А Эмитист даже не спросили, как она себя чувствует.
Порывшись в сумочке, она достала носовой платок и вытерла нос. Прошло уже столько лет. Ее больше не волновало, что думали о ней родители. Они так сильно ошибались во многих вещах. Тогда зачем она стоит здесь, думая о них, когда они не уделили ни секунды, чтобы подумать о ней?
И вдруг, прежде чем Эмитист успела сообразить, что происходит, ноги понесли ее в магазин прямо к кассе. Ее мать считала, что она не достойна жемчугов. Тетя придерживалась мнения, что вульгарно даже думать о таких вещах. Но теперь ни мать, ни тетя больше не распоряжались ни ее жизнью, ни ее состоянием. Если ей хотелось увешать себя жемчугами и бриллиантами, она имела полное право это сделать. Так почему бы не купить какую-нибудь вещицу, просто чтобы получить удовольствие, выбросив деньги на то, что было ей недоступно в прошлом?
Магазин был настоящей сокровищницей самых прекрасных украшений, которые ей приходилось видеть. Один предмет в особенности приковал ее внимание. Искусно вырезанная из слоновой кости заколка для волос, украшенная бриллиантовыми полумесяцами. А может быть, стеклянными. Имея маленький опыт в приобретении подобных вещей, Эмитист ни за что не смогла бы определить, из чего сделаны эти маленькие капельки жидкого огня, бриллианты это или подделка.
Но, как бы там ни было, ей хотелось получить эту заколку. Она была не такой бесполезной, как жемчужное колье. Кроме того, Эмитист решила, что не стоит покупать вещь, напоминавшую о том болезненном эпизоде из прошлого.
Она бросила неуверенный взгляд на мужчину, заправлявшего в магазине. Его оценивающий взгляд не отрываясь следил за ней. На какое-то мгновение Эмитист захотелось, чтобы рядом оказался месье Ле Брюн. Он не позволил бы хозяину магазина обмануть ее. В своей манере пресыщенного жизнью скептика француз немедленно поставил бы его на место.
Эмитист отбросила эту мысль прочь. Она справится сама. Может, она и не разбиралась в драгоценностях, зато хорошо разбиралась в людях. Тетя Джорджи научила ее, как в два счета распознать лжеца. Она не позволит хозяину заставить ее заплатить больше, чем стоит вещь по ее мнению.
Сделав глубокий вдох, Эмитист спросила, сколько стоит заколка.
— Madame понимает, что это бриллианты?
Обращение невольно взбесило ее. Почему французы упорно называли ее madame? Это заставляло ее чувствовать себя такой… старой. И немодной.
И еще больше укрепило ее в решимости заказать новое, более красивое платье.
Эмитист кивнула, стараясь выглядеть непринужденно, и обхватила себя руками, готовясь услышать огромную цифру. Когда хозяин назвал более чем скромную сумму, она от удивления невольно резко втянула воздух.
Это означало, что, скорее всего, бриллианты могли оказаться ненастоящими. Продавец действительно пытался обмануть ее.
Подобно всем мужчинам, он решил, что она слишком глупа, чтобы это заметить. Эмитист прищурила глаза. Она слегка выпрямилась и уже собралась что-то сказать, когда дверь резко распахнулась, и в магазин стремительно вошел Нейтан Хэркорт.
— Я уже почти утратил надежду застать вас в одиночестве, — начал он, схватив ее за руку.
Эмитист почувствовала, что Нейтан тащит ее подальше от окна в полутемный закуток магазина.
Она не должна была позволять ему делать ничего подобного. Но сегодня Эмитист была не настроена поступать, как положено.
Кроме того, что-то во взгляде Хэркорта заинтриговало ее. Она увидела в его глазах не злость, которую он демонстрировал в их предыдущие встречи, а что-то, больше похожее на… отчаяние. И его слова прозвучали так, как будто он выслеживал ее. Искал возможности поговорить с ней наедине. Эмитист не могла не почувствовать себя несколько сбитой с толку.
— Когда мы встретились в прошлый раз, я должен был сказать… что… проклятье! — Он провел пальцами по волосам, оставив борозды в густой непослушной копне.
Господи, он сгорал от возбуждения. Из-за нее.
— Я постоянно думаю о вас. Это просто пытка, знать, что вы здесь в Париже, так близки, но… недоступны.
Теплая волна женской гордости разлилась по всему ее существу. У нее едва не вырвалась наружу улыбка. Едва, но не совсем. У Эмитист хватило разума придать своему лицу равнодушное выражение.
Во всяком случае, она на это надеялась.
— Вы не думали о том, чтобы оставить своего француза?
Все ее попытки выглядеть холодной и спокойной и вести себя с достоинством пошли прахом.
И хотя ей удалось быстро взять себя в руки, Нейтан заметил ее реакцию.
И она ему не понравилась.
— Я понимаю, что выгляжу не самым лучшим образом, — сказал он, указывая на свою неряшливую одежду. — Но, по правде сказать, я не так стеснен в средствах, как можно подумать, глядя на мой костюм. Я надеваю его, когда работаю, вот и все. На меня сыплется пыль и уголь, и… впрочем, это не важно. Главное, что со мной вам будет лучше, чем с ним.
— Вы… вы это уже говорили, — ответила Эмитист.
Его предложение, подтверждавшее, что он считал ее женщиной определенного сорта, льстило и вместе с тем оскорбляло ее. Хорошо. Пусть она польщена, но она не позволит себе растаять у ног мужчины, который облекал свою лесть в оскорбительную форму.
— Вы имеете фантастическую наглость стоять здесь, критиковать мой вкус и мою мораль, ровным счетом ничего не зная обо мне. А потом позволяете себе говорить, что считаете себя наилучшей кандидатурой для меня?
Все получилось как-то неправильно. Эмитист хотела сказать, что месье Ле Брюн не является и никогда не являлся ее покровителем. И что, если бы таковой ей понадобился, она была бы более разборчивой в этом вопросе.
— А вы попробуйте, — проскрежетал Хэркорт и, прежде чем она успела сказать ему какую-нибудь колкость, которая поставила бы его на место, он схватил ее за плечи и стал целовать. Крепко. В самые губы.
Эмитист застыла, остолбенев от возмущения. Но только на одно мгновение. Потому что, к своему удивлению, почувствовала, как за всплеском негодования последовала волна такого поразительного наслаждения, что она едва не застонала.
О, но прошло так много времени с тех пор, как ее целовал мужчина. С тех пор, как этот мужчина — ее первая и единственная любовь — целовал ее. Только на этот раз его поцелуй был совсем другим. Тогда его поцелуи казались почти целомудренными. Неуверенными. Как будто Нейтан боялся испугать ее.
И в тот самый момент, когда Эмитист стало казаться, что он хочет наказать ее этим жестоким поцелуем, губы Хэркорта сделались нежнее. Его руки, скользнув по плечам Эмитист, обхватили ее за талию и сильнее прижали к себе. Она вдруг перестала понимать, почему так важно удержаться и не растаять у него на груди. Никогда в жизни не испытывала она ничего столь соблазнительного, как эти губы, касавшиеся ее губ, эти руки, обнимавшие ее, жар его тела, прижимавшегося к ней. Теперь ее целовал мужчина. Опытный мужчина, а не зеленый юнец. И это было совсем другое.
Но самым соблазнительным в его поцелуе была страсть. Томление, волнами исходившее от него, заставляло его тело содрогаться. Именно страсть — а не умение — делала его неотразимым. Потому что заставляла Эмитист чувствовать себя желанной.
Когда — как ей показалось, слишком быстро — Хэркорт отпрянул назад, она открыла глаза, с удивлением обнаружив, что закрывала их.
— Вы видите?
Что? Что она должна была увидеть? Все это время она ничего не видела, кроме него. Даже если бы в магазин ворвалась толпа вооруженных казаков, она бы ничего не заметила.
— Вы по-прежнему хотите меня.
Все удовольствие вмиг поблекло. Неужели Нейтан всего лишь пытался что-то доказать, взывая к их прошлому? И если так, то что?
— Зачем обманывать себя, Эмитист? Идем со мной.
Зачем обманывать себя? Он говорил так, словно завести любовника для нее было так же просто, как купить заколку для волос.
Тогда как это было совершенно не так. Даже если речь шла о нем. Хэркорт стоял, дрожа от желания обладать ею.
Это льстило Эмитист. Но она не была женщиной такого сорта.
Она отрицательно покачала головой.
Его лицо помрачнело.
— Чего вы боитесь? Какую власть имеет над вами этот человек? Скажите мне.
— Он не имеет надо мной никакой власти, — возмущенно ответила она.
— Тогда докажите это.
— Я не обязана вам ничего доказывать.
— Тогда я повторю свой вопрос: что вас удерживает?
— Вы в состоянии подумать о чем-то другом? — «Например, о том, что у меня есть определенные моральные принципы».
По его лицу пробежала тень сильного раздражения.
— Объясните мне.
Эмитист взглянула поверх его плеча в сторону двери. Сюда в любой момент могла прийти Финелла, которая наверняка обеспокоена ее отсутствием и уже ищет ее.
Лицо Хэркорта смягчилось.
— Я забыл. Та маленькая девочка. Хорошо. Придумайте предлог, чтобы избавиться от своей компании, и приходите туда, где мы сможем поговорить. Чтобы вы смогли объяснить мне, что удерживает вас от того, чтобы отдаться страсти, которую вы не можете отрицать.
Поговорить. Эмитист решила, что может согласиться на это. И, о господи, ей хотелось снова увидеть его. Снова услышать его слова. Почти как в том сне, который она видела в первую ночь своего пребывания здесь, где он, склонившись у ее ног, умолял о поцелуе и о прощении за то, как обошелся с ней.
— Мы собирались пойти в Лувр, — сказала она. — Мне будет несложно оторваться от других…
— Я хожу туда при любой возможности, — ответил Хэркорт. — Вы сможете устроить так, чтобы быть там завтра?
— Да. — Легко.
— Тогда я буду ждать вас.
Он снова схватил ее за плечи и поцеловал, потом повернулся и быстро вышел из магазина.
Эмитист поднесли к губам дрожащую руку. Что она сделала? Согласилась встретиться с ним и позволить ему уговаривать себя вступить с ним в любовную связь, вот что.
Эмитист так сильно дрожала, что ей пришлось поискать опору. Добравшись до кассы, она положила на нее обе руки и сделала глубокий вдох. Когда содержимое магазина снова обрело четкость, Эмитист заметила, что хозяин, уложив заколку в маленькую коробочку с шелковой подкладкой, подталкивает ее к ней.
Эмитист уставилась на него.
Он быстро снизил цену на два франка.
С прагматизмом истинного парижанина он продолжил торговаться с ней, как будто не было ничего странного в том, что в магазин врываются мужчины, хватают потенциальных покупательниц, целуют их до такого состояния, что у тех начинают подкашиваться ноги, и убегают прочь.
Внезапно Эмитист почувствовала, что готова расхохотаться.
— Я возьму ее, — выдохнула она. Заколка будет напоминать ей об этом дне, об этом моменте. И о поцелуе, вернувшем ее в то состояние, которое она испытывала в юности, когда Нейтану удавалось поцеловать ее в каком-нибудь укромном закутке.
Эмитист не знала, что принесет завтрашний день. Но каждый раз, когда она будет закалывать волосы этой заколкой, вспыхнувший в темноте блеск камней напомнит ей о краткой вспышке их странной запретной страсти. И она вспомнит, какой желанной чувствовала себя.
На следующее утро Эмитист проснулась с улыбкой на лице. Где-то в городе Хэркорт в ярости ходил туда-сюда, ошибочно полагая, что она содержанка, и надеясь, что сможет заполучить ее. Впервые за десять лет Эмитист чувствовала себя привлекательной женщиной, по крайней мере в глазах одного мужчины. А поскольку мнение всех остальных мужчин ее мало волновало, этого оказалось достаточно, чтобы испытать такую же радость, какую испытала Софи, когда за руку с ней скакала вниз по бульвару.
— Куда вы намерены повести нас сегодня, месье Ле Брюн? — с трепещущим сердцем спросила она, когда он после завтрака явился к ней с докладом. — Я слышала, что стоит посетить Лувр.
— Конечно, я могу организовать вам осмотр произведений искусства, madame, — с готовностью отозвался месье.
— Ой, но вы же обещали отвести меня в зверинец посмотреть животных, — воскликнула Софи.
— Мы можем сходить туда в другой день, — поспешила вставить Финелла, как всегда стараясь выступать миротворцем.
— Нет, нет, — возразила Эмитист, делая вид, что смотрит в окно. — В другой день погода может испортиться. Вы непременно должны отвести Софи посмотреть животных. Тем более она уверяет, что вы дали ей слово. Вместе с тем мне бы хотелось, чтобы вы организовали посещение Лувра для меня, месье Ле Брюн. Мне бы не хотелось сидеть здесь без дела после того, как я закончу разбираться с бумагами.
Учитывая, что Софи непременно хотела посмотреть зверей, Финелла не стала возражать против такого плана. Так что не прошло и двух часов после того, как они ушли в ботанический сад, где располагался зверинец, а Эмитист уже прошла по первому этажу Лувра среди статуй и поднялась по лестнице, ведущей в галерею, где они с Нейтаном договорились встретиться.
Она крепко сжимала в руке зонтик от солнца. Вокруг было так много людей, пришедших посмотреть картины. Как она сможет отыскать среди них Нейтана? Да и хочет ли она этого? Что она ему скажет?
Эмитист не подумала об этом. Чувствуя, как бьется пульс в самом ее горле, она обратила невидящий взгляд к ближайшей картине, оказавшейся «Мученичеством святого Петра» Тициана.
— Мне всегда казалось, что у него такой вид, будто он очень гордится тем, что его убивают, — произнес голос Хэркорта, который каким-то образом нашел Эмитист в толпе и сумел незаметно подобраться к ней.
Она не стала оборачиваться. Ей казалось, что она не сможет взглянуть ему в лицо и не покраснеть. Эмитист провела слишком много времени, смакуя те ощущения, которые пробудил в ней поцелуй Хэркорта. И пытаясь представить, что могло бы последовать за этим, поскольку Нейтан ясно дал ей понять, что желает гораздо большего. От этих мыслей ее временами бросало в жар и в дрожь, а временами все ее члены наполнялись блаженным ощущением, как будто она романтичным розовым облаком парит над грязными улицами Парижа.
Это было смешно. Ведь в том, чего хотел от нее Хэркорт, не было ничего романтического.
И все же Эмитист не могла отделаться от чувства… своей женственности — она не знала, как описать его другими словами, — которого не испытывала с тех пор, когда, будучи наивной дебютанткой, грезила о фате и флердоранже.
Вот и теперь, когда Эмитист чувствовала у себя на щеке сбивчивое дыхание Хэркорта, наклонившегося, чтобы прошептать ей на ухо свои слова, ее охватило острое сознание собственной женственности. Нейтан стоял так близко, что она ощущала спиной жар его тела и чувствовала запах дыма, исходивший от его одежды, как будто он совсем недавно стоял у костра.
В попытке стряхнуть его чары Эмитист бросилась в атаку.
— Это ваш способ поздороваться со мной?
— Нет, конечно нет. Просто вы так внимательно разглядывали картину. И, как я уже говорил вам, я провел здесь много часов, восхищаясь работами истинных мастеров. Когда я вижу красоту, то не могу не восхититься ею. Поэтому меня, несмотря ни на что, так тянет к вам каждый раз, когда я встречаю вас в городе.
Совсем так же, несмотря ни на что, тянуло к нему Эмитист.
— Возможно, мне не следовало приходить…
Только бы ему не удалось достучаться до той Эми, которую она так старательно скрывала от всех. Той Эми, которая ночи напролет лежала в своей одинокой постели и так хотела, чтобы явился кто-нибудь, кто обнимет ее и скажет, что она нужна ему.
Та Эми не могла устоять перед желанием оказаться как можно ближе к Нейтану. Почувствовать спиной тепло его тела. Ощутить его дыхание на своей шее, когда он прошептал ей на ухо:
— Я рад, что вы пришли.
Какое-то время они стояли неподвижно, делая вид что смотрят на картину, хотя на самом деле просто наслаждались ощущением близости. По крайней мере, она. И если бы с Нейтаном обстояло иначе, он наверняка отодвинулся бы. Однако он продолжал стоять, дыша так, что внутри у Эмитист все таяло от сладкого томления.