хотелось этого, после всего того грязного месива, в которое он превратил свою политическую карьеру. И разве не ради этого она сама уехала из Стентон-Бассета? Чтобы получить шанс освободиться от того, что ждут от тебя другие, от обязательств, тяжким грузом тянущих вниз?
— Вопрос лишь в том, — сказала она, нахмурив брови, — что с тех пор, как я приехала в Париж, меня стали принимать за женщину легкого поведения. Как ты думаешь, — она бросила на Нейтана озорной взгляд из-под ресниц, — что бы это значило?
— Я думаю, это значит, — ответил он, аккуратно поставив свой пустой бокал на соседний столик, — что настало время проявить свои возможности.
— Неужели?
— Определенно. — Он взял Эмитист за руку и повел ее к ближайшему выходу. — Раз уж ты решила играть роль моей chere amie, — быстро шепнул он ей на ухо, — то пора немного попрактиковаться.
— Значит ли это то, о чем я думаю?
— Да, — твердо ответил Нейтан. — Мы едем ко мне. Я показаль тебе самый важный человек и всех этих влиятельных людей. Теперь ты дольжен отплатить мне за этот удовольствий, — произнес он, насмешливо копируя ее ужасный французский акцент.
— О, — вздохнула она, — какой ты твердый наставник.
— Вот именно что твердый, — согласился Нейтан. — И мои бриджи уже не в состоянии этого скрыть.
Эмитист вспыхнула. А потом начала смеяться. И всю дорогу, пока они проталкивались назад сквозь толпу гостей, поднимавшихся по лестнице, она продолжала смеяться.
Глава 10
Они спешили добраться до его апартаментов как можно быстрее.
— К тому времени, как мы одолеем все эти ступени, у меня уже не останется сил заниматься любовью, — проворчала Эмитист, когда они поднялись на первую лестничную площадку дома Нейтана.
— Тебе не придется ничего делать, — пообещал Нейтан. — Ты просто ляжешь на кровать и позволишь мне делать свою работу.
И он ее сделал.
Эми никогда не чувствовала себя объектом такого преданного внимания. Таких щедрых ласк, обращенных на ее тело. Еще до того, как войти в нее, Нейтан поднял Эми на такие высоты, которые наполняли их соитие особой значимостью. То, что происходило с ними, было так невероятно, восхитительно и настолько превосходило все, что она когда-либо знала и испытывала, что, будь она юной наивной девушкой, Эми могла принять это за любовь.
Тем более что Нейтан предавался этому с таким… восторгом.
— Эми, Эми, о боже, Эми!
Он застонал и содрогнулся всем телом в последней судороге освобождения и затих рядом с ней, зарывшись лицом в ее волосы.
Неудивительно, со вздохом подумала Эми, что многие женщины принимают страстные ласки любовников за нечто более глубокое. Нейтан заставлял ее чувствовать себя любимой.
И впервые в жизни ей не пришлось ничего для этого делать.
— Почему ты такая серьезная?
Эми обнаружила, что Нейтан уже открыл глаза и наблюдал за ней. Когда она так и не нашлась что ответить, он улыбнулся и нежно провел пальцем по ее припухшей нижней губе.
— Ты просто соткана из контрастов, я прав? Увидев, как ты серьезна, никто бы в жизни не подумал, что еще совсем недавно ты вела себя так игриво, в то время, когда другие люди изо всех сил старались произвести впечатление.
— Что ты хочешь этим сказать?
Нейтан пожал плечами:
— Только то, что в тебе много такого, о чем я даже не подозревал… когда знал тебя прежде.
— Я уже не та, какой была тогда.
Честно говоря, она и сама почти не узнавала себя. Эми никогда бы не подумала, что способна просто ради смеха изображать французский акцент и притворяться французской гризеткой. Она всегда была строгой и серьезной, даже в юности. После того как ее сердце было разбито, родные обвинили во всем ее. А потом она прожила много лет со своей язвительной, ненавидевшей всех мужчин тетушкой и склонилась к мысли, что жизнь — это унылое безотрадное бремя, которое нужно просто донести до конца. С тех пор ее единственным развлечением стало выбивать почву из-под ног самодовольных людей вроде миссис Подмор или язвить в адрес окружающих. Теперь ей казалось, что чем больше она удаляется от Стентон-Бассета с его мелочными ограничениями, тем сильнее в ней проявляется другая Эми.
Что еще она узнает о себе, отбросив правила, которые принимала, даже не понимая, что они душат ее?
— Я понимаю, — вздохнул Нейтан. — И мне жаль.
— Жаль? Я тебе не нравлюсь такой? — Ей казалось, что она похожа на бабочку, освободившуюся из жесткой оболочки и расправляющую крылья. Неужели он хотел, чтобы она оставалась прежней?
— Нет, нравишься. Я хотел сказать, мне жаль, что тогда все так закончилось. Я поступил с тобой жестоко. Я причинил тебе боль. — Нейтан нежно поцеловал ее в лоб. Как бы он хотел, чтобы этого не было. Хотел бы вернуться назад, в то время, когда все еще было хорошо. — Я обидел тебя. Ты можешь… ты могла бы когда-нибудь простить меня? Как ты думаешь?
Еще несколько дней назад Эмитист не задумываясь ответила бы «нет». Она никогда не простит его. Так сильно ее переполняли гнев и горечь. Но, судя по всему, она уже начала подсознательно прощать его, иначе не оказалась бы сейчас в его постели. К тому же несколько дней назад Эмитист ни за что не могла бы представить себе, что будет рука об руку с Нейтаном Хэркортом сбегать по лестнице и хихикать, словно школьница, разыгравшая спектакль перед хозяевами дома.
Неужели все дело было в том, что она отпустила свою злость? Неужели это все изменило, и на сердце у нее стало легко?
— Мне как-то странно говорить о прощении… лежа нагишом рядом с тобой, — ответила Эмитист, потянув на себя одеяло. Забавно, но теперь, когда они заговорили о чувствах, она более отчетливо ощутила свою наготу. — Мои родители, к примеру, считали, что мне нечего прощать.
А может, в действительности так оно и было? Возможно, Нейтан и играл ее чувствами, но не переступал грани. Он не стал соблазнять ее. Учитывая репутацию, которую он приобрел впоследствии, просто удивительно, что он вел себя настолько сдержанно. Нейтан так вскружил ей голову, что мог бы с легкостью уложить ее в постель. Ему ведь и теперь не пришлось долго соблазнять ее, разве не так? Несколько томных взглядов, пара фраз, один жаркий поцелуй, и она взлетела на пятый этаж, чтобы удостоиться этой милости.
— Они напомнили, что ты никогда не делал мне предложения, а значит, я не имею права ни жаловаться, ни чувствовать себя обиженной. — Эмитист впервые посмотрела на все их глазами. Нейтан не получил от нее ничего, кроме нескольких поцелуев. А ведь он мог получить гораздо больше. Он мог обесчестить ее, а потом бросить.
Нейтан приподнялся на локте.
— Что за чушь! Ты не можешь отмахнуться от моих извинений, заявляя, что тебе не важно, как мы расстались, поскольку я никогда не делал тебе предложения. Я знаю, что обидел тебя. Я до сих пор вижу твое лицо в тот вечер, когда порвал с тобой и пошел танцевать со всеми девушками подряд. Согласись. Ты ведь любила меня.
Он знал, как сильно обидел ее в тот вечер? Он понял это по ее лицу? Что ж, Эмитист больше не та влюбленная девочка, чтобы открывать ему свою душу.
— Почему я должна соглашаться, — заносчиво возразила она, — с чем-то подобным?
— Потому что я тоже любил тебя, вот почему. Я действительно хотел жениться на тебе. — Нейтан перевернулся на спину и, стиснув зубы, уставился в потолок. — Из нас вышла бы прекрасная пара, — произнес он дрогнувшим голосом. — Больше всего мне тогда хотелось вести жизнь сельского джентльмена, заниматься живописью и растить счастливых детишек…