Владислав упал.
Верно, давнехонько висел он, отвык стоять.
Поднялся.
Сделал первый шаг, покачиваясь, опираясь на стену, а после засмеялся и радостно так, счастливо. Он дошел до кувшина, поднял его…
— За вас, дражайшая кузина, — сказал пустоте. — За вашу склонность к издевательствам над ближними своими…
Теперь он пил медленно, урча от удовольствия, а комнату наполнил густой тягучий запах крови.
Вино?
Ох, и дура Яська, дура… какое вино… сейчас допьет, поймет, что мало — а нежити завсегда мало — и на Яську свой взор обратит.
Так и случилось.
Он отставил кувшин и повернулся к Яське.
— Прошу простить меня, прекрасная панна, — сказал Владислав, кланяясь, — за мой непотребный вид и ту сцену, невольною свидетельницей которой вы стали.
Яська сглотнула.
И кивнула.
Она не могла отвести взгляда от бледного этого лица с чертами острыми, с носом по — ястребиному крючковатым, с запавшими щеками, подбородком гладеньким… и ямочка еще… где это видано, чтоб у нежити да ямочка на подбородке имелась?
И глаза его… красными должны быть, а не этакими… бледно — серыми, что вода озерная… и Яська в них, будто в озере отражается.
А он глядит.
Скорей бы уже убил, потому как никаких сил нет сидеть вот так и ждать смерти лютой.
— Уверяю вас, что только обстоятельства тому виной, — смерть лютая не наступала, зато Владислав руку протянул. — И несмотря на более чем своевременную помощь прекрасной панночки, я все еще пребываю не в том состоянии, чтобы противостоять кузине, коль вздумается ей вернуться. А потому предлагаю покинуть это в высшей степени сомнительно гостеприимное место как можно скорее…
Яська все ж таки сомлела, аккурат когда рука его, белая, аккуратная, хоть и с когтями, коснулась ее ладони. Пальцы Владислава были холодны, и этот холод окончательно убедил Яську, что тот, кто стоит перед нею, если и был человеком, то давно…
Очнулась она уже на болотах.
И удивилась том, что жива… хотя, может статься, не любит Владислав сомлелых девиц жрать.
Яська приоткрыла глаза, убеждаясь, что он никуда не исчез.
Вон, склонился над ручьем, моется, черпая ледяную воду горстями, и пьет, и фыркает, что конь на водопое… взгляд учуял, обернулся.
— Я напугал вас, милостивая панночка?
Мокрый.
Волосы темные слиплись, и кожа, от крови да грязи отмытая, стала еще белей… та самая, инеем покрытая, что и у Настасьи… вспомнилось вдруг все, навалилось… и страх, и боль, и горе, с которым Яська управиться не умела, оттого и завыла она, по — волчьи, глухо…
И выла долго, не понимая, ни где она, ни что с нею.
А когда сил больше не осталось, то Яська просто тихо заскулила.
— Боль проходит, — Владислав держал ее, баюкал, будто дитя малое. — Не сразу, конечно, но со временем…
Он по — прежнему был холоден.
И в груди его не билось сердце, зато сама грудь эта была разрисована сотнею мелких шрамов. И Яське вдруг подумалось, что это — срам полный, девке с голым мужиком в обнимку сидеть.
Правда, если мужик — не совсем живой, то…
То все одно, срам.
Как ни странно, мысль эта ее успокоила.
Почти.
— Вижу, вам лучше, — Владислав провел пальцем по Яськиной щеке. — В слезах нет ничего стыдного, однако, возьму на себя смелость предположить, что вам все же стоит умыться.
— Грязных не ешь?
— Что? — его удивление было таким… настоящим.
— Грязных, — Яська вывернулась из рук, заметив, что и их сплошь покрывают шрамы. — Говорю, не ешь?
— И чистых тоже, — Владислав улыбнулся широкою искренней улыбкой.
Клыки несколько ее портили.
— Да ну?
— Простите, прекрасная панночка, если испугал вас, — он прижал руку к груди. — Но вы, полагаю, уже поняли, что я не совсем человек. И натура моя имеет некоторые… неприятные стороны. В частности, у меня есть потребность в человеческой крови, которая, однако, не делает меня чудовищем.
Говорил он красиво.
Как давешняя сваха… вот только ему?то зачем Яську убеждать? Он сильный, цепи те рвал, будто нити… и быстрый… и догонит, и шею свернет. А теперь, значит, побеседовать восхотелося? Соскучился в колдовкином подземелье да по разговорам душевным?
Яська отступала, не сводя взгляда.
Владислав сидел, скрестивши ноги, глядя спокойно, миролюбиво даже…
— Я обязан вам не только жизнью, но и свободой своей души.
— А разве у нежити есть душа?
— Хотелось бы думать, что есть, — очень серьезно ответил Владислав. — Не у всякой, конечно, но… не отбирайте у меня шанс на спасение, прекрасная панночка… и у вас нет причин доверять мне, однако честью своей, именем родовым клянусь, что никогда, ни при каких обстоятельствах не причиню вам вреда.
Владислав был прав: Яська ему не поверила, вот не на медень не поверила!
Душа у нежити…
Придумал.
Умывалась она осторожно, стараясь не спускать с Владислава взгляда. Оно, конечно, что упырь этот сильней Яськи, и быстрей, и вовсе она ему ничего?то сделать при всем своем желании не сумеет, но… так ей было спокойней. Владислав же сидел смирнехонько.
И когда Яська, умывшись, переступила через ручей, произнес с укоризной:
— Прекрасная панна, должно быть, не до конца осознает, где находится. Серые земли — не лучшее место для прогулок.
Яська сглотнула.
Серые земли?
Она слышала… многое слышала… байки всякие про ведьмаковские эти пустоши, про мертвяков, которые туточки разгуливают, будто бы живые… про двухголовых волков, про одичалых людей, каковые иных людей за добычу держат.
Про упырей вот.
Про упырей, выходит, правда… нет, Яське до того дня с упырями встречаться не доводилось, но вон, сидит, улыбается, клыки выставивши… весело ему… а Яське?то что делать?
— Разве вы сами не чувствуете? — он провел рукой по ковру мха. — Это особенное место… пожалуй, его можно назвать домом для таких, как я…
Он поднял руку.
Обыкновенная рука.
Разве что с когтями. И со шрамами…
Яська сглотнула.
И вот как быть? С этим упырем остаться или новых поискать? Оба варианта не радовали, но рассудивши здраво, Яська решила, что этот упырь ей сколько?нибудь да обязанный. И вежливый он ко всему… а иные, поди узнай, каковы они будут.
— Что ж, я рад, что прекрасная панночка осознала…
— Яслава, — перебила Яська, потому как надоело ей слушать про прекрасную панну… издевкою звучало. Она, да в платье, которое не особо чисто, растрепанная, грязная… не удивительно, что такую и жрать?то неохота.
Упырь поднялся и поклоном ответил.
— Владислав Дракулис, володарь всея Валахии… был некогда. Ныне от моих владений остался лишь замок… и эти вот земли.
Он обвел рукой окрест.
Земли не особо впечатляли… болото… болото — оно болото и есть. Мох да мох кругом, березки гнилые из него торчат. Небо низкое, неправильное какое?то… Яська пригляделась и только тогда поняла, что солнца?то и нету…
А разве возможно такое?
— Я ваш должник, прекрасная Яслава…
Вот прицепился!
Прекрасная.
Выдумал себе… Яслава шмыгнула носом, пытаясь понять, хорошо это или плохо… вот то, что она босая да по болоту ходит — это плохо. В болоте и на гадюку наступить недолго, да и просто холодно. И что солнца нет, тоже плохо. Нежить всякая солнечного свету стережется, а тут, значит, ходит смело.
Ну или не ходит — стоит…
Ждет чего?то.
Чего?
И вообще, об чем с ним разговаривать? Яська никогда?то с володарями не встречалася…
— Прошу вас, прекрасная Яслава, — он провел ладонью над моховым ковром, — присядьте. Вам нужен отдых.
Мох под его ладонью поднялся, и уже не мхом выглядел, но периной… и потянуло присесть, а лучше — прилечь, зарыться в него с головой, закрыть глаза, позволяя себе стать частью болота.
Упырь нахмурился.
А после зарычал.
И наваждение схлынуло, а из?под моховой перины выбралась тварюка, мелкая, на клок конского волоса похожая… выбралась и угодила в когтистую руку.
Дыхнул Владислав, и не стало волоса, горсточка пепла полетела по ветру.
— Прошу прощения за этот неприятный инцидент. Похоже, слишком долго я был в плену, вот и забыли, кто здесь истинный хозяин…
— Как вы… угодили…
Перина изо мха больше не выглядела притягательной, напротив, Яська не могла отделаться от мысли, что в ней этаких тварей еще обретается, как блох на старом кобеле.
Владислав вздохнул.
И поднялся.
— Вам действительно нужен отдых, но здесь, пожалуй, не лучшее место… закройте глаза, Яслава.
Ага… вот сейчас и закроет, и ляжет ровнехонько… ничего?то она сделать не успела.
— Не надо меня бояться, — это было последнее, что Яслава услышала.
Она очнулась в кровати.
В огромное кровати, в которую десятерых уложить можно… а она одна… лежит на простынях белых, шелковых… под одеялом пуховым… на перине… лежит и вспомнить пытается, как ее угораздило?то… над головою — полог тканный, расшитый звездами.
Кровать — в комнате.
В этакую комнату, пожалуй, вся б мамкина изба влезла и еще б для курятника место осталося.
Камин в полстены.
Огонь горит, к счастью, самого обыкновенного свойства, Яслава ощущала жар, от него исходящий. Она села.
Потрогала шею, убеждаясь, что та цела… положила ладонь на грудь: сердце стучало, быстро, всполошенно.
Значит, живая.
Яська в это не сразу поверила, сидела на постели и трогала себя… руки, ноги, голову вот… волосы грязные, и сама она не особо чиста, а на простынях развалилась… и платье от грязи задубело… и надо бы подняться, воды найти… или хозяина этого места.
Но Яслава сидела.
Глядела.
На камин вот, на огонь… на стены побеленные ровнехонько, на потолок расписной, на шандалы со свечами… щедро оставили, дюжины две, а то и три.
На ковры, на столик низенький… креслица…
Она сидела бы так, верно, долго, но в дверь постучали.
— Д — да… — Яслава на всякий случай встала.
Огляделась, заприметив, что на стенах, помимо подносов узорчатых да ковров висят и ножи… один и прихватила. Самый большой, грозного виду… с ножом ей как?то спокойней.
Владислав вошел и поклонился:
— Доброго утра, прекрасная Яслава. Я рад, что вы очнулись…
Сам?то уже и помыться успел, и одежу сменить. Волосы длинные вымыл, в хвост собрал, и лицо его оттого сделалось строже, старше будто бы. Рубашка черная подчеркивала неестественную белизну кожи. А серебряная цепка с амулетой вовсе гляделась издевкою над всеми Яськиными потугами.
Упырям серебра остерегаться следует, а этот вон носит… прям таки нарочно надел, чтоб Яське показать, что не страшен ему ни кинжал ее, ни поднос даже, коль хватит у нее сил поднос со стены сорвать.
— Вижу, вы все еще не доверяете мне, — Владислав усмехнулся. — И не могу упрекнуть вас в том. Но надеюсь, что ваше недоверие не помешает вам принять ванну. В купальнях все готова. К сожалению, милостивая сударыня Яслава, за время моего отсутствия человеческая прислуга оставила замок. Те же, кто остался, полагаю, смутят вас.
Показалось, что хотел он сказать иное, но не пожелал обидеть… какой учтивый упырь!
— Позволите проводить вас?
— В купальни? — мрачно поинтересовалась Яська.
Владислав кивнул.
В купальни… или в жуткое подземелье, в котором стоит гроб… или не гроб, но алтарь… или попросту стол обеденный, Яслава точно не знала, что должно стоять в подземелье упыря, особенно этакого… не по — упыриному обходительного.
Но помыться хотелось.
Грязь прилипла к коже, отчего сама кожа эта свербела невмочно. А упырь… что упырь… хотел бы сожрать, давно бы… или в подземелье сразу снес бы.
— Как я здесь оказалась? — Яська почти уже решилась.
— Я принес.
Не понятно.
— К — куда?
— Замок рода… хотя, — он печально улыбнулся, — я ныне единственный представитель оного рода. Но то — история давняя… так милостивая сударыня желает искупаться?
И глянул так, хитровато.
От же ж… холера ясная! И что Яське делать?
— Нож не отдам.
— Это ятаган, — поправил Владислав. — Я снял его с тела Макшин — паши… это было давно, милостивая сударыня… так давно, что я уже не помню лица этого человека, хотя некогда поклялся, что не забуду его до самой смерти. С другой стороны, нельзя утверждать, что я в полной мере жив, а потому клятву свою я считаю исполненной. Но если вам по вкусу кинжал, то владейте им… однако я предложил бы вам иное оружие, куда более удобное для женской руки.
Он вдруг оказался рядом.
Одно движение, едва различимое взглядом, и вот уже Владислав с поклоном протягивает стилет:
— Византийская работа… некогда принадлежал моей матери. Она была удивительной женщиной… пожалуй, вы бы ей понравились.
В этом Яська крепко сомневалась.
Но стилет приняла.
И вправду удобен, аккурат по руке лег. Правда, Яська понимала отчетливо, что со стилетом аль нет, но Владиславу она не соперник. Коль захочет убить — убьет, Яська и глазом моргнуть не успеет.
— А теперь, прошу вас, — Владислав указал на дверь. — Купальни в замке отменные… здесь открываются горячие ключи. Целебные источники… конечно, запах имеют не самый приятный…
Он вел Яську по узкому коридору.
Говорил.
Про источники свои, про воды какие?то… а она шла, стараясь не больно?то по сторонам глазеть.
Сумрачно.
Факелы горят, но света их не хватает. И чудится, что коридор этот бесконечен, а портреты на стенах — живы… или почти живы… вот кривится уродливый старик…
— Мой прапрадед… занимательной личностью был, прославился своей любовью к алхимическим опытам. Через нее и погиб, уверовал, что создал эликсир вечной жизни, но оказалось — яд, хоть и отсроченного действия… уникальная вещь.
Носатая женщина в белых одеяниях, которые должны были бы смягчить ее обличье, но напротив, женщина казалась еше более жесткой.
— Тетушка моя… говорят, была жрицей Хельма, при том им же отмеченною… жертвы приносила щедро, большею частью тхурок, но после и за крестьян своих взялась. А те бунт учинили, подняли на вилы… Хельм не помог. Он никогда не помогает слабым.
— Почему?
— Слабому помощь богов лишь во вред. А сильный… как правило, сильный сам управляется. Мой дядя…
Этот человек похож на плутоватого приказчика, круглолицый, полноватый, смешной в этом наряде с круглым воротничком…
— Вел тихую жизнь… пока моему отцу не пришли с челобитной. В округе дети пропадали, мальчики… оказалось, дядюшка имел дурные склонности… отцу пришлось устроить казнь.
— Зачем вы…
— Рассказываю? — Владислав остановился. — Все эти люди — действительно были людьми… не знаю, гордились они тем или же нет, но… вы боитесь меня, Яслава, и ваш страх мне крайне неприятен.
— Я не хотела вас обидеть!
Не хватало еще обижать упыря, во власти которого ты пребываешь.
— Не сомневаюсь, что вы не властны над своими чувствами, однако… я пытаюсь сказать, что принадлежность к роду человеческому еще не делает человеком.
— А что делает?
Владислав остановился перед портретом женщины удивительной красоты.
— Не знаю. Моя тетушка… Эржбета Надашди, урожденная Баторова… из?за нее я оказался в том… неудобном положении, в котором ныне пребываю.
Она была не просто красива… Яська смотрела на эту женщину, понимая, что сама?то не стоит и мизинчика на холеной ее ручке… воистину панна шляхетная, ежели не сказать — королевна… только вот глаза у нее мертвые.
Странно как.
У Владислава живые, а у нее — мертвые… и платье это, красное, поначалу показавшееся чудесным, ныне глядится отвратительно. Цвет такой… кровяной…
— А это — кузина моя…
Второй портрет.
Не дочь, но скорее сестрица младшая… но до чего похожа! И выражением лица, и позой… и рука писала одна, но… портрет Эржбеты Яську пугал, а второй… второй был хорош и только.
— …пожелавшая стать законною владычицей, что моего замка, что всех владений. Но благодаря вам, я свободен, — Владислав коснулся губами Яськиной руки.