Мы с мамой переехали в Коннектикут, она устроилась работать горничной в гостиницу, а я, облачившись в черное и занявшись магией, пыталась выжить в старших классах. И только в институте я стала по-настоящему ценить свой Дар. Научилась гадать на картах Таро и стала гадать своим сестрам по университетскому студенческому обществу. Подписалась на журнал «Судьба». И вместо учебников читала о Нострадамусе и известном ясновидящем Эдгаре Кейси. Я носила пестрый гватемальский платок и длинные газовые юбки, а в комнате общежития жгла благовония. Познакомилась еще с одной студенткой, Шеней, которая интересовалась оккультизмом. В отличие от меня, она не могла общаться с умершими, а была эмпатом[4] — у нее тоже болел живот, когда у соседки по комнате начиналась менструация. Вдвоем мы пытались гадать по магическому кристаллу. Ставили перед собой свечи, садились перед зеркалом и долго пристально всматривались в него, пытаясь разглядеть свое прошлое. Шеней была потомком династии экстрасенсов, именно она посоветовала мне попросить своих проводников-духов представиться. Она рассказала, что и у ее тети, и у бабушки — обе медиумы — были духи-проводники в потусторонний мир. Вот так я официально познакомилась с Люсиндой, пожилой негритянкой, которая в детстве пела мне колыбельные, и Дезмоном — дерзким весельчаком. Они всегда были рядом со мной — как спящие у ног собаки, которые просыпались, навострив уши, когда я звала их. С тех пор я постоянно общалась со своими духами-проводниками в надежде на то, что они помогут мне освоиться в потустороннем мире: либо меня проведут туда, либо приведут других духов ко мне.
Дезмон с Люсиндой оказались отличными няньками, позволяя мне — фактически ребенку — погружаться в паранормальное и не расшибить себе лоб. Они следили за тем, чтобы я не встречалась с демонами — духами, которые никогда не были людьми. Уводили меня от вопросов, ответы на которые мне знать не положено. Научили меня, обозначив границы, управлять своим Даром, не позволяя ему управлять мною. Только представьте, каково это спать, когда каждые пять минут звонит телефон? Так и с духами, если не установить определенные границы. Еще они объяснили, что одно дело делиться своими предсказаниями, когда возникают видения, и совсем другое — гадать человеку, когда он не просит. Со мной подобное проделывали другие экстрасенсы, и должна вам сказать, что ощущение такое, будто кто-то роется в твоем ящике с нижним бельем, когда тебя нет дома, или ты едешь в лифте, не имея возможности выйти из кабинки, и кто-то вторгается в твое личное пространство.
На летних каникулах я гадала за пять долларов на пляже Старая лилия в штате Мэн. А после окончания университета, перебиваясь нерегулярными заработками, находила клиентов, так сказать, благодаря сарафанному радио. Мне было двадцать восемь лет, когда в местную закусочную, где я работала официанткой, заглянул кандидат в губернаторы штата Мэн, чтобы попозировать с семьей перед прессой. Пока фотокамеры щелкали над ним и его женой, над их тарелками, полными наших фирменных блинчиков с черникой, их маленькая дочь взобралась на один из высоких барных стульев.
— Скучно, да? — спросила я.
Девочка кивнула. Малышке было не больше семи.
— Хочешь горячего шоколада?
Когда ее ручка коснулась моей руки, когда она брала чашку, я почувствовала такую черноту, какой раньше не чувствовала никогда; «чернота» — единственное слово, которым я могу описать свои чувства.
Эта малышка не просила меня погадать, а мои духи-наставники громко и четко предупреждали, что у меня нет никакого права вмешиваться. Но в другом углу закусочной улыбалась и махала в камеру ее мать, понятия не имея о том, что знала я. Когда жена кандидата на пост губернатора удалилась в дамскую комнату, я последовала за ней. Она протянула руку для рукопожатия, полагая, что я очередная избирательница, которую следует очаровать.
— Знаю, мои слова покажутся вам бредом, — сказала я, — но вам необходимо обследовать дочь на лейкемию.
Улыбка застыла у нее на лице.
— Энни пожаловалась вам, что у нее что-то болит? Простите, что она вам докучала. Ценю ваше участие, но ее педиатр уверяет, что беспокоиться не о чем.
И она ушла.
«Я же предупреждал», — фыркнул Дезмон, когда через несколько минут кандидат с семьей и свитой покинул закусочную. Еще долго я неотрывно смотрела на недопитую чашку, которую оставила девочка, прежде чем выплеснуть остатки шоколада в раковину. «Понимаю, тяжело, милая, — успокаивала меня Люсинда, — знать то, что знаешь ты, и быть не в состоянии ничегошеньки изменить».
Через неделю в закусочную вернулась жена кандидата — одна, в простых джинсах вместо дорогого красного шерстяного костюма. Она тут же направилась ко мне — я в это время вытирала стол в одной из кабинок.
— Врачи обнаружили рак, — прошептала она. — Он еще даже не проник в кровь. Я заставила провести анализ костного мозга. Поскольку болезнь обнаружили на ранней стадии… — Она разрыдалась, — У нее очень хорошие шансы на излечение. — Она схватила меня за руку. — Как вы узнали?
Этим бы все и закончилось — предсказанием талантливого экстрасенса, очередной повод язвительному Дезмону укорить меня: «Я же тебя предупреждал!» — но так случилось, что жена кандидата оказалась сестрой продюсера шоу «Клео!». Америка обожает Клео — ведущую ток-шоу, выросшую в густонаселенном квартале Вашингтон-хайтс и ставшую теперь самой узнаваемой женщиной на планете. Если Клео читала книгу — ту же книгу бралась читать каждая женщина в Америке. Когда она говорила, что на Рождество собирается подарить близким пушистые халаты из бамбука, — официальный веб-сайт компании не выдерживал количества заказов. Когда она приглашала на беседу кандидата, он выигрывал выборы. И поэтому когда она пригласила к себе на программу меня, чтобы я ей погадала, — моя жизнь изменилась в одночасье.
Я сказала ей то, что мог сказать бы любой идиот: что она добьется еще большего успеха, что журнал «Форбс» в этом году назовет ее самой богатой женщиной планеты, что ее новая продюсерская компания выпустит в свет «оскароносца». Но потом что-то ударило мне в голову, и, поскольку она сама захотела погадать, я выпалила — даже несмотря на то, что следовало дважды подумать, прежде чем говорить такое:
— Вас разыскивает дочь.
Лучшая подруга Клео, которая в тот день тоже принимала участие в программе, возразила:
— У Клео нет детей.
Действительно, Клео была женщиной одинокой и никогда ни с кем в Голливуде не заводила шашни. Но вдруг на глаза ее навернулись слезы.
— На самом деле у меня есть дочь, — призналась она.
Эта история стала одной из самых громких новостей года. Клео призналась, что в шестнадцать лет ее изнасиловали на свидании, и родители отослали ее в монастырь в Пуэрто-Рико, где она родила девочку, которую потом отдали на удочерение. Она стала открыто, с помощью телевидения, разыскивать свою дочь, которой на тот момент уже исполнился тридцать один год, и по телевизору показали трогательное воссоединение семьи. Рейтинг Клео подскочил на заоблачную высоту, она получила телевизионную премию «Эмми». В знак благодарности ее продюсерская компания превратила меня из обычной официантки в заштатной закусочной в известного экстрасенса. Для меня открыли авторскую программу.
Когда дело касалось детей, во мне просыпался особый Дар. Полиция приглашала меня проехать с ними в лес, где были обнаружены тела детей, в надежде, что, возможно, мне удастся сказать что-то об убийце. Я приходила в дома, откуда похитили детей, и пыталась нащупать ниточку, за которую потом могла потянуть полиция. Я бродила по месту преступления в резиновых сапогах, чтобы не испачкаться в крови, которая была повсюду, и пыталась воссоздать картину происшедшего. Я спрашивала у Дезмона и Люсинды, не перешел ли пропавший ребенок в мир иной. В отличие от псевдоэкстрасенсов, которые звонят на «горячую линию» с предсказаниями, чтобы самим прославиться, я всегда ждала, пока полиция обратится ко мне за помощью. Иногда дела, которые я расследовала во время своей передачи, были свежими, иногда — давно закрытыми. И предсказания мои стали удивительно точными, но, с другой стороны, могу вас заверить: когда мне было семь — я тоже ничего не выдумывала. Тогда же я стала спать с револьвером под подушкой и вложила немало денег в сложную систему сигнализации, которой оборудовала свой дом. Наняла телохранителя, которого звали Феликс, — генетический гибрид громадного холодильника «Сабзеро» и питбуля. Используя свой Дар, чтобы помочь тем, кто потерял родных, я подставляла себя: преступники, которые понимали, что я могу указать на них пальцем, легко могли меня найти.
Прошу заметить, у меня были и недоброжелатели. Скептики, которые называли меня обманщицей, выманивающей у людей деньги. Что ж, действительно, есть экстрасенсы, которые выманивают у людей деньги. Я называю таких болотными ведьмами, псевдоэкстрасенсами с периферии. Так же, как существуют хорошие адвокаты и адвокаты-прощелыги, хорошие врачи и шарлатаны, есть хорошие экстрасенсы и прохиндеи. Еще более странными казались упреки тех, кто ругал меня за то, что я беру дарованный Богом талант и размениваю его на деньги. Им я приносила извинения за то, что не желаю избавляться от двух своих самых любимых привычек, а именно: есть и жить не под открытым небом. Никто же не жаловался на Серену Уильямс или Адель за то, что они превращают свой талант в деньги, так ведь? В большинстве своем я не обращала внимания на то, что пишут обо мне в прессе. Спорить с теми, кто тебя не любит, — все равно что развешивать упавшие картины на «Титанике». Зачем?
Скажу так: у меня были недоброжелатели, но были у меня и почитатели. Благодаря им я стала ценить ранее недоступные удовольствия: роскошное итальянское белье, бунгало в Малибу, французское шампанское «Moet & Chandon» и номер мобильного Дженифер Анистон в памяти своего телефона. Неожиданно я уже не просто гадала, а внимательно изучала рейтинг Нильсена[5]. И перестала слушать Дезмона, когда он начинал укорять меня, что я превращаюсь в телевизионную проститутку. Мне казалось, что я продолжаю помогать людям. Неужели я не заслужила взамен небольших радостей?
Когда похитили сына сенатора Маккоя — как раз в то время, как строился осенний рейтинг программ, — я поняла, что мне выпал «единственный в жизни» шанс стать величайшим экстрасенсом всех времен и народов. В конце концов, существует ли лучшее подтверждение моему Дару, нежели из уст политика, который может стать президентом? Я уже видела, как он создает Министерство паранормальных явлений, а я становлюсь его главой и покупаю уютный особнячок в Джорджтауне. Оставалось лишь убедить его — человека, который каждую секунду живет под пристальным всевидящим оком народа, — что и я смогу ему чем-то пригодиться, и избиратели его на смех не поднимут.
Он уже использовал все свои связи и организовал поиски сына по всей стране, но они не принесли никаких результатов. Я понимала, что шансы на то, что сенатор придет ко мне на шоу и позволит в эфире погадать ему, мягко сказать, ничтожны. Поэтому я задействовала оружие из собственного арсенала: позвонила жене губернатора штата Мэн, чья дочь уже поправлялась от болезни. Ее доводы подействовали на жену сенатора Маккоя, его помощники связались с моими помощниками, а остальное, как говорится, уже детали.
В детстве я не могла с уверенностью отличить дух от живого человека, я просто предполагала, что каждый из них хочет мне что-то сказать. Став известной, я превосходно научилась различать эти два мира, но была слишком увлечена собой, чтобы прислушиваться.
Увлечена собой, чтобы прислушиваться…
Не стоило быть такой самонадеянной. Не стоило надеяться, что духи-проводники будут являться ко мне по первому зову. В тот день на программе, когда я сказала Маккоям, что видела их сына живым и здоровым, я солгала.
Никакого мальчика я не видала. Передо мной маячила только очередная награда «Эмми».
Я привыкла, что Люсинда и Дезмон прикрывают мой зад, поэтому, когда Маккои сели напротив меня и включились камеры, я ждала, что духи расскажут мне что-то о похищении. Люсинда первой показала мне город Окалу, однако Дезмон велел ей попридержать язык — после этого духи замолчали. Поэтому мне пришлось импровизировать, и я сказала Маккоям то, что они — и вся Америка — хотели услышать.
Всем известно, чем это обернулось.
Впоследствии я самоустранилась. Носа не показывала ни на телевидение, ни на радио, где праздновали победу мои злопыхатели. Не хотела общаться ни со своими продюсерами, ни с Клео. Я не просто испытывала унижение — хуже всего, что я ранила родителей, которые и так были раздавлены горем. Подарила им лучик надежды и сама же его забрала.
Я винила Дезмона, и когда он вновь явился не запылился с покаянной головушкой, я велела ему забирать Люсинду и проваливать — я больше не желала с ними разговаривать.
Будьте осторожны в своих желаниях…
В конце концов скандал вокруг меня утих, уступив место очередному потрясению, и я вернулась на телевидение. Но мои духи-хранители сделали именно то, о чем я их попросила: я была предоставлена самой себе. Я продолжала предсказывать, но мои пророчества в подавляющем большинстве оказывались неправильными. Я потеряла уверенность в себе — и в результате потеряла все.
Кроме как работать официанткой в забегаловке, я ничего не умела делать — только заниматься гаданием. Вот так я и оказалась на месте тех, кого раньше презрительно высмеивала. Я стала гадалкой, которая сидит за столиком на городских ярмарках и размещает объявления на местных информационных досках в надежде привлечь редкого, доведенного до отчаяния клиента.
Прошло лет десять с тех пор, как меня посетило настоящее, словно удар током, видение, но мне удается сводить концы с концами благодаря таким людям, как миссис Лэнгхэм, которая приходит каждую неделю, чтобы пообщаться со своим умершим мужем Бертом. Она ходит сюда потому, что, как оказалось, у меня есть дар делать фальшивые предсказания, как когда-то был дар пророчить по-настоящему. Это называется «холодное чтение» — все дело сводится к языку жестов, визуальным подсказкам и старым добрым уловкам. Основной постулат таков: люди, которые приходят погадать, крайне заинтересованы в том, чтобы сеанс прошел успешно, особенно если они пытаются связаться с кем-то из умерших. Они настолько же сильно желают получить информацию, как и я ее предоставить. Именно поэтому хорошее холодное чтение может порой рассказать о клиенте куда больше, чем сообразила бы сама гадалка. Я могла озвучивать целый поток не связанных мыслей: дядя, весна, имеет отношение к воде, буква «С», возможно Сара или Салли, что-то связанное с образованием? Книги? Писать книги? Большая вероятность, что мой клиент отреагирует по крайней мере на что-то одно из перечня, отчаянно пытаясь придать слову какой-то смысл. Единственная потусторонняя сила здесь — умение обычного человека найти смысл в обрывках информации. Мы — раса, которая умеет видеть Деву Марию в срубе дерева, находить лик Бога в переливах радуги, слышать «Пол мертв», когда на заднем фоне играет песня «Битлз»[6]. Тот же запутанный человеческий разум, который видит смысл в том, что смысла не имеет, и верит экстрасенсу-шарлатану.
Как же мне удается играть в эту игру? Хорошие гадалки — хорошие детективы. Я обращаю внимание на то, как на мои слова реагирует клиент: на расширенные зрачки, затаенное дыхание. Я внушаю подсказки словами, которые выбираю. Например, могу сказать миссис Лэнгхэм: «Сегодня я поведаю о том, что занимает ваши праздные мысли…» — и начинаю говорить о празднике. Глядь, оказывается, именно об этом она сейчас и думает. Слово «праздный» уже закралось в ее подсознание, поэтому миссис Лэнгхэм, сама того не подозревая, начинает вспоминать время, когда она получала подарок, а значит, вспоминать день рождения или Рождество — словом «праздный» я подтолкнула ее к этим воспоминаниям. Вот так и создается впечатление, что я прочла ее мысли.
Я подмечаю тень разочарования, когда сказанное мною не имеет для клиентки никакого значения, и понимаю, что необходимо вернуться назад и следовать в другом направлении. Я обращаю внимание на то, как она одета, как говорит, строю предположения о ее воспитании. Задаю вопросы, и в половине случаев клиентка сама дает ответы, которые мне нужны.
— Мне идет буква «Б»… Имя вашего дедушки начинается с «Б»?
— Нет. Может, это «П»? Моего дедушку звали Поль…
В яблочко!
Если не удается получить информацию от клиента, у меня есть два выхода. Сообщить что-нибудь хорошее — придумать послание от умершего, которое хотел бы услышать любой здравомыслящий человек, например: «Ваш дедушка хочет, чтобы вы знали, что он обрел покой, и желает, чтобы вы тоже перестали скорбеть». Либо я могу включить «Барнума»[7] и «озадачить» клиентку комментарием, который можно отнести к девяноста девяти процентам населения, но она обязательно истолкует его по-своему: «Ваш дедушка знает, что вы любите принимать взвешенные решения, но чувствует, что порой вы судите сгоряча». Потом я откидываюсь на спинку кресла и жду, когда клиент даст мне ниточку, за которую можно потянуть. Вы бы очень удивились, узнав, насколько велика у людей потребность заполнить паузы в разговоре.