А внутри оказалось очень просторно и уютно. Ряды мягких кресел, как в кинотеатре, экраны плоских телевизоров, а в глубине зала бар, освещенный разноцветными огоньками. Оттуда доносилась тихая музыка — кажется, Луи Армстронг.
Едва мы нашли свои места, я почувствовала, как паром с легким толчком тронулся с места. Неразлучники — Орхидея и Николай — уселись рядом. Следом сел инспектор. И мне осталось место около него. Что меня абсолютно не устраивало. Я кинула на кресло кофту и сказала:
— Пойду пройдусь по пароходу.
— По парому, — сказал Бондин.
— Да, — кивнула я и хотела было уже направиться прочь, как вспомнила кое о чем и обратилась к Бондину: — Одолжите мне немного местных денег.
— Орхидея, — повернулся к Орхидее Бондин, — вы не могли бы…
Орхидея только кивнула, сложила пальцы, и — вуаля — у нее в руках был целый веер разноцветных бумажек. Которые она и протянула мне.
— Нам плыть полчаса, — сказал инспектор. — Останься, пожалуйста, в форме. Иначе жениха не признаешь.
— А ты на что? — пожала я плечами и пошла.
К бару. Там уже притулилась парочка таких же неприкаянных душ.
Я села на свободный высокий табурет и, пока бармен был занят, стала рассматривать витрину с бутылками, бокалами и всякой мелкой снедью вроде чипсов или конфет.
— Йес, мэдм, — подошел ко мне бармен, молодой черноволосый парень в больших солнцезащитных очках. И еще что-то там прожурчал на английском.
— Ананасовый сок у вас есть? — спросила я на русском, осознавая, что он меня не поймет, и намереваясь объяснять, что такое ананасовый сок, жестами. Можно еще нарисовать ананас.
Но, к моему удивлению, он понял. Достал из холодильника стеклянный кувшин и налил мне сока в высокий бокал. Я протянула руку за бокалом — левую, потому что правой облокачивалась на стойку. А бармен бросил взгляд на мой нелепый, неуклюже мною же сотворенный перстень. И подмигнул мне. Потом ткнул пальцем в кнопку музыкальной системы, и из динамиков зашкворчал мягкий бас Армстронга: «Хэлло, Долли». Это он мне — «Хэлло»? Меня это почему-то ужасно рассмешило (может, водка еще не выветрилась из головы). Парень тоже засмеялся. Наклонился и что-то сказал. По-английски. Я сказала:
— Не понимаю.
Он кивнул на мой перстень и проговорил что-то снова. Да что он хочет-то? Ой, я же могу понять. Я опустила руку вниз, чтобы он не видел, и повернула око.
— А у меня гляделка — очки, — теперь уже по-русски сказал бармен.
— Клево, — улыбнулась я. Так он из наших?! (Ведьминские для меня уже «наши»? Быстро же я вписалась!)
Очки. Прям как у инспектора. Только у бармена очки были стильные: оправа, похоже, полностью из митрила и по одному квадратному бриллианту в верхних наружных углах.
Я все же уточнила:
— Так вы тоже из ведьмовских?
— Моя мама ведьма, — тихо сказал бармен.
Но его расслышала пожилая американка, дувшая пиво, и посмотрела на него с укоризной. Он это заметил, повернулся к ней:
— Понимаете испанский?
А что, он уже перешел на испанский? Я и не заметила. Здоровская все же вещь — око. Как прекрасно понимать всех. Вот интересно, язык животных он переводит? Надо как-нибудь поговорить с кошкой или собакой.
А бар-то как преобразился! Вместо музыкального центра на полке стоял граммофон. Среди современных бутылок появились бутылки, покрытые толстым слоем пыли и с этикетками, написанными от руки, чернилами. У зеркала по краям проступили серебряные пятна амальгамы. На бармене вместо прозаичной черной футболки оказалась белая рубашка, стянутая подтяжками, и широкий шелковый галстук в ромбах. Волосы стали прилизанными, а на смуглом лице появились тонкие напомаженные усики.
— Какая прелесть, — сказала я ему.
— Мой бар? — довольно поднялась ниточка его усов.
— Ваши усики.
Он расхохотался, засверкав белоснежными зубами.
— Могу предложить фирменный коктейль, — его бровь выгнулась над темной линзой очков. — Мне показалось, вы чем-то расстроены…
— Да, — покивала я и невольно вздохнула, вспомнив чем.
— Что произошло? — ласково спросил он, достал с полки самую пыльную бутыль и поставил на стойку бокал из граненого толстого зеленого стекла.
Я наклонилась к нему и прошептала:
— Моего жениха опоили приворотным зельем и увезли. Кажется, на Ла Гомера.
— Можете не шептать, эти американцы, — он кивнул на пожилую пару, — русский точно не понимают… Я очень сочувствую. И у меня для вас кое-что есть, что точно поднимет вам настроение, — он налил из бутылки в бокал, не больше чем на сантиметр, густого, лимонного оттенка ликера или сиропа. Я рассмотрела надпись на пожелтевшей этикетке: «Пиу-Пью. Новый Свет. 1756». Новый Свет — Америка, что ли?
Потом бармен достал другую бутыль, пузатую и большую — на ней значилось: «Канарио. Лансароте. 1935» (как здорово, око и надписи переводит!), и налил из нее слегка пенящегося игристого светлого вина. Ну, по аромату это вроде было вино. А может, просто виноградный сок.
— Из виноградника моей семьи, — сказал бармен.
— О, — уважительно кивнула я.
Почему-то владельцы виноградников вызывают у меня восхищение. Есть в виноградниках что-то романтическое, вам не кажется?
А потом, воровато оглянувшись по сторонам, он достал из-под прилавка сияющую золотисто-зеленоватым светом мини-бутылочку.
— Главный ингредиент, — подмигнул он.
Что там на этикетке, я прочесть не могла — ее закрывали загорелые пальцы бармена.
Он капнул в бокал всего одну каплю светящейся жидкости.
— А что это? — прошептала я.
— Экстракт пофигенции.
— Чего? — рассмеялась я.
Он тоже засмеялся:
— Местная трава вроде агавы. Одна ведьма ее вывела. Скрещивала разные растения и поливала их всякими зельями.
— И назвала ее тоже она?
— Угу. Вообще-то полное название, которое она сама продиктовала секретарше в бюро патентов, когда принесла туда образец растения. — Пофигенция ушастолистная ой-какая-колючая-сволочь-да-и-пофиг.
Я снова рассмеялась, американцы оглянулись на меня. Какой классный бар. Я еще не выпила обещанного чудесного коктейля, а мне уже веселей на душе.
От созерцания магического мира у меня начала кружиться голова, и я отвернула перстень камнем наружу. Бармен что-то проговорил на испанском (наверное, на испанском, он же сам сказал), я снова включила око и сказала тихо:
— Извини, мне надо немного отдохнуть… — Я показала ему кольцо. — Голова кружится.
— О, так ты ведьма недавно? — сказал он.
Я покивала.
— Тогда… — Он наклонился под прилавок, открыл, кажется, холодильник и достал пластиковый контейнер. Откупорил его — какой приятный аромат! — контейнер почти доверху был заполнен зелеными свежими листиками с резными краями.
— Мята? — догадалась я.
— Угу, чтобы голова не кружилась. Попробуй.
Я взяла листик, пожевала. Мягкое серебристое сияние мира оттенилось легкой зеленью. А голова ничуточки не кружилась! Маргарита ведь мне говорила, что есть одно средство, да убежала помогать Далии. А позже в поместье все время была такая суматоха, разве о подобной мелочи вспомнишь?
Бармен помешал коктейль длинной ложечкой и подвинул бокал мне:
— За счет заведения.
— Спасибо, — улыбнулась я. Коктейль в зеленом граненом стакане был прозрачным, очень светлым и будто бы светился. Я поднесла бокал ко рту, а потом спросила, вспомнив просьбу Бондина: — А я останусь в форме? Ну то есть… я ведь приехала жениха расколдовывать… Вдруг после вашего коктейля я его даже не узнаю?
Бармен улыбнулся:
— Узнаете. Но зато перестанете переживать, что он сейчас…
— С другой, — досказала я.
— Да, — виновато кивнул он.
— Это-то мне и надо! — и я отпила немножко из зеленого стакана. Ко мне на язык попало что-то воздушное, прохладное, с легкой сладостью и кислинкой одновременно, с едва уловимыми травяным и фруктовым привкусами. А еще, едва эта волшебная влага очутилась на моем языке, мне показалось, я услышала тихое веселое птичье «фьють-фьють». Я подняла удивленные глаза на бармена.
— Канарейка спела? — спросил он.
— Наверное, это канарейка, — сказала я.
— Значит, коктейль удался.
Бармен отлучился на несколько минут, чтобы обслужить подошедших туристов. А я потихоньку тянула коктейль из зеленого бокала. Иногда жевала листочек мяты, чтобы не кружилась от магического мира голова, и слушала Армстронга.
Он пел «Этот прекрасный мир», и я начинала с ним полностью соглашаться. Тут кто-то уселся на соседний табурет. Полосатые брючки и красные кеды. Как мило.
— Что пьешь? — спросил Бондин (такие брюки и кеды носит только он).
Я подняла зеленый бокал и хитро ему улыбнулась:
— Хочешь того же самого? — Покачала перед его носом указательным пальцем: — А тебе такого не дадут. Это только для своих.
Он заглянул мне в глаза, потом тихо спросил:
— И что ты видишь?
— Все, — захихикала я.
Он улыбнулся:
— Значит, больше не дуешься на меня?
— А я на тебя не дулась, ты меня просто ужасно раздражал.
— Тебе сыворотку правды туда добавили? — кивнул он на зеленый бокал.
Я засмеялась:
— Не скажу. А ты без своих суперочков ни фига не узнаешь.
Он улыбнулся:
— Но я могу их надеть.
И он их надел. Отчего стал похож на гламурного студентика. О чем я ему тут же и сообщила.
Но он проигнорировал «комплимент» и произнес, всматриваясь в мой коктейль:
— Легкое золотое сияние выдает присутствие в нем… он с пофигенцией?
— Точно так, — ответил возникший перед нами бармен и сказал гордо: — Коктейль «Канарейка».
Так гордо, будто он сам его изобрел.
Бондин поднял на него глаза:
— Наслышан о нем. Его изобрел один бармен с пароходов… Паромов?
Бармен кивнул многозначительно (и правда он изобрел?) и сказал Бондину:
— А вы, я смотрю, человек широких познаний.
— О, — кивнула я. — Еще каких широких.
— Угу, — посмотрел на меня Бондин. — Я даже знаю, что этот коктейль относится к числу запрещенных.
— Да что ты? — подняла брови я и втянула очередную порцию вкуснятины. — И почему?
— Потому что если всем все будет пофиг… — начал он.
— То все будут счастливы? — предположила я.
— Безответственны и эгоистичны.
— Ваш друг прав, — серьезно кивнул бармен. — И очень… напряжен.
— Почему, интересно? — уставилась я на инспектора.
— Вовсе не напряжен, — ответил инспектор.
— И отчего-то печальны, — с видом знатока людской психологии сказал бармен. — Девушка бросила?
— Невеста, — сообщила я бармену.
— Какой ужас, — сказал он.
— Это было сто лет назад, — поморщился Бондин. — И я давно обо всем забыл.
— Возможно, — сказал бармен, явно нисколько ему не поверив. И достал с полки бутылку «Пиу-Пью» и еще один зеленый бокал. — Но почему бы не развеять мысли на пару часов?
Через две секунды перед инспектором стояла «Канарейка». Инспектор сидел и глядел на бокал, явно борясь с искушением. Мы с барменом глядели на инспектора и ждали. А Бондин вдруг грустно посмотрел на меня, потом с каким-то отчаянием махнул рукой и выпил сразу полбокала.
— Зря вы дали ему «Канарейку», — сказала я бармену. — Он ее не заслуживает.
— Вы слишком жестоки к своему другу, — мягко сказал бармен.
— И так всю дорогу, представляете? — хмуро сказал Бондин.
Я не обратила на его слова никакого внимания и сказала бармену:
— Он вас арестует. А пофигенцию изымет.
Бармен встревожился:
— Как так? Я думал, он ваш друг и достоин доверия.
— Ничего он не достоин, — жестоко сказала я. — И вовсе он мне не друг.
— Да? — еще больше встревожился бармен. — А кто он?
— Он инспектор, — сказала я. — Хочет найти моего жениха и отправить в Сибирь.
— В Сибирь? — Бармен посмотрел на Бондина в ужасе: — Вы зверь, что ли?
— Может, и зверь, — мрачно сказал инспектор, — но никак не свинья.
Я бы могла сказать ему, что свинья — это зверь, между прочим. Но мне было все равно, разбирается кто-нибудь в зоологии или нет. И даже было все равно, свинья Бондин или нет.
А бармену я сказала беззаботно:
— Вот поймает вас на незаконных коктейлях и тоже в Сибирь отправит.
Бармен побледнел. А потом смешал себе коктейля. Только пофигенции накапал не меньше полбутылочки. Остаток протянул мне:
— У меня все равно конфискуют. Уж лучше вам. — Потом снова достал контейнер с мятой, напихал листьев в пакет и дал мне: — Чтобы не кружилась.
— Спасибо, — я взяла бутылочку и пакет.
— Да не конфискую я ничего! — возмутился инспектор. — И в Сибирь никого не отправлю!
— Это вы сейчас так говорите, — сказал бармен, — когда вам все пофиг. А потом очнетесь и…
— Нет-нет-нет! — запротестовал инспектор. — Я же сказал, я не свинья! Вы для меня такой коктейль сделали, а я что — вас за это накажу?
Бармен протянул было руку ко мне за бутылкой, но я сказала:
— Подарки назад не отбирают! — и спрятала бутылочку в сумку.
Бармен вздохнул, взял свою «Канарейку» и выпил целиком.
Бондин сказал:
— Да я, если хотите знать, и жениха-то ее в Сибирь отправлять не собирался, и ту дурочку тоже, тем более что ее… — Он запнулся.
Правда? Он не пошлет моего Мишу в Сибирь. И Миша спокойно сможет жить себе со своей белобрысой женой в Москве… Да и пусть. Фиг с ним, с Мишей.
Инспектор в это время говорил:
— Я вообще хотел прикрыть это дело втихушку, а в Департамент сообщить об ошибке! Придумаю что-нибудь. Например, что у Весловской ступа взбесилась и сама улетела с ними из поместья. Годится? — Он, довольный собою, посмотрел на нас.
— Там точно нет сыворотки правды? — засомневалась я насчет коктейля.
— Ну что вы! — сказал бармен. — Люди ведь почему обычно правду не говорят?
— Почему? — спросила я.
— Потому что их волнует мнение других людей, — сказал бармен. — А вот когда ничего не волнует…
— Когда ничего не волнует — это чудесно! — сказал инспектор.
Бармен рассмеялся.
— И как ты вообще стал инспектором? — спросила я Бондина. — Если тебе не нравится отправлять людей в Сибирь?
— Долгая история, — пожал плечами он.
— А мы еще не приплыли, — сказала я.
Инспектор сказал:
— Моя мама превратила папу в золотую рыбку. А обратно превратить не сумела. И я понял, что кто-то должен ограничивать магию.
— Ужас, — сказала я. — И твой папа — как же он теперь?
— Плавает в аквариуме.
— Но зачем она превратила его? Разозлилась? Или он много болтал?
— Затем, — сказал инспектор беззаботно, — что вызывать существ, исполняющих желания — золотую рыбку или там, например, джинна, — запрещено.
— О. Правда?
Он кивнул:
— И наказание за вызов такого существа может быть весьма суровым.
— Каким же?
— От лишения магии навсегда до смертной казни через отрубание головы.
— Ничего себе, — удивилась я.
— Угу. Зависит от желаний… Эти существа невероятно могущественны, и хуже того — их магию невозможно отследить.
— Отследить?
— Ну, выяснить, как все проделано. А так как вызывать настоящую золотую рыбку нельзя по закону… Мама сделала рыбку из папы. — Он хихикнул.
Я тоже засмеялась. Какая забавная у него семейка теперь!
Тут паром прогудел громко-прегромко.
— Причаливаем на Ла Гомера, — сказал бармен.
— Ну да, — кивнула я и спросила: — А перекусить у вас тут что есть?
— Хотите сэндвичи? — предложил бармен.
— Хотим, — сказал инспектор.
— Денис, Вика! — раздался голос Орхидеи за спиной. — Нам же выходить!
— Ну и что, — обернулась к ней я.
— Мы еще не ели, — сказал инспектор. — Садитесь с нами, Орхидея. Хотите «Канарейку»? Хотя… — он прыснул от смеха, — пофигенции больше не осталось. Разве что Вика расщедрится.
— «Канарейка»! — укоризненно покивала Орхидея. — И вы туда же, инспектор! Вы же на службе!
— Ха, — сказал инспектор, — плевал я на службу.
— По сколько «Канареек» они выпили? — строго спросила Орхидея у бармена, сооружавшего высоченные гамбургеры с курицей, сыром и помидорами.