Я даже придумала, как бы они с Оливером работали вместе. И вывеску себе представила, красивую такую: «„Райхон и Грин“ портальные грузоперевозки».
На этот месте меня ненадолго отвлек инспектор Крейг, и я задумалась и о нем тоже. Какой у него талант, способности или даже специальность, согласно диплому, я не знала, но рассудив, что Олли и Эд при всех своих достоинствах с такой серьезной фирмой не справятся, назначила инспектора исполнительным директором и по совместительству начальником отдела логистики. Себя, подумав еще немного, записала в секретари. Все равно ничего другого не умею…
Совещание?
Да, люди вокруг меня о чем-то совещались. Я ловила обрывки разговора, но улов был небогат. Ничего нового, ничего обнадеживающего. Книга профессора Гриффита будет готова через пять дней, и меня опять усадят писать. Кровью. После того, сколько крови недавно пришлось смывать с рук, это не вызывало ни страха, ни даже легкой брезгливости.
Но пока книги нет, остается лишь ждать. Библиотекаря, который придет меня убивать. И крови в этот раз может быть больше. Или столько же, но моей.
— Еще вопросы? — Оливеру наконец-то наскучила пустая болтовня, и он решил закончить собрание, которое, как по мне, не стоило и начинать.
— Если позволите, милорд, — подала голос леди Пенелопа, как и я на протяжении совещания думавшая явно о чем-то другом. — Что бедняжка Лидия делает в вашей приемной? Эта особа…
— Эта особа — единственный человек, хоть что-то смыслящий в делопроизводстве и не занятый на данный момент другой работой, — несколько резко отреагировал ректор.
— Но она… вы же знаете. Распугает вам всех посетителей.
— Вот и прекрасно, — кровожадно ухмыльнулся глава академии.
Я сообразила, что они говорят о фиалко-овчарке, но чем она так страшна, не поняла.
Зал совещаний я покинула вместе со всеми. Со всеми же вышла в приемную и чуть притормозила в стороне от стола секретаря, со стороны присматриваясь к припудренной дамочке в рюшах. Та провожала уходивших магов задумчивыми взглядами. Брезгливо покривилась на изуродованное лицо профессора Гриффита. Улыбнулась в ответ на улыбку Брока. Нахмурилась при приближении леди Райс. Кивнула пожелавшей ей всего доброго мисс Милс, а после долго и сосредоточено чесала нос. Ничего страшного и даже странного.
Я пожала плечами и пошла к выходу, по пути не забыв попрощаться с секретаршей.
— Как же так? — спросила она у меня.
— Ну… — я задумалась, не зная, стоит ли объяснять, что на ночь тут все равно никто не останется.
— Ага, — женщина подозрительно прищурилась. — Уморила ребеночка?
Я шарахнулась от стола, хапнула ртом воздуха, но тот горьким комом застрял в горле.
— Уморила, — припечатала секретарша. И тут же растерянно захлопала ресницами: — А нового где взяла?
Сумасшедшая.
Я вылетела из приемной. Тяжело привалилась к стене в коридоре и перевела дух.
Однозначно, сумасшедшая.
Я или она?
Зажмурилась. Уши заложило… как тогда от визга…
«Она же сумасшедшая! Ребенка! Чужого! Украла! А если бы она его… Ее в психушке запереть надо!»
— Вам нехорошо, мисс Аштон? — профессор Милс, задержавшаяся у лестницы, чтобы откопать что-то в своем огромном ридикюле, прервала это бесперспективное занятие и подошла ко мне. Покачала головой: — Это все нервы. Могу порекомендовать вам отличные капли…
Не сдержавшись, я глупо хихикнула. Мамаша Саймона посмотрела с сочувствием. Видимо пришла к выводу, что капли мне уже не помогут.
— Простите, мисс Милс, я…
— Лидия вам что-то сказала? — угадала она. — Не обращайте внимания. Она странноватая, но безобидная.
— Что с ней не так?
— О, старая история! — махнула рукой «драконша», а я подумала, что в последние дни только и узнаю, что старые, совершенно не секретные истории, до которых прежде мне не было и дела. — Лидия была студенткой профессора Крафта, когда тот еще не был проректором. Давно, как понимаете. Подавала большие надежды. А потом… Не знаю подробностей — какой-то несчастный случай. Ошибка в заклинании, ментальный удар. Иногда она вполне нормальна, если не замечать ее безвкусных нарядов, а иногда… немного чудит, скажем так. Мистер Крафт, видимо, считает себя виноватым в том, что с нею случилось, вот и держит ее при себе столько лет. А сегодня у бедняжки настоящий праздник — она стала секретарем ректора, пусть и временно. Неудивительно, что разволновалась, и могла что-то…
Неудивительно.
Если подумать, не так удивительно, как то, что мисс Милс, от которой обычно за сто шагов веет холодом, вдруг разворковалась. И улыбается еще, улыбается. По-доброму так, что кажется даже симпатичной и сходство с красавчиком-сыном в кои веки просматривается.
Хорошо, хоть на ужин не пригласила. Почему-то подумалось, что она так и сделает. А я соглашусь, естественно, приду, а потом еще и ляпну во время десерта что-нибудь вроде: «Сидите-сидите, я уже знаю, где у вас лежат ложечки»…
Каша в голове стала гуще.
Прохладный ветер остудил, но не освежил, и лишних мыслей, увы, не выдул.
Оливер догнал меня минут через пять после того, как я вышла из главного корпуса. Не окликнул, подошел со спины, но не напугал: кажется, я начала узнавать его шаги.
— Вот, — сказал, поравнявшись со мной. Подумал и добавил, на случай, если я не догадалась: — Решил вас проводить.
— Спугнете библиотекаря. Вдруг он как раз прячется в кустах и ждет удобного момента на меня наброситься?
— Подождет еще. Зачем портить такой хороший вечер?
Если вечер и был хорош, я этого не оценила.
— Милорд, простите, а вы бы не могли…
Милорд мог. Секунда, две — и мы уже рядом с общежитием.
А могли бы еще идти неторопливо, разговаривать…
Настроение не то.
Я и на ужин не пошла: сказала подругам, что голова болит, и попросила до утра меня не кантовать. Накапала себе рекомендованных мисс Милс капель, для верности вдвое увеличив дозу, и завалилась в постель.
Капли не подвели. Ибо снились мне, вопреки ожиданиям, не запудренные фиалки, реки крови, уморенные младенцы и книги из человеческой кожи.
Снилась мне процветающая фирма портальных грузоперевозок «Райхон и Грин».
По деревянному настилу отправной площадки бродил, утопив руки в широких карманах грязной робы, Оливер Райхон, качал обритой наголо головой и ругал сквозь зубы заказчиков, проплативших доставку негабаритного груза.
В углу площадки сидел на скрипучем стуле обряженный в серую хламиду Эдвард Грин. Курил трубку, задумчиво чесал длинную седую бороду, сверлил взглядом тот самый негабаритный груз — накрытое брезентом бесформенное нечто — и шептал удрученно: «Ты не пройдешь».
Вокруг Грина прыгала Белинда Лемон в коротеньком платьице и с огромным бантом на голове. Ловила пускаемые им колечки дыма и пыталась надеть себе на палец.
Под брезентом что-то шевелилось.
Где-то, не умолкая, звонил телефон.
А вокруг площадки клубился густой сизый туман.
«Вы должны это записать, мисс Аштон», — строго сказала мне, появившись из тумана, профессор Милс.
«Ага. А как же! — сказала ей я. — А вдруг оно сбудется?»
«Ну и пусть сбывается, — разрешил туман голосом инспектора Крейга. — Что плохого? Все живы, все здоровы, все счастливы»…
Проснулась я в прекрасном настроении и еще несколько часов после подхихикивала, что правда, немного нервно, вспоминая то бритоголового ректора, то бородатого доктора. Когда этот самый доктор после обхода зашел к леди Райс, боялась, что со мной приключится натуральная истерика, но, к счастью обошлось.
— С вами все в порядке, Бет? — поинтересовался он, спровадив наставницу из кабинета за какими-то выписками.
— Угу, — промычала я, изо всех сил стараясь задавить неуместную улыбку.
— Хм… А со мной? — мужчина пригладил волосы и немного обеспокоенно поглядел на свое отражение в темном стекле, закрывавшем полочки с готовыми снадобьями. — Вы так смотрите, словно у меня рога выросли.
— Борода, — хмыкнула я. — В смысле, думаю, пошла бы вам борода.
Грину, очевидно, тоже снилось что-то приятное, и вместо того, чтобы озаботиться моим психическим здоровьем, целитель еще пристальнее всмотрелся в стекло. Почесал гладко выбритый подбородок.
— Нет, вряд ли, — проговорил с толикой сомнения. — Но можно будет попробовать… во время отпуска…
В случае нашего доктора слова «во время отпуска» соответствовали расхожему «когда рак на горе свистнет». Но я тоже решила, что лишняя растительность на лице его не слишком украсит, и с этим экспериментом можно не торопиться.
— А трубка? — задалась новым вопросом. — Вы ведь не курите? А курили когда-нибудь?
— Курение вредит здоровью, — выдал он нравоучительно.
— А, ну да…
— Десять лет.
— Что?
— Курил около десяти лет, — с непонятной жесткой усмешкой пояснил Грин. — Там, где я жил до академии это считалось своеобразным признаком взрослости. Тут были уже иные мерила, но бросить удалось только к пятому курсу.
— Ясно, — кивнула я. Неожиданная откровенность, но полагаю, это была еще одна из тех историй, которые «не секрет» ни для кого, кроме меня.
Студентам-пятикурсникам обычно от двадцати одного до двадцати трех, в зависимости от того, в каком возрасте они были приняты в академию. Минус десять лет… Интересно, где это так взрослость демонстрируют?
— Миллардский воспитательный дом для одаренных, — тут же удовлетворил мое любопытство доктор.
— Ясно, — повторила я. Поняла, что целитель ждет какой-то реакции, и пожала плечами: — Рога у вас по-прежнему не выросли.
Хотя непонятно, чего он на самом деле ждал. То ли леди Элизабет Аштон, узнав «тайну происхождения» визави, должна была высокомерно сморщить носик. То ли перевоплотиться в копию одной знакомой рыжеволосой девицы и восторженно захлопать глазками. Специализированные воспитательные дома принимали детей из приютов, когда у этих детей обнаруживался магический дар. Там они получали начальное образование и учились управлять способностями, по большей мере — сдерживать случайные всплески силы. После их, как правило, ждала профильная школа и трудоустройство по распределению. В высшие учебные заведения попадали единицы. Стипендию в королевской академии мог получить только очень одаренный и не менее упорный ученик. А учитывая то, что после окончания учебы он всего лишь за каких-то двадцать лет стал ведущим врачом и заведующим лечебницей при этой самой академии… Да, пожалуй, второй вариант уместнее. Но гениальность Грина — факт общеизвестный, и я не видела смысла бурно реагировать на каждое его новое подтверждение.
Да и не успела бы: вернулась леди Пенелопа, принесла заведующему нужные выписки и результаты анализов для уточнения чьего-то спорного диагноза, после чего они недолго посовещались, диагноз единогласно подтвердили, и Грин, невосхваленный, отбыл к себе. С его уходом пропало и навеянное веселеньким сном беззаботное настроение.
Глава 10
Судьба решила дать мне передышку, и следующие два дня прошли относительно хорошо. Для полного счастья не хватало только единорога, но Грин не звал, а сама я не напрашивалась. Хватало других дел и других приятностей.
Джереми Адамс пришел в себя. Он все еще находился под действием лекарств и восстанавливающих заклинаний и большую часть времени спал, но это был уже именно сон, а не болезненное забытье, и Оливер наконец-то полностью уверовал, что жизни его племянника ничто не угрожает.
С самим милордом Райхоном в эти дни мы виделись только мельком, в лечебнице. Ректор был занят подготовкой к праздникам, а я… ну, собственно, тоже.
С момента получения приглашения у меня было достаточно времени, чтобы пошить новое платье и заказать к нему подходящую обувь, шляпку и даже плащ или легкое пальтишко, теперь же я успевала купить лишь шляпку и перчатки. Зато к их выбору подошла со всей ответственностью и без помощи подруг, конечно, не справилась бы. В результате наших совместных усилий мой гардероб пополнился модными аксессуарами, а мы с девочками весело провели время, оббегая магазинчики, а попутно и кафешки академгородка.
Платье я выбрала «хорошо забытое старое», рассудив, что ни с кем из приглашенных на «Крылатый» не знакома настолько близко и не встречаюсь так часто, чтобы они знали наперечет все мои наряды.
Вид получился вполне подобающий мероприятию. Весенний. Изумрудно-зеленое платье хорошо сочеталось с надетым сверху теплым оливково-серым жакетом, опушенным на воротнике и манжетах серебристой норкой. В тон жакету была и шляпка из мягкого фетра, узкие низкие поля прикрывали уши от ветра, но позволяли заметить блеск изумрудов в длинных серьгах. Из общей цветовой гаммы выбивался только браслет из голубеньких стекляшек. Сибил просила одолжить его ей: с ее голубым платьем и ярко-синим бурнусом браслетик гармонировал бы, несомненно, лучше, но я уже привыкла к этому талисману, так что просто натянула его повыше и спрятала под рукав. Если и спадет, провалится в перчатку.
Отмечать наступление весны десятидневным празднованием — эльфийская традиция, зародившаяся еще в Предвечном Лесу, но люди, которые тоже не прочь что-нибудь отпраздновать, быстренько (всего за каких-то полвека с момента заключения мира) эту традицию переняли и обогатили собственными представлениями о торжествах. Окультурили, так сказать. Вычеркнули из программы мероприятий купание в избавившихся ото льда, но еще весьма прохладных водоемах. Исключили ночные танцы у костров. Ритуальные песни встреч, которых у эльфов было десять, на каждый день праздничной декады, тоже учить не захотели, чтобы петь их по утрам восходящему солнцу, приманивая к земле его тепло. С деревьями не разговаривали, не заплетали кос ивам, не дарили драгоценных украшений яблоням и черешням в обмен на будущий урожай, не задабривали вином и медом поля. Но праздновали, да. Устраивали тематические маскарады и званые ужины. Балы дебютанток, которых называли весенними девами. Выпускали под это дело новые модели шляпок и зонтов…
Живущие рядом с людьми эльфы со временем тоже приспособились, организовав торжества так, чтобы и свои обычаи соблюсти, и соседские уважить. Послы, обитавшие при академии, для этих целей стали приглашать друзей-человеков на «Крылатый», который поднимался в небо в первый день празднеств — День Весеннего ветра. И эльфам не жалко, и людям не обидно.
Летучие корабли также были эльфийской традицией. Артефакты, поднимавшие их в воздух, стоили кучу деньжищ, а на зарядку уходило несколько месяцев, однако пересесть с полностью магического транспорта на те же дирижабли длинноухие отказывались. Правда, энергию кораблей экономили и летали на них только по исключительным случаям, вроде официального представления посольства, заключения значимого для граничных держав договора или, вот, Дня Весеннего ветра.
Никто не знал, где находится «Крылатый» зимой и куда девается после праздников. Ходили слухи об огромной портальной арке, через которую корабль прибывал в академию из какой-то Облачной гавани, и об артефактах пространственных искажений, уменьшавших «Крылатый» до размеров сувенирной модели, которую лорд Эрентвилль прятал в ларец в своей спальне, но доподлинно было известно лишь то, что ранним утром первого дня праздничной декады величественный трехмачтовый корабль под полупрозрачными голубыми парусами качался на воздушных волнах, привязанный толстыми канатами к деревянному причалу-помосту, сооруженному на большом пустом поле недалеко от здания посольства. Для многочисленных зрителей по краям поля устанавливали высокие трибуны. Для счастливчиков, удостоенных чести подняться на борт, а затем и в небо, стелили широкую ковровую дорожку, длинную-предлинную, от украшенной цветами арки на краю поля, к помосту и вверх по ступенькам. Дорожка, наверное, тоже была каким-то пространственным эльфийским артефактом, потому как стыков, пока шла, я на ней не заметила, а высматривала я их усердно, головы не поднимала.