Этот разговор происходил в машине по пути с вызова на вызов. Внутри «детская» машина сильно отличалась от «взрослой». Она больше походила на реанимационный автомобиль: здесь были пластиковый кувез для грудничков и новорожденных, кислородная аппаратура, кардиомонитор, а главное, очень много ярких игрушек. С Бармалеем постоянно работала женщина, за которой закрепилось прозвище «няня Вика». Невысокая, такая же худенькая, как Таня, обладательница чудного детского «чебурашкинского» голоса, она, словно извиняясь, сказала Тане, что пробовала работать на линейной, но тетки и дядьки ее не воспринимают всерьез. А с детьми нормально договаривается. Таня случайно узнала, что прозвище это женщина получила за то, что действительно работала няней, пока сидела со своими детьми. Это был небольшой приработок к ее декретному пособию. На подстанции об этом однажды узнали и так стали звать.
Вечером пришел вызов «детям»[70] – «девочка, четыре года, задыхается». Таня, для которой этот выезд был «крайний»[71], взяла с собой вещички, чтобы после вызова выскочить у станции метро.
Когда открылась дверь, педиатры увидели совершенно безумную картину: с ребенком на руках по комнатам носилась растрепанная женщина, которая трясла девочку; чуть сбоку от нее металась другая – ярко накрашенная тетка лет тридцати пяти – пятидесяти с огромными губами и глазами. В квартире было душно и до приторности пахло косметикой.
«Бармалей» поставил ящик на стол и страшным голосом закричал:
– Положите ребенка! Отворите окна! – Он чуть сбавил тон и, сдержавшись, произнес, обращаясь к накрашенной женщине: – Пожалуйста, подождите на кухне. – Кричал он таким голосом, каким отчаянные капитаны-корсары орут: «На абордаж!» или «Убрать паруса!», а вот обратившись к гостье, он произнес все тихо и нарочито очень вежливо, хотя Татьяна почувствовала, что доктор-пират мог бы повесить ее на рее или выбросить за борт в открытое море. Дама, не возражая, удалилась.
Девочка задыхалась. Ее глаза заплыли. Все личико будто наливалось изнутри водой. Воздух с сипением втягивался в широко открытый ротик. Бармалей строго сказал няне Вике:
– Адреналина полкубика в мышцу. Две ампулы преднизолона и одну ампулу супрастина.
Фельдшерица все делала молча и очень быстро: не прошло и десяти секунд, а у нее в руке было три маленьких шприца. И раз-раз-раз… три укола сделаны. «Душистая» дама курила на кухне. Мамаша пометалась оттуда сюда и наконец, заметив, что ее чадо начало дышать спокойно, спросила:
– Что это было?
И они действительно полетели. На третий этаж. Педиатр шагал через ступеньку, за ним бежали дамы. На этаже их встретила девушка.
– Идите за мной!
И они полетели дальше по широкому коридору с дверями по обе стороны. Впорхнули в тесную комнатку. Несмотря на лето, все окна закрыты, душно. Повернуться негде. Кровать полуторная, детская кроватка, письменный стол, книжные полки. Прямо над головой под потолком натянуты веревки с бельем. На стенах плакаты с рок-группами, какие-то схемы. На кровати сидит зареванная молодая мама и держит малыша, который с трудом дышит. Сип стоит такой, что слышно в коридоре.
Бармалей скинул ящик и амуницию на пол. Подбежал к окошку и приоткрыл форточку.
– Температурку мерили?
– Дааа, – отвечала мамаша ноющим голосом, – тридцать сееемь и двеее…
– Не реви, – сказал педиатр. – Врач уже был? – Он заметил больничный на письменном столе.
– Быыыл, была. Сказала пить сиропчик вот этот… и вот этот… А что у него?
Бармалей осмотрел флакончики. Няня Вика записывала в карточку данные больного мальчика, а педиатр взялся ощупывать ребенка. Не спрашивая, забрал его на руки. Потребовал:
– Открой рот, скажи «а».
Мальчик заорал «ааааааа» толстым и хриплым басом.
Педиатр положил его на кровать. Пацан завопил благим матом. Бармалей, как и положено пирату, не обращая внимания на вопль, ощупал живот, погнул руки-ноги, покачал мальчишке голову, стараясь прижать подбородок к груди. Попросил:
– Не мешай мне. – Мальчик уже не орал, а сипел. Бармалей запустил ему руку под колготки. – Паховое кольцо в норме, – сказал он, – но если будешь так тужиться – грыжу наорешь. Сколько дней он уже болеет? – Парень перестал кричать, удивился такой фамильярности и хрипло захихикал.
– Сегодня второй, – ответила мама и хлюпнула носом.
– Вика, дай ему сиропчик с валерианой, и у меня там в ящике был флакончик с аскорилом – тоже ложечку, – сказал Бармалей фельдшеру. – Он успокоится, и ему дышать будет полегче. Но вообще-то, мамаша, я предлагаю вам съездить в больницу. Мне его рефлексы не нравятся. Лекарства вам доктор хорошие назначил, только они подействовать не успели. У мальчонки вашего отек гортани – ложный круп. Степень невелика пока, но стоит ли дожидаться ухудшения? Я предлагаю вам на пару дней переселиться в больничку. Так будет безопаснее для него.
У мамаши округлились глаза.
– У мужа защита завтра!
Она лепетала еще что-то, но Бармалей разъярился:
– Да вы с ума, что ли, сошли?! Вам защита мужа важнее здоровья и жизни сына? Ну, немного придите в сознание! У мальчика ложный круп. Сейчас он дышит, но ему трудно. Если отек усилится – он начнет задыхаться сильнее, а если совсем связки голосовые закроются – он умрет. Зато муж станет кандидатом наук. Он у вас кто?
– Коневод, генетик. У него тема… Вы поймите, там докторскую можно сразу… – женщина все говорила что-то непонятное.
– Охренеть! Мамаша, вы себя слышите? Вам что важнее – живой сын или посидеть на защите мужа и поздравить его? Ну, включите мозг или материнский инстинкт хотя бы! Он без вас не защитится? Где он, кстати?
– Он с научным руководителем в зале готовит оборудование к защите.