— Спасибо, — сказал Бондин. — Мы на лодке.
Мы с ним пошли к двери.
— Вверх по реке? — пробормотала я.
— Вот именно, — шепотом отозвался инспектор.
Орхидея задержалась и обратилась к хозяйке:
— Я тут… две кружки приглядела. — Она подняла кружки, на которых были нарисованы голуби с кольцами и написано, на одной — «Самая нежная невеста», на другой — «Самый нежный жених».
— Хм, а разве вы такие еще не брали? — поглядела на кружки Баба-Яга.
— Нет, — сказала Орхидея, — на тех были попугаи.
Попугаи на свадебных кружках. Любопытно, к чему они там?
— Ах да, вспоминаю, — сказала Баба-Яга, — кружки были шуточные!
— Да, — развеселилась Орхидея, — там было написано «Самая болтливая невеста» и «Самый болтливый жених».
— Эксклюзив, — важно сказала Баба-Яга, — больше я таких не заказывала.
Еще бы. Сомневаюсь, что кто-то хотел бы на собственной свадьбе пить из кружки с такой нелестной характеристикой.
Орхидея отдала за кружки мелкую светящуюся серебряным светом монетку, Баба-Яга упаковала кружки в коробку, коробку положила в бумажный пакет с изображением лебедей, вручила его довольной Орхидее, и все мы вышли на крыльцо.
Инспектор с Орхидеей уже спускались, а хозяйка задержала меня, ухватив за локоть, и прошептала:
— Не переживайте так, душечка. Никуда он от вас не денется. Он так на вас смотрит, будто кот на сливки — аж глаз блестит. А блестящий глаз жениха, — она снова подняла вверх указательный палец, — залог крепкого брака!
Уф. Наконец-то я вырвалась на свободу из этой медово-брачной атмосферы! Странно. Мне ведь сначала так у Бабы-Яги понравилось! Может, все дело в том, что была я не с Мишей, а с посторонним человеком, который к тому же выдавал себя за моего суженого. Да еще я нервничала все время, думая, как там Миша с отуманенным зельем сердцем. Как тут насладишься рассматриванием всяких свадебных вещичек!
В общем, мы помахали на прощанье Бабе-Яге, стоящей на крылечке, и направились к воротам.
— Если она купила москитную фату, — проговорила я, — то они наверняка поехали на тот остров.
— Возможно, — кивнул инспектор, — но не обязательно. Это все же очень далеко. А они хотят быстрее пожениться.
Нашел о чем напоминать!
— Не они, а Мелисса! — рявкнула я.
Он только пожал плечами.
— Да куда еще они могли поехать? — истерично воскликнула я. Любая бы заистерила, если б жених торопился жениться! На другой!
— Вверх по реке, — сказал Бондин, — ты же слышала.
Мы прошли мимо двух березок, которые были на самом деле резными воротцами. Я повернула кольцо, чтобы полюбоваться еще разок. Обернулась. Воробьи предстали голубями, надпись жизнерадостно призывала влюбленных.
Когда мы вышли из ивняка, то еще издали увидели, что лодка наша, привязанная к столбику, будто взбесилась — она раскачивалась и подпрыгивала над водой.
— Я же говорила! — воскликнула Орхидея. — Хулиганы!
Она поспешила вперед, на половине спуска подобрала сухую ветку и швырнула в воду.
Лодка угомонилась.
Орхидея погрозила воде пальцем, обернулась к нам:
— Сколько раз они у меня лодку угоняли!
Мы с Бондиным спустились к воде вслед за Орхидеей.
Под лодкой вроде бы никого не было. Но ведь Орхидея говорила, что они прозрачные.
Бондин залез в суденышко и подал руку Орхидее.
— А если они еще там? И снова начнут? — тихонько проговорила я, не двигаясь с места.
— Еще чего не хватало, — отмахнулась Орхидея. — Садись, не бойся.
— А куда нам спешить? — произнес Бондин, насмешливо поглядывая на меня.
Я и не собиралась сдаваться из-за каких-то водяных. Просто я же плавать не умею. Ну да ладно, двое моих компаньонов меня, надеюсь, спасут, если водяные раскачают лодку так, что я выпаду за борт.
Я ступила в лодку и села на скамеечку рядом с Орхидеей.
— Но как мы узнаем, где Мелисса с Мишей высадились? — спросила я.
— Узнаем, — уверенно сказал инспектор. И менее уверенно пробормотал: — Я надеюсь. — Потом обратился к Орхидее: — Двинете ее до стоянки?
— Угу, — кивнула Орхидея, и лодка медленно поплыла вперед вдоль берега.
Я ничего не понимала и сказала:
— Может, нам сразу полететь на Канары?
— Я был бы рад отдохнуть, — сказал инспектор с ухмылкой, — но, возможно, они вообще сейчас у Мелиссиных родителей, испрашивают благословения.
— Не думаю, — серьезно ответила я. — Мелисса не такая уж дура, оставаться прям перед нашим носом.
— Кто знает, — отозвался он, а лодка меж тем ткнулась носом в заросли ивняка неподалеку от лестницы.
— И что мы тут потеряли? — спросила я.
Орхидея тихо проговорила:
— Поверни кольцо.
Что я и сделала.
Ничего себе. В зарослях тихо колыхались на воде штук пять огромных белоснежных деревянных ковшиков, то есть лебедей, конечно. Длинная шея, красный клюв, красивые резные крылья. И скамейка внутри.
— Интересно, на каком, — пробормотал Бондин и надел свои серебристые очки.
Орхидея тоже всматривалась в лебедей.
А я ничего не замечала. Что они высматривают?
— Вот этот, — инспектор указал на челн метрах в двух от нас.
— Да, определенно, — сказала Орхидея. — Его недавно брали.
Наша лодка, протискиваясь сквозь заросли и стукаясь боком о находящиеся рядом челны, подошла к нужной посудине и остановилась впритирку к ней.
Только теперь я заметила, что шея у этого деревянного лебедя тускло светится оранжевым светом.
— Он светится? — вопросила я.
— А как же, — отозвался Бондин. — Митрил.
— При чем тут митрил? — не поняла я.
— Чтобы прокатиться, надо кинуть митрилку вон в ту прорезь, видишь, на шее, — пояснил Бондин, — ну вроде как в игральный автомат. А митрил — необычный металл. Соприкоснувшись с магическим существом, он отзывается. И после некоторое время помнит.
— Магические существа — это…
— Ведьмы.
Я — магическое существо. Вроде единорога. Обалдеть можно. Я не воспринимала свое превращение с этой точки зрения.
— Он как фосфор, — поняла я.
— Угу, — отозвался Бондин. — Только впитывает магию, а не свет. Она дает ему в магическом мире оранжевый оттенок на некоторое время, пока не рассеется.
— И наши кольца также!
— Ага, — кивнула Орхидея.
А я-то думала, почему кольцо в магическом серебристом мире выглядит немного расплывчато, будто окутано теплым светом?
Бондин встал и, придерживаясь за лебединую шею, перелез в челн.
Красный клюв с цоканьем открылся и громко крякнул.
Бондин пошатнулся в челне. А я вздрогнула, испугавшись.
— Плату требует, — пояснила Орхидея.
— Обойдется, — сказал Бондин.
В руках у него откуда ни возьмись появилась отвертка, и он стал отвинчивать едва видимую панель на шее лебедя. Оглянулся на нас:
— Девочки, стойте на шухере.
Орхидея посмотрела вперед, потом назад, я тоже. Никого не было видно ни на берегах, ни на самой воде.
— Тишина, — сообщила Орхидея.
Панелька откинулась. Инспектор протянул руку и вытащил из углубления в деревянной шее деревянный расписной стаканчик.
И в этот миг глаза лебедя вспыхнули желтым и зазвучала оглушительная переливчатая трель.
— Черт. — Бондин ткнул в меня стакан и обеими руками закрыл лебедю клюв. Трель умолкла, Бондин крикнул: — Только не трогайте монеты, девочки. И наколдуйте мне веревку…
Что мы делаем? Грабим Бабу-Ягу?
Но, не успела Орхидея сотворить хоть что-нибудь, алый клюв раскрылся и щипнул инспектора за ладонь. Сирена снова было завопила, но тут Бондин, схватившись руками за борта, ударил по деревянной шее обеими ногами. И башка бешеной птицы отлетела в воду. Стало тихо.
— Я просто варвар, — сказал инспектор, прыгнул в лодку и закричал: — Быстрее, Орхидея, уходим.
Лодка задом вырулила из зарослей, тут же перед ней взвились аж четыре дельфина, и мы помчались вперед с дикой скоростью. Брызги намочили меня с головы до ног.
— Погони нет! — перекрикнул шум воды инспектор. — Можно остановиться.
Я, все так же судорожно цепляясь за борт рукой, повернула голову. Но из-за брызг, которые лодка оставляла за собой, позади ничего не было видно.
Мы обогнули небольшой мыс и там притормозили. Дельфины исчезли.
У меня вовсю кружилась голова, а еще эта бешеная гонка. Я отвернула кольцо.
— Давай стакан, — сказал Бондин. — Молодец, что не выронила.
Я прижимала стакан к себе всю дорогу, как драгоценность, хотя совсем не понимала, зачем он нужен.
Бондин взял стакан, снова предупредил нас, чтобы мы не касались монет, и выгреб его содержимое на скамеечку. Монет было с десятка полтора.
— Ага, — сказал он. Протер очки от брызг, снова водрузил их на нос и отвел из кучки в сторону одну, потом другую монету.
Что он там видит? Я снова повернула перстень камнем внутрь.
Мир окрасился уже привычным серебристым сиянием. Кружочки митрилок светились серебром. А те монеты, что Бондин отложил отдельно, еще и отливали оранжевым, так же, как и оправа очков Бондина, и мой перстень.
— Шесть, — объявил инспектор. Смел все монеты в стакан и сунул его в карман. — Надо будет вернуть по возвращении.
— Шестьсот метров, — тихо произнесла Орхидея.
— М-да, — кивнул инспектор. — Мы проплыли где-то сотни две…
— Я точно знаю, что в шестистах метрах от салона, — сказала Орхидея.
— Что? — хором спросили мы с Бондиным.
— Наша ферма. Только на левом берегу.
— Разумеется, на левом, — машинально сказал Бондин, явно думая о чем-то другом.
— Почему? — спросила Орхидея.
— Иначе вы бы могли ходить в салон пешком или летать на ступе. И так же возвращаться. А вы сказали, что водяные у вас много раз лодку угоняли.
Любит он умника из себя строить. Тоже мне, Шерлок.
— И зачем им понадобилось плыть на мою ферму? — озабоченно произнесла Орхидея.
Бондин промолчал, только нахмурился. А у меня и подавно никаких версий не было. Не жениться же они там собрались? А вдруг у романтичной Орхидеи такой романтичный дом, что для свадьбы лучше и не придумаешь? Может, у нее даже целый замок в стиле Диснея?
Орхидея взмахнула рукой. Над водой взметнулись два фонтанчика, и лодка плавно двинулась вперед. Моя одежда намокла от брызг во время нашего бегства с места преступления, и я стала замерзать.
Орхидея заметила, что я ежусь, шевельнула пальцами, и меня окутали горячие потоки воздуха.
— Спасибо, — сказала я.
Но почему шестьсот метров?
— За каждые сто метров платится митрилка? — спросила я.
— Блестяще, — сказал Бондин. — Ты очень догадлива. Просто Шерлок Холмс.
Он опять насмехается? Да вроде просто улыбается, без издевки.
— Да уж, — сказала Орхидея. — Разорительные они, эти челночки. А не заплатишь за следующие сто метров, так встанет посреди реки — и ни туда, ни сюда. Сиди хоть неделю.
Жалко, Мелиссе денег хватило.
— А с водяными у Бабы-Яги, видать, уговор, — продолжала Орхидея. — Они угоняют лодки, и клиентам приходится лебедей нанимать.
— Вымогательство просто, — возмутилась я.
— Очень предприимчиво, — заметил Бондин.
Одежда стала сухой, и я согрелась. Повернула кольцо — вокруг меня парили в воздухе с десяток фенов.
— Спасибо, я согрелась, — сказала я.
Орхидея щелкнула пальцами, и фены исчезли.
Мы подплыли к мосткам и выбрались из лодки. А потом по тропинке поднялись на косогор.
Среди деревьев виднелась крыша двухэтажного дома. По дорожке, бегущей среди густого кустарника, мы вышли к этому строению. Это был милый кирпичный двухэтажный коттедж с белыми деревянными рамами и кустами розовых роз вокруг. Перед ним раскинулся приличных размеров двор — с газоном, кустами, цветами.
Никакой не замок. И свадьбы не слышно не видно.
Мы подошли к серому, слегка покосившемуся заборчику. Орхидея сказала:
— Погодите, я только Лохнесика в вольер отведу, — и, открыв через забор щеколду, зашла в неприметную калитку.
Какое смешное имя у собаки!
Орхидея ушла по дорожке, мимо круглых клумб с ярко-желтыми шарами цветов, в глубь двора. Навстречу ей из кустов с радостным лаем выбежала черная лохматая дворняга. На шее у дворняги развевался недавно потерянный Орхидеей розовый шарфик. Ну, или другой, такой же. Дворняга ткнулась головой в Орхидею, потом заинтересовалась бумажным пакетом в ее руке.
— Эй, это не тебе, — засмеялась Орхидея.
Инспектор надел свои очочки. Зачем?
— Хорош, — улыбнулся инспектор, глядя на собаку.
Я повернула перстень. Ох, ну ничего себе!
Собака была вовсе не собакой. Это было покрытое темной бронзовой чешуей существо на четырех лапах, с длинным хвостом, с шипами по длинной шее и с перепончатыми крыльями. Из ноздрей у него пыхал дым. Короче, это был дракон. Ну не огромный прям дракон, а дракончик не выше средней овчарки.
— Маленький мой! — восклицала меж тем Орхидея, ласково трепля дракона под подбородком. — Давно мороженки не ел.
Чего? Это я вслух сказала.
— Мороженки, — сказал инспектор, явно веселясь при виде моей ошарашенности. — Домашнего изготовления.
— Почему домашнего? — машинально спросила я, продолжая таращиться на чудо-зверя.
Он не успел ответить, как Орхидея крикнула:
— Заходите! Он уже в шарфе. — Голос ее был удивленный и встревоженный.
— Уже, — буркнул инспектор, нахмурившись. Он пропустил меня вперед, и я, хоть и с опаской, зашла. Но дракончик не побежал к нам, а спокойно втягивал ноздрями цветки клевера с газона.
Инспектор ответил на мой вопрос:
— Домашнего, потому что в промышленном полно всякой химии. А надо из чистого молока или сливок. Ну и сахара, разумеется… — Он обратился к Орхидее: — Значит, вы повязали шарф на Лохнесика, когда уходили?
— Нет, конечно, — сказала Орхидея. — Он же ручной, когда в шарфе. Кто же дом охранять будет?
Бондин кивнул:
— Мелисса его повязала.
— Я была в этом шарфе у Далии, — сказала Орхидея.
— Но откуда Мелиссе знать, как укротить вашего дракона?
— Ой, — отмахнулась Орхидея, — да все соседи знают. Я его в своих шарфиках выгуливаю по ночам. И полетать в них отпускаю, и он возвращается… Мне надо эту скотинку мороженым накормить, а то скоро огнем плеваться начнет. — Орхидея направилась к крыльцу. — А вы, если хотите, заходите в дом.
Так вот о какой скотинке она утром говорила!
Орхидея поднялась по трем ступенькам деревянного крыльца, толкнула дверь. Я и Бондин последовали в дом за ней.
Кухня была милой и светлой, с цветастыми занавесками на окнах и большим округлым холодильником годов, наверное, пятидесятых. Что было необычно — все верха шкафов были заставлены парными кружками. Я украдкой выключила око — все осталось таким же.
Орхидея поставила пакет с сегодняшним приобретением на стол, открыла холодильник и достала из морозилки большую пластиковую чашу.
Бондин вытащил из кармана стакан с монетами и тоже поставил на стол:
— Орхидея, спрячьте их пока. Я, как вернусь, улажу все с Бабой-Ягой.
— Хорошо. — Орхидея поставила чашу на стол, вытащила из пакета кружки, полюбовалась изображенными на них голубями, сунула деревянный стаканчик с монетами внутрь одной из них, а потом поставила обе кружки на шкаф, отодвинув толпу фарфора, которая уже была там.
— Отлично, — кивнул инспектор.
— Там их даже мама не найдет, — сказала Орхидея. — Она мои кружки терпеть не может.
— Но они такие красивые! — воскликнула я.
Кружки правда были красивые: разноцветные, нежных или ярких тонов, радостные, блестящие (с них явно регулярно смахивали пыль). И они очень украшали кухню.
Орхидея просияла:
— Да, и романтические!
Инспектор только молча улыбнулся.
Орхидея открыла пластиковую чашу, оценивающе глянула в нее — чаша была до половины заполнена сливочным мороженым.
— Как раз, — сказала Орхидея, потом взглянула на нас: — Может, вы тоже мороженого хотите? Я вчера попробовала сделать эскимо. Получилось вкусно.