Вздрогнув от испуга, она обернулась в тот момент, когда наемный кеб отъехал. Она осталась стоять на дороге одна.
Джеймс продолжал, направляясь к ней по мокрому гравию, скрипевшему у него под ногами.
— Что, черт побери, ты делала у Филиппа? Или ты решила принять его предложение сегодня после всего, что произошло?
— Я... я не была у Филиппа...
— Я видел тебя. Николь... — Он замолчал, подбирая слова, затем бросил это занятие и разразился гневной речью: — Николь, я не обвиняю тебя в неразборчивости, но ты... что же... тебе не хватает сдержанности. Меня это всегда в тебе беспокоило. Но это — ты не могла ускользнуть, чтобы тайно встретиться с Филиппом, чтобы это не задевало меня...
Сгораемый от ревности, Джеймс был вне себя от ярости, ему хотелось кого-нибудь ударить или что-нибудь разбить.
Она скривила рот так, что в уголках залегли складки.
— Ты меня обвиняешь в...
— Я ни в чем тебя не обвиняю. Я только говорю, что ты могла бы помочь мне с моей... Это моя проблема. Мне не по себе от того, что ты можешь знать.
С каким количеством мужчин она ухитряется одновременно иметь дело? Скольких она может надувать? А сейчас она обманывает его?
Филипп. Кто угодно, но не Филипп. Филипп, который забрал его журнал и угрожал передать его в руки Азерсу и следственной комиссии. О, ужасные мысли, которые одолели Джеймса, так же как этот нескончаемый дождь, пронизывавший насквозь и его, и Николь, и подъездную аллею.
Он смотрел на намокшие от дождя перья на ее шляпе, смотрел на ее лицо, на котором отразилась совершенно необычная гамма эмоций: ярости и уныния одновременно. Поля шляпы защищали ее глаза: упорный взгляд, разъяренный взгляд, — а дождь намочил щеки и подбородок, словно кто-то плеснул ей в лицо воду.
Она почувствовала, как напряглась спина. Она стояла очень прямо, встречая его внимание, смущая его взглядом.
Знаменитая — мистически знаменитая — Николь Уайлд в модной шляпе и платье от Уорса, миниатюрное изображение женщины с прошлым — прошлым, которое способно вырасти перед ним в одно мгновение: Филипп, епископ, не говоря уже об адмирале, императорах и королях. И бог знает, кто еще. У нее был легион любовников: люди более высокопоставленные, более великие, более яркие, чем он сам. Он, рыцарь и ученый. Ха, ничего. Если ее любовники не были бы такими удачливыми, они не имели бы ее. Все они дарили ей дома — или это сплетни?
— Ты хочешь этот дом? — спросил он. Хотел ли он ее когда-нибудь сильнее? Сможет ли он купить ее, если потребуется? Стоила ли она этого?
— Ч-что? — спросила она. Ее глаза сверкнули из-под полей шляпы. Она так и не смогла прийти в себя после его предыдущего вопроса. Она все еще была потрясена и напугана.
Он шел с ней рядом шаг в шаг.
— Дом, — сказал он, мотнув головой в сторону этого самого дома.
Николь взглянула через плечо, затем повернулась к нему спиной. Она медленно поворачивалась, чтобы разглядеть то, что он имел в виду.
Как статуэтка на крышке музыкальной шкатулки. Она сделала шаг по направлению к входу, миниатюрная женщина в темной сине-зеленой тафте и черном бархате. Николь Уайлд всегда казалась Джеймсу слишком маленькой, слишком сдержанной и так хорошо одетой, что возникал вопрос о ее способности к рисованию принцесс. Спящая красавица в лесах. Они пришли — забрызганные грязью в терновых кустах ее репутации и в ее удивительном могуществе, которым она обладала в спальне. Ее лес переломан, в то время как чужие избежали даже царапины. И она стоит и смотрит, больше похожая на волшебную, чем на фатальную женщину.
Она оглянулась на него.
— Я зайду и осмотрю его внутри. И, Джеймс... — Милое невинное лицо принцессы с самыми дурными побуждениями, которое он увидел из-за плеча, привлекло его внимание. — Я была у своей тетушки. Она была очень привязана к леди Данн. Она в печали, проплакала сегодня все утро.
Если бы человеку было под силу съежиться в один момент с шести футов до одного дюйма, стать не выше каблука ее туфель, Джеймс сделал бы это. Ему и в голову не приходила такая возможность: его воображение подсказало ему только мрачную картину, которая была более впечатляющей, чем реальность.
И несправедливо.
— О, Николь, я так... — Боже, с чего же начать? Какое заблуждение!
— Давай зайдем, — предложила она. И прошла вперед.
Джеймс запустил пальцы в свои мокрые волосы и проследовал за ней. Агент по недвижимости, который ждал их в дверях, зачарованно уставился на них обоих.
Лицо Джеймса то краснело, то бледнело. Голова шла кругом от того, что он только что сделал. Парадный вход был высоким, с тяжелыми двойными дверями, художественно украшенными и отполированными.
Внутри дома был мраморный пол; высокий потолок с кессонами. Дом не казался огромным, но он, безусловно, был прекрасным, по крайней мере на первый взгляд. Великолепно обставленный, богатый, в хорошем состоянии. Шестнадцать комнат, если Джеймс правильно сосчитал. Он был в состоянии снять его на некоторое время, хотя и не мог купить.
Какими словами можно было выразить, где проходила граница его отношений с Николь?
Он был тих. «Какая ошибка», — продолжал он думать с сожалением. Каким внезапным было это решение.
Но так ли это? Ошибочное суждение заставило Джеймса усомниться в его собственных страхах. И возможно, в реальности. Почему он думает, что Николь может быть счастлива с человеком, который мог бы кормиться за счет их товарищества, умоляя о постоянном доходном месте? Ему требуется графский титул, подумал он. Чтобы конкурировать с принцами, императорами и султанами.
В нескольких футах от Джеймса агент болтал с Николь о преимуществах современной вентиляции в каминах гостиных, «усиленной тяге» или о чем-то в этом роде. Джеймс отступил и потер виски.
Он стоял несколько минут в стороне, пока Николь не тронула его за рукав.
— Все в порядке? — спросила она. — Должна тебе сказать, что я прекратила общаться с Филиппом. Думаю, мне с ним больше не о чем говорить.
Джеймс повернул к ней голову и нахмурился.
— Ты что?
— Я могла быть там только для того, чтобы повидать тетушку. Почему ты сделал такое ужасное предположение? Я поговорила с Филиппом, и ничего больше.
— Почему? — Его прежняя злость вернулась с каким-то яростным вздохом. Она воскресла, ожила, как раненый зверь встает, шатаясь, оглушенный резким ударом. — О чем это ты, черт побери, с ним говорила? — Он понизил голос. — И какого черта ты только что солгала мне?
— Я не лгала. Не сердись. Я поехала туда проведать тетушку.
Агент стоял позади них в дверях, поглощенный стремлением услышать их разговор и постичь его суть.
Джеймс нахмурился, качнул головой и предложил:
— Давай осмотрим этот проклятый дом.
Она зашептала у его плеча:
— Ты все неправильно истолковываешь.
Прекрасно. Они пошли следом за агентом. Пока Джеймс пытался понять, как еще можно все «истолковывать», тот продемонстрировал им библиотеку.
Комната была темной, с небольшим количеством книг и множеством хрустальных графинов, полных душистой жидкости, расставленных в секциях на полках. Агент подошел к окну и взялся за шнур от портьер.
Николь, должно быть, заметила это, но ее это не обеспокоило. Человек потянул за шнур, впустив в комнату свет, хотя и выглядел при этом смущенным. Джеймс тем временем был весь поглощен тем, чтобы подобраться поближе к Николь, чтобы прошептать ей поверх шляпы:
— Что я еще должен был предположить? Если моя реакция неправильная, каким же должно быть правильное поведение?
Она взглянула наверх и по сторонам, ее лицо появилось из-под полей шляпы. Рот выдавал беспокойство.
— Джеймс, — сказала она. И просто вздохнула — разочарованно и раздраженно — и больше ничего. Она последовала за агентом в большую столовую, из которой можно было пройти в бальный зал с двумя каминами в разных концах.
Дом, по мнению Джеймса, был нелепым. Он предназначался для пары, для семьи, которая устраивает приемы и собирает друзей. Загородные балы, охота и соревнования по стрельбе на заднем дворе.
— А наверху, на балконе, может размещаться оркестр из пятнадцати музыкантов, — пояснил агент.
Николь вдруг обернулась и сказала своему бедному Другу:
— О, Джеймс, вы просто кипите. Я чувствую это. Когда вы сердитесь, то становитесь похожи на чайник. Мы должны поговорить. Мне нужно очень многое вам сказать. — Она замолчала. — Думаю, я сделаю это.
— Вы думаете? Вы не уверены? Как долго вы говорили с Филиппом? Вы точно знали, что должны поговорить с ним?
— Прекратите.
— Я ждал вас.
— Мне пришлось увидеться с ним. Я должна была кое-что спросить у него.
— Что спросить? Может ли он жениться и удовлетворить ваши претензии? Он может это сделать, ты же знаешь. Он слагает с себя полномочия в Кембридже в октябре. Удаляется от дел, как он сказал.
— Нет, он не удаляется.
— Ты обсуждала с Филиппом его отставку?
Великолепно. Они с Филиппом вместе планировали его будущее.
— Ты говорила с ним об этом?
Николь уставилась на Джеймса, ее глаза смело смотрели на него из-под полей бархатной шляпки, словно она могла плюнуть в него. Затем нахмурилась, выражение ее лица смягчилось, и она отвернулась. Николь быстро прошла в дверь. Агент вынужден был поторопиться, чтобы догнать ее. Он был весь сплошные глаза и уши, маленький проворный человечек, у которого выдался такой интересный день.
Она прошла через следующий коридор, приговаривая:
— О Джеймс!
Затем Николь, проходя мимо, хлопнула по дверной раме затянутой в перчатку рукой — раздался треск. Словно Джеймс был каким-то образом виноват, словно у нее действительно было в привычке поколачивать его.
Агент спешил за ней, постоянно предлагая обратить внимание то на одно, то на другое.
— Не хотите ли взглянуть на задний сад, мадам?
— Нет, — ответил ему Джеймс. Молодой человек обернулся.
— Мы берем его, — добавил Джеймс.
— Вы хотите арендовать этот дом?
— Да. Вы можете уйти сейчас, а завтра принести нам договор об аренде?
Ухмылка пробежала по лицу молодого человека. Они даже не обговорили плату и срок.
— Конечно, — ответил он. — Завтра к полудню. Я принесу все бумаги.
— Прекрасно. А теперь уходите.
Тот колебался.
— Мистер Арманд, — сказал он, испытывая некоторое смущение, — мадам, похоже, называет вас Джеймсом. Это не мое дело. Но есть некоторые вещи очень важные, связанные с внесением задатка, денежной ссудой, надежностью...
— Это не проблема. — Джеймс полез в карман и достал бумажник — посмотреть, сколько у него было с собой денег. Двадцать шесть фунтов. Он мог прожить на них целый месяц, но в данном случае этого было недостаточно, он был уверен. Он протянул весь бумажник агенту, сказав при этом: — Остальное я отдам вам завтра. Вы не против?
— Нет, конечно, нет.
Агент поклонился, слащаво улыбаясь, когда убирал кожаный бумажник, полный банкнот. Когда он вытащил руку из кармана, в ней оказался ключ.
Джеймс взял его, затем пристально посмотрел на агента, ожидая, когда тот уйдет.
— Вы можете оставить нас, не так ли? — спросил он.
— Конечно, — согласился молодой человек.
Когда послышался звук закрывшейся двери, Джеймс повернулся к Николь.
Она стояла, сжав губы, без шляпы, и раздраженно сдергивала перчатки, словно они были в чем-то виноваты. Ее рот выдавал гнев, владевший ею. Николь снова была на грани слез. Так много эмоций отражалось на ее лице, что его собственная злость куда-то пропала. Ее эмоции, как это уже бывало раньше, снова озадачили его. Они казались очень сложными.
Как только Николь положила свои вещи на горку подносов — они лежали в заднем коридоре для слуг, — она обернулась к нему и сказала:
— Как у тебя дела с Филиппом?
— Превосходно. Почему ты этим интересуешься?
Она отвернулась, покачала головой.
— О! — только и могла она сказать.
Николь прошла дальше по коридору, подошла к первой попавшейся двери, толкнула ее и вошла. Джеймс последовал за ней. Она вела в маленькую комнатку, которую слуги или хозяева используют после верховых прогулок или работы в саду, чтобы помыться и почиститься.
В комнате в беспорядке лежали сапоги, трубы, тряпки, садовые инструменты, прорезиненный плащ висел на одном из многочисленных крючков, остальные были пусты, кроме еще одного в дальнем углу, занятого соломенной шляпой. Николь подошла к трубе, положила руки на ее край и уставилась в окно. Она простояла так больше минуты. Надо было что-то делать, заставить его чувствовать себя менее беспомощным, менее потерянным. Джеймс подошел к ней и повернул лицом к себе.
Какой сюрприз! Самоуверенная, смело смотревшая ему в лицо женщина, которую он преследовал через весь Кембридж, затем через весь этот проклятый дом вместе с агентом по недвижимости, эта женщина так плотно сжала губы, что они побелели. Ее подбородок мелко дрожал. Ее глаза, встретившиеся с его глазами, были полны слез.
Она сказала:
— Филипп тебе не друг.
— Я знаю это, — так как она ничего не сказала больше, он постарался успокоить ее, — но у меня с ним все в порядке. Действительно.
— Нет, ты не прав.
— Я не прав?
— Нет, — сказала она и коснулась его лица своей ладонью. Она попыталась улыбнуться, но неудачно. — Это не мое дело. Действительно... — Она притворно рассмеялась. — Это совершенно не мое дело.
Джеймс почувствовал в груди холод.
— Что ты знаешь, Николь? Скажи мне. Что сказал Филипп?
Сначала она не говорила. Глубоко вздохнула, затем выдохнула, глядя Джеймсу в глаза, снова вздохнула. Затем сказала:
— О, Джеймс! Я слишком сильно люблю тебя.
После короткой паузы ее лицо приняло такое выражение, словно она приготовилась нанести удар.
— Боюсь, что из тебя делают ягненка для заклания. Он подставляет тебя.
Джеймс покачал головой в очередной раз. Эта мысль, совершенно невероятная, звучала фальшиво. Это было похоже на то, как если бы он стоял один на уступе Гималаев и смотрел вниз, сознавая в то же время, что то, что он так ясно видит далеко внизу, — земля. Реальность. Правда. Она не заставила его спрашивать дважды:
— Как?
Очень спокойно объяснила:
— Ключ к этой загадке в том, что он, кажется, подделал финансовый отчет экспедиции. Тебе придется взять на себя вину за пропажу большой суммы.
Джеймс нахмурился и оперся спиной о стол с горшками.
— Что? — Потрясение от услышанного быстро прошло. Он мрачно рассмеялся, догадавшись. — Библейский фонд — часть из них.
— Ах, — сказала Николь, — ты в курсе того, что происходит.
— Что еще? — У него внутри все похолодело. Он вспомнил все случаи, когда Филипп Данн поступал, как враг. Он всегда был отвратительно завистлив, без стеснения или жалости. И теперь Филипп весь яд, всю свою
агрессию направил против Джеймса. Джеймс видел это много раз, раньше это было обращено на кого-то другого, хотя подсознательно он всегда был насторожен, всегда опасался, что, как заряженное оружие, оно может оказаться нацеленным на кого угодно. Но почему теперь на него?
— Из-за тебя? — спросил он.
— Я бы сказала «да». Исключая ту ненависть, которую, похоже, нельзя объяснить. Он отвоевывает власть, и ты особенно беспокоишь его. Я не знаю, почему. Но я спрашивала его: как, и где, и когда. И он мне сказал. Потому что... — она рассмеялась снова на грани истерики. — Потому что он был уверен, что я не стану ничего предпринимать. — Она фыркнула. — Но он не прав. Джеймс, этого мало: он собирается переделать твой журнал.
— Мой журнал? Каким образом?
— Он хочет изменить порядок страниц. Из-за этого твоя дружба с вакуа и твое восхищение ими появятся в дневнике раньше, вперемежку со страницами, на которых ты пишешь об Англии не как стойкий приверженец и поклонник ее славы. О, и он хочет переставить поближе к началу замечание о том, как ты изготавливал яды, которые применял Мтцуба. Эти заметки теперь будут приходиться на то время, когда все англичане были еще живы. Филипп создает историю о том, как ты устраивал тайный заговор с Мтцубой с целью убить твоих друзей.