Дикая эйфория прокатилась по телу Люка Агассу, когда он наблюдал за тем, как темноволосая женщина бежала вниз по тропе, её рюкзак был перекинут через одно плечо, а деревянная шкатулка прижата к груди. Он наблюдал за ней почти два года, из своей безопасной кошачьей тюрьмы, подозревая, но будучи неуверенным в том, что она — та самая. Его пара. Единственная женщина во всём свете, что может помочь ему взять под контроль его проклятие.
Впервые она появилась девятнадцать месяцев назад, как раз тогда, как начался второй год его добровольного заточения. Люк заметил её сидящую на скамейке под проливным дождём, а жёлтый дождевик и капюшон были её единственной защитой от стихии. В течение первой пары месяцев, после его заточения, Агассу, от отчаяния, пристально изучал каждую женщину-посетительницу. Это она? Или она? Или, может быть, это та роскошная блондинка?
Но, следовавшее разочарование за разочарованием ожесточило его сердце, и Люк бросил это занятие, сказав себе, что если его пара появится — он уж точно это не пропустит. А если же она не придёт… что же, тогда, такой как он, заслужил остаться в этом тёмном одиноком заключении.
Когда эта женщина сидела на скамейке — он заметил. Это стало первым ключиком. А сам факт того, что мужчина не мог оторвать от неё глаз — вторым.
Первое, на что он обратил внимание — её глаза. Глубокий оттенок синего, словно самый чистый сапфир — и столь наполненный болью и нераскрытой страстью, что он подумал, что его сердце разобьётся. Люку хотелось освободить её, сломить все цепи, что удерживают в прошлом его незнакомку. Позволить ей бежать свободно, а после — вновь приручить.
Люк представлял, как его пальцы исследуют каждый дюйм её обнажённой кожи, а мышцы в его лоснящемся кошачьем теле напрягаются в дикой примитивной потребности, когда мужчина видел перед собой то, как она выгибается под его прикосновениями, как перехватывает её дыхание, пока он медленно раскрывает её секреты.
Он почти обратился прямо тогда, когда впервые увидел её — так отчаянно желал принять свою человеческую форму вновь. Но мужчина не мог рисковать этим. Если он возьмёт эту женщину, если он сделает её своей парой, и она окажется не той…
Люк вздрогнул от осознания того, что мог поддаться искушению и обратиться, представляя, как она лежит в его кровати. Из-за безумия, пленившего его во время обращения в звериную форму, смог ли бы он остановить себя от того, чтобы растерзать этот образец идеальной женской красоты? Он так не думал. Мужчина был убийцей, чудовищем. В конце концов, вот почему он запер себя в своём персональном аду, оставаясь величественной чёрной пантерой, что жила только для развлечения масс, блуждавших по дорожкам Зоопарка Одубон.
Как и другие неизвестные из его семьи, Люк прожил жизнь в теле мужчины, но с душой пантеры. И, иногда, пантера брала верх.
Войдя в силу, проклятие ударило по обоим телам и разумам — тяжело и жёстко, — от чего Люк потерял контроль. Он упускал минуты, иногда часы, а когда его сознание возвращалось, оказывался в кошачьем обличии, и всегда голодный и во время охоты.
Изменения никогда невозможно предсказать: иногда ничего не происходит неделями, а, иногда, оборот случается дважды или трижды за день. Но когда безумие вновь минует и сознание возвращалось, Агассу мог вернуться обратно в человеческое обличие, едва пожелав это. Вот почему он так долго оставался в зоопарке. Он просто решил остаться в обличии пантеры.
И прежде, чем оказаться здесь, Люк попытался жить нормальной жизнью, попытался оставаться истинным человеком. Это было легко, пока не умерли его родители. Генетики, его родители усыновили Агассу, как только его настоящая мать покончила жизнь самоубийством после первого дня рождения своего сына, оставив его и его близнеца. Мальчишки остались на попечении государства, и, в конце концов, его брата усыновили. Люк часто оплакивал то, что их разделили, надеясь, что его брат оказался более удачлив, чем он сам. Пара, что в итоге приняла Люка в свой дом, искренне любили его всем сердцем. Даже больше, как учёные, они поняли его.
Генетика, говорили они. Не магия. Но мужчина знал, что совсем не важно, как это назвать. Был только один фактор к излечению — секс. Но даже это не было настоящим лекарством. Секс с его парой мог бы остановить изменения, но даже в этом случае эффект был бы всего лишь временным.
И на протяжении большей части своей жизни, ему была неизвестна личность женщины, что могла бы оказаться его парой.
Проклятие. Так он говорил.
Наука — отвечали его родители. Феромоны и гормоны — всё со временем и практикой можно взять под контроль. Но когда наступил период полового созревания, они установили в его комнате решётки, на случай, если, выйдя из себя, Люк изменится.
Жизнь была терпимой, пока его родители были живы. Они пытались научить его контролю, удерживать какую-то человеческую часть, во время первых утерянных моментов при изменении. И они обещали Люку, что создадут постоянное лекарство. Они просто не знали что и как.
Но после их смерти, мир Люка перевернулся с ног на голову. Он каждый день искал свою пару, инстинкт подсказывал ему, что она в Новом Орлеане, и найдёт его. Но все попытки мужчины оказались бесполезны, и Агассу было безопаснее оставаться каждую ночь в своей клетке. Однако таких мер предосторожности было недостаточно. Одним трагическим днём, когда он обратился — быстро и яростно, — Люк не смог обуздать себя, как учил его отец.
Он потерпел неудачу. Он был проклят. И потому ограничил себя клеткой для хищников, надеясь, что однажды его пара пройдёт мимо его нынешнего места обитания.
Его дни были полны разочарования. Женщина за женщиной — они проходили мимо него, но Люк так и не нашёл ту, что смогла бы подавить огонь, горевший внутри него. Ту, чья человечность, усмирив его сущность, смогла бы подавить и демонов в его душе.
А после появилась темноволосая женщина, и впервые он вновь почувствовал надежду. Но в течение долгих девятнадцати месяцев, эта надежда была всего лишь тёплым светом внутри него.
А теперь этот свет превратился в бушующий ад.
Теперь он знал.
Люк не понимал, что изменилось сегодня, да и, честно говоря, ему было всё равно. Всё, что он знал — его надежда оказалась правдивой.
Сегодня Агассу заглянул в её душу, почувствовал её естество — и теперь он был уверен.
Она была той самой. Его парой. Его лекарством.
И Люк получит её.
ГЛАВА 2
Она была на Бурбон-Стрит в полном одиночестве — ни туристов, ни бизнесменов, ни полицейских вокруг. Только Кэйт… И кто-то, кто следовал за ней. Неоновые огни рекламы с изображением обнажённых девушек и дешёвого ликёра мелькали вокруг неё, будто освещая дорогу к её проклятию. Подавив дрожь, детектив побежала в другую сторону, скрывшись в тени, в темноте.
У Кэйт перехватило дыхание, когда до неё донёсся отголосок поступи шагов. Потянувшись за оружием, она хотела бы раз и навсегда покончить со своим сталкером, но того здесь не оказалось.
Девушка была облачена в шёлковый пеньюар, и хоть улицы и были пустынны, блеснувшие в окне золотые глаза всё же осмотрели переулок снизу. Ветер шептал дюжиной голосов. Сдайся, Кэйт. Ты принадлежишь ему. Сдайся… сдайся…
Сердце колотилось в груди, пока девушка, прищурившись, пыталась рассмотреть своего палача среди теней. Никого. И ни звука в ночи, помимо шёпота ветра.
И вот он здесь, его ладонь на её груди, его губы — на её шее.
— Моя, — прошептал неизвестный, сбрасывая с её плеча лямку пеньюара. Одежда опала вниз, и мягкая ткань скользнула прохладой по её разгорячённой коже.
Её сосок заострился, и мужчина потёр его вершинку своим большим пальцем. А после, опустив голову, прижался губами к её груди, возбуждая и дразня Кэйт своими зубами.
Девушке хотелось обхватить его голову своими ладонями, приблизив его лицо к своему, но она не могла пошевелиться, не могла сделать ничего, кроме как раствориться в огне, кружившем в её теле. Она даже не видела его лица, и всё же приветствовала всем телом и душой. И с одним низким отчаянным стоном, Кэйт передвинулась, раздвинув ноги, в то время как его ладонь накрыла жар меж её бёдер.
Её киска затрепетала, и Кэйт сдержала вскрик разочарования. Она хотела его, хотела его внутри, хотела, чтобы он заполнил её.
Чтобы обладал ей.
— Моя, Кэйт, — вновь прошептал мужчина. — Запомни это: ты — моя.
А после, без предупреждения, он ушёл, и от мощи прыгнувшей пантеры, Кэйт упала наземь. Пантера бросилась на человека, преследовавшего её. Не её любовника — кого-то другого. Тёмный мужчина, с лохматыми волосами и грязным лицом. Когти и чёрный мех пронеслись вспышкой, а после нож сталкера с грохотом упал на землю. Он лежал там, в луже человеческой крови. Кэйт не сдержала крика, и звук её собственного голоса утонул в одном слове, наполнившим её голову, испугавшем её даже больше, чем само нападение.
Моя.
***
Кэйт молниеносно вскочила прямо там, где уснула — на диване. Её сердце билось так сильно, что она была уверена, что её рёбра вполне могли треснуть. Девушка попыталась отдышаться, замедлить пульс, но сон всё ещё держал её в своих лапах, а страх захлестнул её.
Это было слишком. Со дня её тридцатого дня рождения, две недели назад, сны преследовали её. И каждый раз, стоит Кэйт закрыть глаза, её голова наполнялась тёмными, эротичными мыслями о желании, похоти и обладании. Кто-то хотел её, искал её и находил.
И даже в своих снах девушка не могла спрятаться.
Но не это было худшим. Эти сны, в отличие от кошмаров, что приходили более хаотично, стали близкими друзьями. Включая этот сон, дрожь от которого она не могла унять до сих пор — их уже было три. Каждый кошмар был наполнен насилием и кровью, и, в каждом из них, он, казалось бы, был всё ближе к тому, чтобы полностью овладеть ею.
Кроме того, Кэйт не знала, кем, чёрт возьми, был тот мужчина. И, что ещё хуже, ужасные предвещания её разума просачивались в реальную жизнь. Ощущение того, что за ней следят. Вот что происходило с ней. Ощущение того, что знакомый ей мир скоро изменится — ужасно и бесповоротно.
Кэйт вздрогнула. Тёплый солнечный свет, проникающий в окно, не защищал от холода внутри неё.
Она попала в огромную беду. И даже не понимала почему.
Кэйт пришла в себя от резкого звонка сотового. Поднявшись с дивана, девушка пересекла маленькую комнату, чтобы поднять свой телефон с верхней части телевизора. Проверив определитель, Кэйт увидела, что звонит Адам. И она уже заранее знала, что он собирался ей сказать.
— Это случилось вновь, — проговорила Кэйт ровным голосом. Конечно же, случилось. Ещё одно жестокое нападение. Третье.
Конечно, детектив знала — потому что видела это. Во сне. Она была прямо там, наблюдала, как и во время остальных нападений за последние десять дней. Не в силах сделать что-то, спасти кого-то. Полностью беспомощная.
— Около часа назад. На этот раз ублюдок напал на какого-то бездомного. Жертва выжила, хоть и изувечена.
— Где? Позволь мне только одеться, и я встречу тебя.
— Нет надобности. Риз и Бошамп звонили. Я направляюсь в больницу, чтобы принять заявление. Но я могу взять это на себя. Мне известно, что на эту ночь у тебя большие планы.
Кэйт глубоко вдохнула.
— Точно. Конечно. Без проблем.
Адам рассмеялся.
— Ты единственный известный мне человек, что лучше поедет в больницу, чтобы допросить жертву под морфином, чем пойдёт на Чёрно-Белый Бал.
— Я должна выступить с речью, — произнесла девушка.
— Просто поблагодари хороших людей за свою награду и пожми множество рук.
К его чести, Адам даже не пытался уверить её, что это будет здорово. Несмотря на попытки вытащить Кэйт на её же день рождения, Адам знал, что девушка ненавидит толпу. Однако, она любила детей, и единственным привлёкшим её социальным проектом был «All Children's Fund» («Фонд помощи детям», — прим. перевод.) — благотворительная организация, помогавшая малоимущим детям. Она отдавала им всё своё время и деньги, и за последний год брала больше всего волонтёрских часов. За что и получила награду.
И должна была произнести речь.
Эта мысль была более ужасающей, чем все её сны.
Её сны.
На несколько мгновений Кэйт удалось выбросить их из своей головы, но теперь воспоминания вернулись, вместе с этим постоянным надвигающимся ощущением, что за ней наблюдают.
Отбросив в сторону тёмные мысли, детектив, войдя в свою спальню, увидела, собственноручно осторожно оставленное на кровати, чёрное платье в пол. Чуть нахмурившись, она надела его, неудобно вывернув руку, чтобы застегнуть молнию сзади.
Наконец-то одевшись, Кэйт, направилась к своей дамской сумочке и единственной бутылочке Chanel No. 5, которой она пользовалась годами. Чуть нанеся парфюма на изгиб запястья, взгляд девушки скользнул к флакончику, подаренному ей на день рождения Альмой. У неё возникло искушение перелить парфюм в прекрасный флакон, но она подавила это желание. Такая бутылочка, как эта была для выставки. Если в ней когда-то вновь окажется парфюм — это будет какая-то смесь ценой миллион долларов за унцию (примерно 30 миллилитров, — прим. перевод.).
Не то, чтобы Кэйт собиралась когда-либо чем-то наполнить бутылочку. Это было излишне особенным, слишком другим. Слишком…
Флакон.
Её пульс вскочил, когда осознание поразило её. Сны начались, когда она получила флакон. Должно быть…
Но, нет. Это безумие. Как это может быть связано с её снами?
Кроме того, сны начались, когда ей исполнилось тридцать, и это было гораздо более подходящее объяснение для безумного поведения, чем флакон для духов — не важно, насколько старым или красивым он был.
С кривоватой усмешкой, Кэйтлин взяла в руки бутылочку. Стекло переливалось оттенками, утаскивая её в некое подобие гипнотического танца. Девушка смотрела, утопая в оттенках. Красный переходил в пурпурный, а золотой — в зелёный. И там, в глубине этих переходящих завихрений, она представила себе медные глаза пантеры, следящие за ней и заглянувшие в её душу.
***
Включив душ, в ожидании, пока нагреется вода, Люк расхаживал по коридорчику, соединявшем ванную и спальню. Напряжённые и воспалённые, его мышцы вопили от боли. Пульс мужчины был быстрым, а кожа — горячей. Агассу не мог вспомнить, где был в последние три часа, но всё же догадывался. Кровь на его ладонях стала свидетельством о его местонахождении. И о его проступке.