Однако те, за кем он наблюдал, все ещё не спали. Время от времени страж видел слабый блеск их глаз через окна — теперь, когда свет выключен. Он знал, что они не спали, а смотрели на город, бухту и оранжевые уличные огни.
Он гадал, о чем они думали. Что двигало ими сейчас, в эти последние часы.
В конце концов, мужчина в квартире, должно быть, устал от попыток уснуть.
Страж смотрел, как он откидывает красные шёлковые покрывала и садится, потирая лицо руками после того, как включил лампу, пристроившуюся на низком столике у кровати. Легкие царапины покрывали одну руку. Более глубокие царапины от тех же ногтей украшали шею и верхнюю часть груди. Синяк выделялся на подбородке даже в приглушенном освещении.
Эта отбивалась.
И все же мужчина выглядел довольным собой.
Лампа на прикроватном столике выглядела дорогой. Разноцветное стекло переплеталось художественными формами и не выглядело машинной работой. Что-то в лампе казалось смутно неприличным. Учитывая, где жил этот мужчина и как он жил, страж подозревал, что другой такой лампы не существовало в мире — что она была оригинальной, ручной работы, как и картина на стене над кроватью, и металлическая скульптура на балконе с видом на городские огни.
Кроваво-красные простыни покрывали королевских размеров кровать — подходящий цвет, скорее всего, покрытый пятнами, которых страж не видел. На мужчине не было рубашки, лишь красные боксёры-брифы и золотая цепь на шее.
Он был тяжелоатлетом. Гордился выточенной работой.
Его мышцы не были особенно функциональными, хоть он и использовал их в своих сторонних занятиях. Для стража они выглядели преимущественно декоративными.
Этот мужчина был хвастлив. Хвастался своим телом. Хвастался своей жизнью.
Сегодня он не привёл девушку в свою квартиру.
Он никогда не приводил их в свой дом. Он никогда не приводил их туда, где его могут найти и потом идентифицировать. Это было его святилище. Его логово.
Ранее той же ночью он проследовал за ней до её собственного святилища с единственной целью сделать это место небезопасным. В отличие от него она жила скромно, в маленькой одиночной комнате общежития в кампусе государственного университета Сан-Франциско. Этот мужчина там её и оставил примерно пять часов назад. Страж наблюдал за его уходом, и видя его состояние, царапины на его руках и шее, синяк на лице, которого ранее не было, он предположил, что случилось внутри.
Как и прежде, когда его любовь ещё была ребёнком — страж добрался туда слишком поздно.
Когда он вошёл в ту комнату общежития, мужчина уже закончил свою работу.
Страж ощутил сожаление по этому поводу. Сожаление, но в то же время решительность.
Теперь он наблюдал за мужчиной.
Не спит. Вероятно, все ещё на взводе из-за своего поступка ранее.
Он оставил девушку с обоими подбитыми глазами, пятью выбитыми зубами, сотрясением, несколькими сломанными рёбрами. Порезами. Синяками. Ногой, которая вероятно сломана. Возможно, с трещиной таза.
Страж ощупал её, но не мог точно определить все переломы и ушибы. Она была без сознания. Он вызвал скорую помощь, но не стал дожидаться их прибытия.
Он подумал, что она выживет, но также не мог быть уверен.
Для этого мужчины это не сделает разницы. Даже вне зависимости от того, каким путём будет развиваться судьба мужчины этой ночью, страж это знал. Он оставил девушку умирать. Он наслаждался собой. Он также сделает это вновь.
От этого не будет признания. Ни притворного раскаяния, ни мольбы, ни слез. Он не скажет, что сожалеет, как это сделал вампир накануне.
Он не станет молиться со стражем.
Это животное. Животные не просят отпущения грехов. Животные не ощущают раскаяния — и они не молятся. Как только они становятся опасны для человека, их нужно устранить.
Страж не сомневался, что этот мужчина делал это ранее. Он и ранее причинял боль. Снова и снова, охотясь и выслеживания, причиняя боль, питаясь и трахаясь как бешеный пёс. Он не остановится. Пока страж не придёт из леса и не заберёт его шкуру.
Не сломает заострённые зубы. Не вырвет преступное сердце.
Все изменилось с тех пор, как страж пришёл себя, в это новое место… в этот новый город.
Они нуждались в нем, сильнее, чем он думал.
Она нуждалась в нем.
Теперь он понимал, почему к нему подошла пожилая женщина.
Он оставил город, в котором родился — Город Ангелов — только для того, чтобы ему даровали нового ангела по прибытию сюда, который покажет ему направление его нового пути. Возможно, в этот раз не ангел — святой. Его собственный Святой Франциск, который вёл его за руку через леса, указывая на участки разрухи, места, где он мог сотворить наибольшее благо, очистив земли для нового роста.
Теперь она шептала ему, говоря, что этот мужчина вырезал её сердце.
Это беспокоило стража.
Это безмерно его беспокоило.
Она простила стража за то, что он позволил этому случиться. Она простила стража за то, что он пришёл слишком поздно. Она бормотала ему, успокаивала его, прощала его, отпустила его грехи. Она напомнила ему, что до сих пор он нужен был в другом месте.
Но это беспокоило стража. Это безмерно его беспокоило.
Он наблюдал, как мужчина в красных боксёрах-брифах ходит по деревянным полам.
Страж неподвижно сидел там, наблюдая, как тот же мужчина хватает дорогой мобильный телефон с кухонного прилавка, набирает номер и бродит по почти темным комнатам. Страж наблюдал за лицом мужчины, пока тот смотрел из окна на город.
Он наблюдал за ним, когда кто-то на другом конце линии ответил на звонок.
Он смотрел, как он разговаривает. Смеётся.
Он смеялся несколько раз, запрокидывая голову, то злобное свечение все ещё виднелось в его глазах, пока он смотрел на улицы города, вероятно, думая о своей следующей жертве. Он смеялся, расхаживал и говорил, а когда наконец положил телефон, он включил широкоэкранный телевизор, уселся напротив на красном кожаном диване, скрестив ноги и улыбаясь про себя как волк.
Волк, который только что поел. Который все ещё смакует кормёжку.
Страж не шевелился.
Он наблюдал за мужчиной, который причинил боль его прекрасной святой, думая, как он это сделал. Он изменил её своей болью, не сломил её, но согнул, превратил её в Святыню Войны — прекрасную саму по себе вещь, с силой Света за ней. Но она оставила своё сердце позади. Она вырезала своё сердце и убрала его в коробку, и это безмерно ранило стража.
Она сильнее большинства. Большинство не вышло бы из этого более прекрасными, чем они были до боли.
Девушка в общежитии не смогла бы.
А его прекрасная святая, его святая воительница — она вырезала собственное сердце.
Она сделала это из-за этого мужчины в красных боксёрах, с тупой пошлой лампой и уродливыми картинами.
Мужчины, который этим вечером провёл несколько часов в комнате общежития колледжа на другом конце города, под громкую, заглушающую звуки музыку до полусмерти избивая молодую женщину, студентку по специальности в теоретической математике.
Страж наблюдал за ним, думая об этих вещах.
Этот мужчина не создаст больше ни одного ангела войны, какими бы прекрасными они ни были.
Мужчина в красных боксёрах-брифах прохаживался по всей четырёхкомнатной квартире.
Страж наблюдал за движениями единственного обитателя квартиры с изучающей отчуждённостью. Он мог подождать… дни. Недели, если понадобится. Он был терпелив. Он готов был ждать сколько угодно, чтобы убедиться, что он достигнет цели.
Однако сегодня в этом нет необходимости.
И все же уверенность, что ему нет нужды торопиться, как всегда успокаивала стража.
Как и вампир в баре, этот вполне добровольно открыл себя стражу. Или так, или страж стал более искусным в смотрении… в слушании… в открытии этих надтреснутых дверей, чтобы впустить Свет.
Он надеялся на это.
Жизнь сводилась к нахождению той самой вещи.
Нахождению, затем сгибанию всей жизни, всей души вокруг того, чем являлась эта вещь. Становлению единым с ней. Сплавлению разума и тела, пока эта одна вещь не становилась совершенной в чистейшем биении одного-единственного человеческого сердца. Пока эта вещь не становилась не только тем, кто он есть — но и тем, кто он есть.
Это — его та самая вещь.
Он — страж.
Он защитит свою святыню, чего бы это ни стоило.
Глава 8
Верность
Мой телефон зазвенел у уха так громко, что я резко села, задыхаясь, прежде чем мой разум пришёл в себя и осознал звук. Моей немедленной мыслью было то, что это Блэк. Не посмотрев на имя звонившего, я схватила телефон, нажала на кнопку ответа и поднесла его к уху.
— Алло?
— Привет, — не Блэк. Ник. — Док, ты все ещё у Энджел?
Я провела рукой по спутанным после сна волосам, щурясь в окно на утреннее солнце. Выглядело оно так, будто всего несколько минут назад поднялось над горизонтом.
— Ага, — ответила я, все ещё стараясь проснуться и хотя бы заставить глаза открыться. — Рано же, Ник. Что такое? Что-то случилось?
— У нас ещё один.
Мой мозг резко включился.
— Тамплиер? — уточнила я.
— Похоже на то, ага. Мозер так думает.
— Где? — я прищурилась на часы в форме слона на стене квартиры Энджел и потёрла глаза. — Кто нашёл тело?
— Парень убит в собственном доме. Он жил один, но у него была домработница, которая пришла пораньше. Она нашла тело. Очевидно, там нешуточное зрелище, — он поколебался, и в этот раз я что-то ощутила. И у меня сложилось впечатление, что он не хотел мне этого говорить.
— Что? — страх пронёсся по мне острыми лентами. — Что случилось? Блэк в порядке?
Ник раздражённо выдохнул.
— Иисусе, Мири. Он в порядке. Насколько я знаю, во всяком случае. Он не звонил с тех пор, как мы с тобой вчера виделись, — он поколебался, затем вздохнул. — Просто подними Энджел, ладно? Вам обоим нужно сюда. Я расскажу больше, когда увижу вас.
— Ник… — начала я раздражённо.
Но он уже повесил трубку.
Ещё несколько секунд я пялилась на экран телефона перед тем, как вскочить на ноги.
***
К тому времени, как я сумела вытащить Энджел из постели, как сварился кофе, а мы обе приняли душ, более-менее оделись и готовы были выходить, Ник уже перезвонил мне и сказал встретиться с ним на месте преступления, а не в участке.
Он дал мне адрес на Рашен-Хилл, который, к моему облегчению, не был мне знаком, но он так ничего и не сказал мне, что начинало раздражать.
Когда мы притормозили у обочины Хайд Стрит, буквально через дорогу от известного серпантинного сегмента Ломбард Стрит, было легко понять, какое здание нам нужно. Копы уже оцепили всю территорию, и те же два офицера в униформе, которых я помнила со вчерашнего дня, стояли перед зданием, охраняя вход от туристов, которые уже начинали стекаться в окрестности из любопытства, хотя время едва перевалило за семь утра.
К счастью, тот же коп в униформе, которому накануне Ник показывал жетон, вспомнил меня.
Я оказалась у входа раньше Энджел, которая отправилась парковать машину, и до тех пор до меня не доходило, что я забыла свой жетон консультанта, который обычно носила на шее. Но стриженный под ёжика коп в униформе тут же улыбнулся мне, рукой показывая входить.
Кивнув и с облегчением улыбнувшись, я прошла через гравированные стеклянные двери лобби. Я немного удивилась, когда коп проследовал за мной, указывая в сторону единственного лифта в здании, как только он вошёл в лобби.
Я поняла причину, как только вошла в сам лифт. Как и в квартире Блэка, апартаменты в пентхаусе требовали ключа, чтобы попасть наверх.
Коп со стрижкой ёжиком и смущённой улыбкой имел ключ. Проследовав за мной в лифт, он вставил странной формы металлический предмет в зазубренную замочную скважину под круглыми цифрами, провернул его вбок и нажал на кнопку «ПХ» наверху.
Затем он вышел из лифта, снова улыбнувшись мне и склонив голову.
Старомодные манеры. Вроде как мило. Хотя бы он не вёл себя со мной странно, как Мозер, Глен и практически все остальные вчера. Я никогда не видела, чтобы коп в униформе опустил взгляд ниже моих глаз.
Я нелепо радовалась тому, что снова ношу свою одежду. После ужина Ник заехал ко мне домой, чтобы я смогла упаковать вещи для ночёвки у Энджел, и не думаю, что я когда-либо была так счастлива, упаковывая в сумку свои рубашки, свои брюки и носки и юбки и туфли — и свои собственные, чистые запасы лифчиков и нижнего белья.
Когда я достигла вершины здания, двери открылись прямо в квартиру.
Кто бы там ни проживал, у него определённо имелись деньги.
Может, не деньги уровня Блэка, но ближе к этим суммам, чем большинство.
Один только вид из окон мог убедить меня в этом, даже если не считать встроенного в стену камина, окружённого, казалось, чистым белым мрамором. Дорогие на вид картины покрывали стены, а каминную полку занимал китайский дракон, выполненный из чистого нефрита. Терраса за гигантскими окнами выходила видом на большую часть центра города и вмещала костровую чашу и джакузи, а также сад камней и дорогую террасную мебель из тёмного дерева в окружении скульптур современного и китайского каменного искусства. Я даже заметила антикварную с виду каменную плиту, покрытую изображениями драконов в духе «Запретного города»[3].
У этого парня определённо фетиш на китайских драконов.
Что-то в этом казалось знакомым.
Я не могла это уловить. Я определённо не бывала здесь ранее.
Следуя на звук приглушенных голосов, я прошла вдоль этих окон, которые, казалось, огибали всю квартиру, и вошла в комнату для развлечений. Апартаменты, казалось, образовывали одну длинную линию, огибавшую вершину холма, вероятно, чтобы максимально увеличить открывающийся вид и доступную площадь. То, как они были построены, заставляло меня задаваться вопросом, не занимался ли этим какой-то знаменитый архитектор.
Я услышала голос Ника, подходя, должно быть, к хозяйской спальне.
Не медля, я вошла внутрь и тут же резко остановилась.
Я привыкла к местам преступлений. Я повидала их немало.
Но эта сцена представляла собой нечто иное.
Я уставилась на подвешенный обезглавленный труп, болтавшийся над кроватью.
Выглядело все так, будто его обезглавили после того, как подвесили, и висел он вниз головой, чтобы кровь лилась прямой струёй, пока сердце не остановится. Затем сердце было удалено — скорее всего, посмертно, судя по небольшому количеству крови на ране в груди.
Посмотрев вниз, я его увидела — сердце, имею в виду.
Убийца поместил его в резную коробочку из чёрного дерева, которая на вид тоже казалась китайской, и оставил его прямо посередине кровати.
Темно-красные простыни в центре почернели от всей этой крови и выглядели все ещё влажными, так что это не могло случиться давно. Вероятно, несколько часов. Возможно, меньше.
Медный запах заполнял комнату.
Я уставилась на голую спину мужчины и увидела те же вырезанные символы крыльев, которые видела на Норберге. Та странная, похожая на лестницу буква А располагалась в центре, в этот раз более чистая и легко читаемая — возможно, потому что большая часть крови вытекла из-за положения трупа. Там также, казалось, присутствовал какой-то текст.
— Что там написано? — сказала я, не обращаясь ни к кому конкретному, показывая на буквы. — Это читаемо?
Ник ответил позади меня.
— Да.
Я обернулась и увидела, как он листает принесённый с собой блокнот. Он нашёл нужное место через несколько секунд.
— «Они приходят к вам, выглядя кроткими как овечки, но на самом деле они опасны как волки. Вы узнаете этих людей по делам их», — Ник фыркнул, поднимая на меня взгляд. — Это я слышал. Я уже поискал. Евангелие от Матфея 7:14–16.
Тут до меня дошло кое-что другое. Я осмотрелась вокруг в поисках головы, только тогда осознав, что накануне так и не увидела голову Норберга.
— Головы, — сказала я, чувствуя себя глупо потому, что раньше до меня это не доходило. — Что он делает с головами?
Я повернулась, снова глядя на Ника, и он нахмурился. Он взглянул на Мозера, которого я только тогда заметила стоящим рядом с ним. Костюм, который он сегодня надел, был такого же голубого цвета, как его глаза. Материал казался более плотным, более уместным для Сан-Франциско.