— Неделя, — сказал Лу. — Это довольно стандартный срок. У нас тут два взрыва, которые мы вот-вот раскроем — не считая твоего дела.
— Мне нужно, чтобы эта улика получила высший приоритет, — сказал Мак, вступая на опасную территорию.
— Я могу это устроить, — сказал Лу, и его голос сделался серьезнее. — С соответствующим разрешением.
— Оно у тебя есть, — соврал Мак. — Бен Оливос сказал, что договорится.
Бен ничего такого не говорил. Мак даже не спрашивал у него, зная наперед, каким будет ответ.
— Бен? — спросил Лу. — Ага, вы с Беном давно знакомы.
— Так и есть, — сказал Мак, и правда сделала это развешивание лапши на уши еще хуже. На другом конце линии возникла пауза. — Я подкреплю это документами как можно скорее, но это исходит напрямую от Бена. Нам нужно знать, что это за материал, где и кому его можно достать, — в его голосе звучала спешка, которую он сейчас испытывал. — Нужно как можно быстрее, Лу. Город в панике. Агенты в ярости, ведь похищение произошло на их территории. И нам нужно добиться прогресса: чего-то ощутимого, чего-то реального, с чем мы можем работать.
С чем я могу работать, подумал Мак. Что приведет меня к Изабель.
— Ладно, — сказал Лу. — Я посмотрю, как у нас успехи, и дам тебе знать.
Этого было недостаточно.
— Сегодня, — сказал Мак, и это прозвучало не вопросом, а утверждением.
Последовала очередная пауза.
— Сегодня, — наконец, ответил Лу. — Чистка туалетов может подождать.
***
Экстрасенс или нет, подумал Прентисс, но этому должен прийти конец.
— Проклятье! — выругался он, глядя на все еще неподвижную фигуру Изабель. Затем он резко отвернулся от нее, схватил стул и швырнул его в дверь камеры. — Проклятье!
Она была безупречно идеальной и в то же время невероятно ужасной.
Прентисс схватился за голову и принялся нарезать круги по тесной камере.
Что делать? Что делать?
Она говорила о его матери!
Он остановился перед металлической стеной и ударил кулаком по нарисованной трафаретом цифре.
Моей матери!
Лицо его матери встало перед глазами — лицо, которое он умудрялся отпихивать годами. Хорошенькая брюнетка с длинными волосами и не самыми невзрачными чертами. Но ее губы быстро скривились от ярости, ноздри раздулись, а глаза сузились до темных щелочек.
А потом в него вонзился нож.
Она целилась в его яички, но он двигался слишком быстро. Прентисс опять ударился о стену тюремной камеры, когда по нему опять с полной силой ударило воспоминание о ноже, погружающемся в его коленную чашечку и вспарывающем бедро.
— Мама! — закричал он. — Моя нога!
Он соскользнул по стене, ладонями соскребая отслаивающуюся краску, и приземлился на пол на колени. Тяжело дыша, он крепко зажмурил глаза, пытаясь прогнать воспоминание.
Но было слишком поздно. То, что началось, должно завершиться.
Внезапно кухонный нож принадлежал уже ему, его руки подростка выбили оружие от оппонента, который уступал ему в размерах. Он вонзил нож в ее грудь.
— Сука, — заорал он, брызгая слюной. Ее глаза сделались дикими, рот скривился и распахнулся от боли. — Сука, — выдохнул он, когда она повалилась назад, и он сам упал сверху. Он смотрел, будучи не в силах отвернуться, тяжело дыша, пока в ее глазах гас свет.
Прентисс поморгал, глядя на стену тюремной камеры, его грудь тяжело вздымалась, собственные руки на металле — единственное, что удерживало его в вертикальном положении.
— Сука, — прошептал он, потирая колено.
Понадобились годы, чтобы научиться ходить без хромоты. Шрам болел, когда терся о внутреннюю сторону брюк, но он не мог носить шорты. Он не мог позволить кому-нибудь увидеть это. Красная и толстая, зазубренная и выступающая линия кожи, которая никогда не сгладится. И со временем становилось только больнее. Он приучился спать с подушкой возле колена, чтобы не давать одеялу касаться его. Он никогда не обращался к доктору. Это вызвало бы слишком много вопросов. Он перевязал сам себя, а потом сбросил тело матери в болото за их лачугой. Наверное, тогда-то он и подхватил инфекцию.
Прентисс жестко потер шрам через черные слаксы, крепко прижимая ладонь — используя боль, чтобы вернуться в реальность. Он убил эту суку. Он убил их всех.
Он медленно перевел свой взгляд на Изабель.
***
Вместо боли Изабель первым делом ощутила дезориентацию. Что-то изменилось. Она медленно открыла глаза и вынуждена была прищуриться от яркого света.
Где я?
Попытавшись осмотреться, Изабель поняла, что поднимает голову. Она была запрокинута назад до упора, весила как будто миллион фунтов, и от этого болела шея. Когда она попыталась сесть прямо, ее подбородок едва не врезался в ее грудь, все тело резко дернулось, и ей пришлось остановиться.
— О, — пробормотала Изабель, ощутив, как запястья пронзило знакомой болью от наручников.
Когда она попыталась облегчить боль, приняв сидячее положение, до нее наконец дошло, что она находилась на стуле.
— С возвращением, — сказал Хамелеон.
Изабель медленно подняла голову, ее запястья, лодыжки и руки запротестовали от боли. Хамелеон стоял прямо перед ней, раздвинув ноги на ширину плеч, руками держась за широкий кожаный ремень и в целом выглядя комфортно. Они находились в коридоре. Камера А35 находилась справа, и теперь Изабель видела, что они находились на нижнем этаже двухэтажного тюремного отсека. Окна на стене слева находились высоко под потолком, и похоже, на дворе стоял полдень.
Хамелеон любезно улыбнулся и, не отводя от нее взгляда, открыл одно из кожаных отделений на ремне. Изабель содрогнулась при воспоминании о металлической палке. Ее ушибленный живот напрягся в ответ. Но он достал не палку. С нажатием пальца в перчатке и движением запястья лезвие ножа выдвинулось из рукоятки.
С поражающим осознанием Изабель поняла, что он собирался ее убить. Эсме была привязана к стулу, совсем как она сейчас. И даже зная, что это бесполезно, Изабель не могла не сопротивляться. Она не могла ни на дюйм пошевелить ногами, а руки только дергались за спиной стула.
Все обернулось против нее. Дыхание сделалось затрудненным, кровь шумела в ушах. Она пыталась потянуть время, но в результате только приблизила конец.
— Я могу прочесть другие объекты, — сказала она, бездумно выпалив эти слова. — Я могу еще страдать.
Хамелеон в ответ лишь широко улыбнулся.
— О, ты будешь страдать, — ответил он. — Поверь мне.
Он сделал шаг в ее сторону.
— Пожалуйста, — попыталась Изабель. — Я не скажу больше ни слова.
— Я знаю, — согласился он и сделал еще один шаг.
Он возвышался над ней, металлическое лезвие блеснуло, когда он переменил хватку на рукоятке.
Вот и все, подумала Изабель. Я умру.
Лицо ее отца появилось перед ее глазами, печально улыбаясь.
Папочка?
Но его образ быстро сменился Маком — его сильным подбородком, сине-зелеными глазами, хмурящимися бровями.
О, Мак. Ее глаза наполнились слезами, от чего его образ поплыл. Мак, я должна была тебя прочесть.
Она закрыла глаза и позволила слезам стекать по щекам.
Теперь слишком поздно.
Глава 9
Мак закрыл дверь в квартиру Изабель. Не имея ни единой другой зацепки, он решил еще раз просмотреть фотографии. Но как только он ослабил узел галстука, зазвонил его телефон.
Это был Лу.
— Лу, — сказал Мак.
— Театральный клей, — сказал Лу. — Это театральный клей.
Театральный клей? подумал Мак.
— Лаборанты быстро определили состав: спирт, смола и касторовое масло. Это было легко. Проблема заключалась в том, чтобы найти субстанцию, которая содержала бы все три элемента.
Театральный клей. Этим веществом пользуются, чтобы удерживать на месте накладные волосы.
— Мак? — повторил Лу. — Ты меня слышал?
Учитывая маскировку, которую использовал Хамелеон, чтобы слиться с окружением, это имело смысл.
— И где его можно достать? — спросил Мак.
— Ну, ты находишься в «горячей точке» для таких штук, — ответил Лу. — Его должны продавать по всему Лос-Анджелесу, потому что там развита индустрия развлечений. Костюмерные магазины должны его продавать. И студии тоже.
Волоски на шее Мака встали дыбом. Что-то вдруг аукнулось в глубине души.
— Мак? — повторил Лу.
— Спасибо, Лу, — быстро ответил Мак и повесил трубку.
И студии тоже.
Он использовался для грима.
Мак уставился на телефон, на самом деле не видя его.
Госпиталь Линда Виста использовался для съемок.
Как и спасательная станция, где они нашли телефон Хамелеона.
Нет, не то. Мак крепче стиснул телефон. Он не Священник и не Хамелеон.
— Он актер, — сказал Мак.
Он актер определенного роста, веса и возраста, который знаком с госпиталем Линда Виста. Да! Его восхищение телевидением, славой. Продуманные костюмы.
Костюмы!
В здании Бюро можно одеться агентом, сотрудником паспортного стола или офицером полиции. Должно быть, он маскировался под офицера полиции ради костюма.
Мак ударил кулаком.
— Я тебя раскусил, — прошептал он. — Я тебя раскусил.
Внезапно он мыслями вернулся к той поездке на лифте с Изабель. Позади них стоял полицейский офицер. В то время Мак едва ли осознавал, что на Изабель смотрит другой мужчина — такое случалось нередко. Так часто, что он не уделил этому внимания, просто бездумно отреагировал, успокоившись, когда мужчина отвернулся.
Теперь Мак знал, почему новый составной портрет показался ему знакомым.
— Это был он, — сказал Мак, стискивая челюсти.
Смелость в выборе места, необходимость преследовать жертву, желание заполучить славу.
Телефон зазвонил и завибрировал в кулаке Мака. Он ожидал, что это будет Лу, но нет. Звонила Шэрон.
— Это был коп, — сказали они хором.
— Что? — переспросила Шэрон.
— Найди снимок того копа-латиноамериканца для цифровой реконструкции и сбрось мне! — заорал Мак, резко скидывая звонок. Он быстро набрал сержанта Диксона.
— Сержант, — заговорил он, перебивая приветствие Диксона. — Где в Лос-Анджелесе снимают сериалы про копов?
Диксон на мгновение умолк.
— Ну, да повсюду, — наконец, ответил он.
— Нет, — сказал Мак. — Не где угодно. Подумайте о Линда Виста. Что-то заброшенное, уединенное, где никто не побеспокоит.
— Точно, — сказал сержант. Мак буквально слышал, как крутятся шестеренки в его голове. — Тогда тюрьма в Линкольн Хайтс. Там снимали «Секреты Лос-Анджелеса» и…
— Где это?
— Знаете что, — произнес сержант, начиная заражаться энтузиазмом Мака. — Это не так далеко от Линда Виста и университета Южной Калифорнии!
— Сбросьте мне адрес в сообщении, — сказал Мак, направляясь к двери. — Я в центре города. Здесь недалеко.
— Я пошлю подкрепление, — закричал Диксон. — Не выезжайте без подкрепления!
— Пришлите мне гребаный адрес! — приказал Мак, распахивая дверь и сбрасывая вызов.
Теперь его очередь преследовать жертву.
***
Прентисс поднял нож и ощутил знакомое возбуждение, когда глаза Изабель широко распахнулись.
— Я могу прочесть тебя, — закричала она. — Я могу почувствовать твою боль, — Прентисс уже начинал опускать лезвие, когда эти слова уложились в голове. Буквально в дюйме от ее колена нож резко остановился. — Разве ты не хочешь, чтобы кто-то тебя понял? — произнесла она дрожащим голосом. Он уставился на нее, стискивая челюсти. — Твою боль, — повторила она. — Безграничную боль. Разве не этого ты хочешь?
Его боль действительно была безграничной. Весь день. Каждый день. Никто не знал. Никто даже не подозревал. Он посмотрел на заплаканное лицо Изабель. Но она может это почувствовать. Она узнает!
Прентисс посмотрел на опущенный нож в своей руке. Ему необязательно отказываться от этого — можно просто отложить. Все тело Изабель дрожало, ее страх был настолько осязаем, что он его практически чувствовал. Он совершил фальшивый взмах ножом, смакуя ее резкий вскрик и то, как она дернулась на стуле.
Да. Возможно, ему не нужно торопиться с этим.
Он медленно сложил нож, хотя его сердце заколотилось в бешеном ритме.
Это убийство стало абсолютно уникальным.
Глава 10
Все в этом месте было идеальным, подумал Мак. Вплоть до поддельного автомобиля на парковке. Белый Форд Краун Виктория с добавленным бампером-«толкачом» и несколькими антеннами. Но регистрационный номер остался неверным. У него были штатские номера.
На это ушло всего двадцать минут, и если не считать Краун Вика, огромная парковка была пустой. Мак подъехал как можно ближе к зданию, припарковался и выскочил из машины. Он вытащил свой глок из кобуры и побежал.
***
Изабель не могла сдержать дрожь. Наручники постоянно дребезжали. Хамелеон медленно описывал круги вокруг нее. Хоть он и убрал нож, ужас Изабель только возрастал. Руки оставались связанными сзади, и она никак не могла узнать, когда он ее коснется. Он двигался бесшумно, не торопясь, и чем дольше он медлил, тем сильнее становился омывавший ее страх. Кислотный привкус подбирался к горлу, и Изабель попыталась сглотнуть, чтобы ее не стошнило, но ее рот абсолютно…
Внезапно она ощутила давление на левую ладонь, и видение началось. Изабель видела себя, кричащую и извивающуюся на металлической койке. Ее разум отгородился от этого ужаса, но внезапно вмешалось другое удовольствие — наслаждение. Жестокая радость ворвалась в нее, и она знала, что Прентисс — таково его настоящее имя — действительно наслаждался созерцанием ее страданий. Образы удалялись в прошлое: ее тело в багажнике, проверка грима в зеркале, она с Маком в лифте, покупка фальшивого пистолета, шопинг в магазине для взрослых, покупка наручников, и потом Анджела. Изабель резко втянула воздух, когда Анджела умерла.
Прентисс был разочарован, потому что страдания закончились.
Анджела, подумала Изабель. По крайней мере, для нее все закончилось.
Внезапно Прентисс оказался на песке, глядя на колесо обозрения. Анджела визжала, когда в ее руку вжимался стетоскоп, и рука Изабель дернулась в ответ. Образы замелькали быстрее. Теперь это была Эсме, едва остававшаяся в сознании, когда кончик лезвия прижался к ее коже. Безграничная радость, переполнявшая Прентисса. Была и другая жертва, в темной ванной комнате. Она кричала. Ее крик эхом отражался от кафеля и стекла. Горло Изабель горело от довольных криков Прентисса. Одна жертва за другой, их боль, его эйфория, пока комната вокруг Изабель не закружилась. И тогда появилась она — мать Прентисса.
Женщина кинулась на него с маленьким кухонным ножом, и Изабель ощутила, как он опустился на ногу Прентисса. Она слышала звук, с которым разрывался сустав, почувствовала пульсирующую вибрацию, когда нож вошел до упора, а потом боль — невыносимая и нескончаемая.
— Мама! — заорала она невероятно высоким голосом во все горло, когда ощущение разрываемой плоти прошлось по ее бедру. — Моя нога!
— Да! — завопил позади нее Прентисс. — Да!
***
Мак резко остановился и повернулся на звук.
Ошибки быть не могло.
— Изабель, — пробормотал он.
***
За воплем Изабель Прентисс едва расслышал топот ног. Но в конце длинного коридора появился агент с пистолетом. Прентисс немедленно пригнулся, и как только его пальцы перестали касаться ладони Изабель, ее крик умер.