И разрыдалась. Громко. Безудержно. Как в детстве, когда, упав на асфальт и разбив в кровь коленку, она знала, что нет на земле горше обиды, чем лежать вот так, носом вниз, переживая боль от падения.
Она плакала и не могла остановиться. Кажется, Антонина Семеновна шептала ей ласковые слова, уговаривала выпить воды. Гладила и утешала. В конце концов, пригрозила, что вызовет медсестру и попросит, чтобы ей вкололи успокоительное.
Кончено, такие срывы случаются из-за стресса. Марина была уверена, что это последствия пережитых событий, всплеска адреналина, запугиваний, угроз и кто знает, чего еще? Ведь не из-за Федьки же, в самом деле...
- Испугала ты меня, деточка, - бухгалтерша тревожно заглядывала Марине в глаза. - Стоит ли так переживать? Мне Федор Михайлович тоже нравится, вернее, - поправилась она, - нравился. Но искин - не человек. Всего лишь машина, которую сломали. Ты же знаешь, лучше меня...
- Машина? Всего лишь машина? Нет, Антонина Семеновна. Он мой друг. Самый лучший друг. Знаете, каково это - терять друзей?
Злые слезы снова готовы были хлынуть рекой. Она едва сдерживалась, чтобы не завыть в голос.
- А как же Гоша? Мне показалось, что вы встречаетесь?
- Вам, действительно, показалось, поверьте. Недавно и мне тоже казалось... всякое. Но все совсем не так.
Это с ней что-то не так. Машина, искусственный интеллект, робот, операционная система, программа... Они ненастоящие, и все же... Надо признать - права Антонина Семеновна. Нельзя к ним привязываться, ненужно, неправильно. Но отчего же так тоскливо на душе? Она и после смерти Игоря так не убивалась. И к Гоше не тянет пойти, навестить. И полицейскому она, конечно, скажет спасибо, но не сейчас. Сейчас что-то не хочется. А вот если б Федька...
Первым делом Марина схватила бы мобильник. Она сделала бы все, чтобы искин на нее не дулся. Ведь так важно, чтобы он простил ее. За то, что не послушалась. За то, что в очередной раз проигнорировала его советы, а ведь он так просил, почти умолял. Она снова стала бы ходить в спортзал. И посещать курсы самообороны. Федька настаивал на занятиях, но Марина вечно отговаривалась нехваткой времени. Она бы терпеливо сносила все его нравоучения. Она бесконечно играла бы с ним в шахматы. Она подтянула бы английский до его уровня, и они устаивали бы тематические вечера. Она перестала бы выключать системный блок, когда Федька приставал с расспросами. Она бы... Да что же с ней твориться такое?
Антонина Семеновна, скептически поджав губы, глядела с сочувствием и жалостью.
* * *
Через два дня Марина была уже дома. Яд из организма вывели, прописали кучу таблеток и успокоительных. И отпустили.
Кузьмич забился под кровать, как только она вошла в квартиру. И недели не прошло, а он уже отвык?
- Кис, кис, - позвала Марина.
Но кот не вылезал. Может запах чужой? Пахнет от нее больницей и лекарствами. Надо принять душ.
Раздеваясь, включила системный блок. По привычке. Потом, опомнившись, опустилась на стул перед монитором. Пусто. Даже рабочий стол не показывает. Стерли все под чистую.
Планшет не включался, а ноутбук остался в офисе.
Зато Сонечка работала. Операционная система на ней тоже отсутствовала, но звонки телефон принимал. И самой позвонить тоже было можно. И все. В остальном - черный экран.
Несколько раз звонил Гоша, но Марина не ответила. Потом, видимо, Антонина Семеновна попросила дизайнера не доставать ее. Захочет - сама позвонит. А вот бухгалтерша названивала ежечасно. И попробуй не ответить - тут же примчится к ней домой. Но Марина не была против ее напористости. Наоборот - ей было страшно одной, а мысли, от которых, подчас, трудно избавиться, поглощали ее целиком и полностью.
Болтовня отвлекала. Антонина Семеновна немного помогала с уборкой, готовила еду. Кузьмич больше не прятался от Марины под кроватью. Но когда появлялась женщина, последнее время угощавшая его отварной курочкой, вместо надоевшего сухого корма, ходил за ней как хвостик.
Когда бухгалтерша уходила, Марине казалось, что квартира становилась вымороженной. Словно вместе с ней исчезала частичка тепла, соединявшая ее с внешним миром. Она садилась в кресло перед черным монитором и немигающим взглядом вглядывалась в глянцевую поверхность. И вторую ночь так и засыпала, сидя, и прижимая к себе пристроившегося рядом кота.
Еще в больнице Марина решилась все-таки спросить, что же произошло там, в компьютерном классе, после того, как она приняла яд. Антонина Семеновна неохотно - видимо, ей тоже неприятно вспоминать, - но все же рассказала. В сущности, там не было ничего интересного: здание отцепила полиция, группе захвата был отдан приказ обезвредить преступников. Главарь банды, его сообщник, Юлька и ее парень были задержаны, а они с Мариной - отправлены в больницу. Еще несколько полицейских из отряда специального назначения получили несущественные травмы. И еще один, с лазерным ранением лежит в рядом в хирургии. Вот так, коротко и сухо. И больше они к этой теме не возвращались.
Вплоть до сегодняшнего утра. Когда Антонина Семеновна, зайдя в комнату, едва не поранила ногу, споткнувшись об останки разбитого монитора.
- Все, - вскипятилась бухгалтерша, - моему терпению настал конец! Марина, сколько можно сидеть и жалеть себя? Ты же, как вернулась, четвертый день носа из дома не высовываешь! Что, думаешь, мне легко? Или, например, Гоше? Или... неважно. Посмотри, до чего ты себя довела? Доктора сказали, что возможна депрессия. Но у тебя же просто какая-то черная меланхолия!
А она права. Вчера Марина обнаружила ДИСО, спрятавшийся за принтером на столе. Включила, сунула руку в блестящую манжету. Диагностический измеритель мог работать автономно, независимо от синхронизации с операционной системой. Манжета завибрировала, сжалась на запястье. На плазменной панели мерно защелкали цифры: показатели давления, пульс, палец слабо кольнуло - забор на общий анализ крови. Через несколько минут загорелась красная кнопка индикатора, на панели побежали буквы: давление повышенное, частота пульса соответствует состоянию панической атаки, анализ крови выявил анемию и повышенные лейкоциты. Заключение ДИСО выдал соответствующее: затяжная депрессия, сильный стресс, склонность к суициду. Дальше аппарат показал целый перечень того, что необходимо делать в такой ситуации. Но прежде всего надо было вызвать "скорую". Стоило только надавить на красную кнопку индикатора и бригада через несколько минут забрала бы ее в больницу. Скорее всего - в психиатрическую.
Марина поспешно выдернула руку из устройства. Некстати вспомнилось, как последний раз Федька заставил ее воспользоваться измерителем. Тогда она тоже была напугана и растеряна, и чудом ничего себе не повредила, когда ее на скорости вытолкнули из машины. Но рядом был ее искин - вечно язвивший, подначивающий и подстегивающий, и провоцирующий, и высмеивающий. И вместе с этим и веселый, и неунывающий, и предприимчивый, и находчивый. И добрый. И нежный. Утешающий и обнадеживающий. Он здесь, рядом, вот сейчас, еще чуть-чуть и включится монитор...
Никогда уже не включится. А если и включится - там не будет Федьки.
Отчаяние, затопившее душу, нашло выход - она сбросила монитор со стола, так что Кузьмич, сидевший под креслом, еле успел отскочить.
- Ты меня, вообще, слушаешь, Марина? - Антонина Семеновна нервно крутила кольцо на пальце, то поворачивая его камнем то вверх, то вниз. - Так нельзя. Надо что-то делать!
Надо, кто же спорит.
- Вы правы, конечно, но проблема в том, что я совершенно не представляю что. Мне сейчас даже дышать сложно, и кажется, что и мир не мой, и я не на месте. Не могу я так, не могу...
- Не можешь - что?
- Без него не могу, оказывается.
- Без кого?
- Без Федьки.
Наверно, тут полагалось снова разрыдаться, но слез больше не было. А если вдуматься, какую глупость она сейчас озвучила, впору начать всерьез опасаться психиатрической лечебницы. Выходит, она испытывает чувства к машине? К системе? К искину? Тем более, к бывшему искину. Ее попадались такие клиенты, как она теперь. Только тогда она их плохо понимала.
- Нет, вы меня просто досрочно в гроб вгоните! - продолжала яриться Антонина Семеновна. Палец с кольцом покраснел, поэтому она сняла украшение и чуть ли не швырнула на стол. - Идиоты! Подумать только... Ты еще куда не шло, но этот... упрямый как осел. Что же мне делать-то с вами? Что делать?
- Это вы сейчас о ком говорили, Антонина Семеновна? Я не очень поняла.
Женщина плюхнулась на стул и обхватила голову руками.
- Да так... мысли вслух. Что-то мне плохо, Мариночка, кажется, у меня давление повысилось.
- Ой, у меня же ДИСО есть! - словно очнулась от своих переживаний девушка. - Давайте руку, вот сюда. Очень хороший аппарат, Федька настоял...
Марина закусила губу. Имя искина снова сорвалось с языка. Проклятье! Она готова была уже и ругаться, лишь бы это помогло вытряхнуть его из памяти.
Измеритель показал, что давление немного повышенное, но лекарств не прописал, только покой и успокоительное.
- Вот что тебе нужно, - наконец выговорила Антонина Семеновна, видя, как Марина побежала за водой, разыскала в домашней аптечке настойку валерианы. С девушки тут же слетела маска тупой покорности, уступив место деятельности и заботе. - Сходи-ка ты, навести Гошу. Его завтра уже выписывают. Это, в конце концов, невежливо - переживать только за себя. Он тоже пострадал. И еще... зайди в палату 324 в том же корпусе. Там лежит... хороший человек. - И непонятно к кому обращаясь добавила, пробурчав себе под нос: - И он меня, конечно, убьет, но другого выхода я не вижу.
- А вы? Давайте я вам такси вызову.
- А я здесь у тебя посижу. Очень уж мне твой Кузьмич нравится. У меня будет сеанс релакса и кототерапии. Не против?
Вот уж кто был совершенно не против, так это кот. Подкрался, замурчал, закрывая от удовольствия глаза.
- Нет, что вы! Сидите сколько хотите. Тогда я... пойду?
- Иди, Мариночка, иди.
* * *
Стекла больничного холла были отполированы до блеска - маленькие роботы-улитки тут же стирали любое пятнышко и отпечатки пальцев. Поползли они стирать и дождевые капли, полетевшие на стекло, как только Марина торопливо вбежала в холл. Когда она вышла из дома, накрапывал мелкий дождик, но уже на подходе к больничным корпусам начался настоящий ливень с ураганом. Зонт не помог - куртка промокла, а джинсы можно было отжимать.
Имплантационное отделение располагалось на седьмом этаже, но она не решилась воспользоваться лифтом - боялась, что клаустрофобия усилится. Конечно, ей приходилось иногда подниматься в офисы высоток, и она пользовалась лифтом в таком случае. Но обязательно нужно было, чтобы с ней находился кто-то еще. Помогало отвлечься от давящих стен в тесном пространстве.
Администратор отделения, молодой парень, видя запыхавшуюся и мокрую девушку, любезно предложил воды, спросил, чем он может помочь. Он даже хотел проводить ее до Гошиной палаты, но Марина отмахнулась - сама найдет. Не к чему ей сейчас лишняя суета и проявление внимания.
Гоша удивился и растерялся при ее появлении. Надо было его предупредить, позвонить хотя бы, но Антонина Семеновна буквально вытолкнула ее за дверь. И мобильник - Сонечка, была забыта дома.
Дизайнер выглядел бодрым и отдохнувшим. Будто не в больнице, а на хорошем курорте время провел.
- Марина! Наконец-то! Я столько раз тебе звонил, что со счета сбился! Могла бы и перезвонить, кстати, - попрекнул он. - Антонина Семеновна попросила тебя не трогать, но слушай, так нечестно - мы же с тобой встречаться начали. Неужели я не могу позвонить своей девушке? Я вообще думал, что тебя убили, Марина!
Да, она жестокая эгоистка. Только о себе и думает. Это она уже слышала ото всех. И только бухгалтерша теперь знает, что думает она вовсе не о себе...
- Знаю, Гош, прости. - Она так и осталась стоять возле кровати, не решаясь сесть из-за мокрых джинсов. - Я одна виновата во всей этой истории. Но сейчас мне настолько тошно, что не до нравоучений. Я пришла убедиться, что, во-первых, ты жив здоров, во-вторых, сказать что... я не буду больше с тобой встречаться.
Вот так. Коротко и ясно. Гоша, ожидавший всего чего угодно, но только не этого, просто опешил.
- Может, объяснишь? Я обидел тебя? Сделал что-то не так?
- Все так. И ты очень хороший, Гоша, правда. Поэтому не хочу обманывать ни тебя, ни себя. Не получится у нас тобой ничего. Ты мне нравишься, но только как друг, понимаешь?
- Понимаю. Но может все же когда-нибудь...
Он осекся. Посмотрел ей в глаза - полные отчаяния и тоски.
- Нет, - она слегка покачала головой, - до свидания, Гош, увидимся.
В холле она прошмыгнула мимо услужливого администратора. Лишь бы только он не задавал вопросов.
Какая же она все-таки идиотка. Не зря ругалась Антонина Семеновна. Пришла навестить парня, поддержать, а вместо этого сказала, что порывает с ним. Обидела, наверно. Дурацкое, саднящее чувство вины. А с другой стороны, почему она должна оправдываться? Она просто сказала о своих чувствах. Это честно и правильно. Гоша поймет, наверное...
Ладно, нужно нанести еще один визит и домой - зарыться в свой угол, затискать кота.
Наверное, в палату 324 тоже идти не стоило. Марина догадывалась, что Антонина Семеновна отправила ее к тому самому полицейскому. И это, конечно, правильно. Просто необходимо его поблагодарить. Элементарная вежливость. Он пытался им жизнь спасти. И ей, и Гоше. Но состояние у нее было такое, что она сильно сомневалась, что вместо "спасибо" и "как вы себя чувствуете", не скажет очередную глупость.
До отделения травматологии пришлось спускаться на третий. Две молоденькие медсестрички проводили ее глазами, не переставая болтать друг с другом. Но тут же умолкли, как только увидели, что она застыла в нерешительности перед палатой 324. Они пошептались и, похоже, собирались к Марине подойти. Это заставило ее стряхнуть оцепенение и постучатся. Никто не ответил. Тогда она, не дожидаясь расспросов медперсонала, толкнула дверь и осторожно вошла.
В палате было тихо и сумрачно. Дождь на улице не прекращался, небо было и так затянуто тучами, но здесь еще и закрыли жалюзи на окнах. Просто человек спал. Понятно, она как всегда не вовремя.
Сначала она увидела темно-коричневую куртку с заклепками, висящую на спинке стула. Зачем она здесь? Есть же больничная раздевалка. А прикроватная тумбочка просто ломилась от пакетов. Что там? Яблоки, апельсины. Ого, даже ананас!
Нехорошо подкрадываться и смотреть, но тут ей стало просто любопытно. Ей так хотелось разглядеть его лицо еще там, под маской, в темном переулке.
Ничем не прикрытая рука покоилась поверх одеяла. По ней змеилась вычурная вязь татуировки - от запястья до самого плеча. Марине стало плохо. Эту татуировку она не перепутала бы ни с какой другой. Она знала ее - каждый листик, каждый завиток, каждую закорючку. Ее бросило в холод, потому что она увидела ершик коротких, чуть обесцвеченных на концах волос. Затем ее бросило в жар, потому что спящий перед ней мужчина оказался не кем иным как... Федькой.
Ноги отказались держать. Марина неловко опустилась на стул с коричневой курткой.
Это недоразумение какое-то, наваждение, сон. Этого просто не может быть. Наверное, она уже сошла с ума. Говорят, когда думаешь о ком-то постоянно, незаметно притягиваешь его в свою жизнь.
Так неужели ей показалось? Ничуть. Человек, спавший на больничной койке, безо всякого сомнения был ее искином. Таким знакомым, таким родным. На скуле у него красовался внушительный кровоподтек, под одним глазом наливался чернотой фингал, губы растрескались, лицо в ссадинах. Он был живой и абсолютно настоящий. Марина смотрела на него не отрываясь, забыв дышать и моргать.
Время остановилось. Сколько она просидела так, не шелохнувшись? Надо было уходить, она понимала, что надо. Ведь не будить же его, в самом деле?
Но мужчина проснулся сам. Открыл глаза, повернул голову в ее сторону.
Взгляд его на мгновение остекленел. Спросонья лицо не сумело сохранить маску - на нем читалось удивление смешанное с... испугом. Или ей снова показалось?