Я рисовала, рисовала и рисовала.
Мое сердце все время гремело, как военные барабаны.
Я рисовала до тех пор, пока моя спина не стала ныть от боли, а живот не за урчал, требуя горячее какао и десерт.
Я знала, что-то должно было выйти из меня в тот момент, когда села на шаткий стул.
Я едва могла держать кисть в трясущейся руке, чтобы сделать первые несколько штрихов. От страха, да. Я была достаточно честна с собой, чтобы признать это.
Но это возникло во мне, словно если бы я была скаковой лошадью, в моем сознании вихрем промелькнул образ, за который я поспешила уцепиться.
Он начал появляться и принимать форму.
И затем наступило затишье, словно он был слоем снега, покрывающим землю. Скрывающим то, что было под ним.
Больше очищения, спокойствия, чем те часы, что я потратила на восстановление этого города. Столь же полноценно, да, но возникающая картина была первым швом на открытую рану.
Колокольные башни Велариса пропели двенадцать, перед тем, как я закончила.
Прежде чем я опустила кисть и посмотрела на то, что создала.
Посмотрела на то, что видела.
На себя.
Или на свое отражение в Уроборосе, на того огромного зверя с когтями и тьмой вокруг; на ярость, радость и холод. На все, что скрывалось внутри меня.
Я не убежала от этого тогда. И я не собиралась убегать сейчас.
Да — первый стежок, чтобы заштопать рану. Вот на, что это было похоже.
Когда я опустила кисть на колени, с этим навсегда застывшем зверем на холсте, мое тело болело от усталости.
Я посмотрела на галерею, на улицу за заколоченными окнами. Никто даже не пришел узнать о свете в окнах, за все то, время, пока я была здесь.
Я встала и потянулась, растягивая затекшие мышцы. Я не могла взять ее с собой. Не тогда, когда картина должна была высохнуть, и влажный ночной воздух от реки и далекого моря мог бы навредить ей.
Я, конечно, не собиралась приносить картину в городской дом, чтобы кто-то увидел ее. Даже Рис.
Но здесь… никто не узнает кто нарисовал ее, если придет. Я не подписала свое имя. Не захотела.
Если я оставлю ее на ночь в галерее, чтобы она смогла высохнуть, я вернусь за ней завтра, в надежде, что в доме Ветра наверняка найдется какой-нибудь шкаф, где можно было бы спрятать картину.
Завтра. Я вернусь завтра, чтобы сделать это.
Глава 11
Рисанд
Здесь витала вечная Весна, но казалось иначе.
Это была не та земля, на которую я ступал несколько веков назад или даже в прошлом годы.
Солнце было мягким, день ясным, вдалеке в вечном цветении росли лилии и сирень.
Достаточно далеко, потому что возле самой усадьбы вообще ничего не цвело.
Розовые розы, которые когда-то цеплялись за бледные каменные стены поместья, были не чем иным, как запутанными шипами. Фонтаны не работали, живые изгороди не обрезаны.
Сам дом выглядел чуть лучше, чем на следующий день после того, как дружки Амаранты разгромили его.
Не видимые разрушения, а отсутствие жизни.
Хотя большие дубовые двери были изуродованы. Глубокие, длинные прорези от когтей красовались на них.
Стоя на верхней ступеньке мраморной лестницы, которая вела именно к тем входным дверям, я рассматривал ужасные царапины. Может Тамлин нанес их после того, как Фейра одурачила его вместе с двором.
Но характер Тамлина всегда был не сахар. Любой плохой день мог привести к появлению этих отметин.
Возможно, сегодня их появится еще больше.
Ухмылку, невозможно было скрыть. Как и мою позу, рука в кармане черного пиджака, никаких крыльев или Иллирийской кожаной формы, когда я постучал в разрушенные двери.
Тишина.
Затем…
Тамлин сам открыл дверь.
Я не знал, на что смотреть первым: изможденный мужчина передо мной или темный дом позади него.
Легкая добыча. Слишком много причин, чтобы поиздеваться над некогда прекрасной одеждой, отчаянно нуждающейся в стирке, взлохмоченные волосы, которые давно требовалось подстричь. Пустая усадьба, ни одной слуги в поле зрения, никаких украшений для Солнцестояния.
Зеленые глаза, которые встретились с моими, тоже не были такими же, как я привык видеть. Загнанный и усталый взгляд. Без прежнего огня.
Это было бы делом нескольких минут, подчинить его тело и душу, чтобы покончить с тем, что, несомненно, началось в тот день, когда Фейра безмолвно попросила о помощи на их свадьбе, и я пришел.
Но… мир. У нас был мир.
— Люсьен говорил, что ты придешь, — сказал Тамлин вместо приветствия, голос был таким же плоским и безжизненным, как и его глаза, рука все еще держалась за дверь.
— Забавно, я думал, что его мэйт провидица.
Тамлин только смотрел на меня, игнорируя или пропуская мимо ушей мои шутки.
— Чего тебе надо?
За ним не было слышно ни звука. На любом этаже этого поместья. Даже птицы не пели.
— Я пришел немного поболтать. — Я слегка ему улыбнулся, зная, что это взбесит его. — Могу ли я побеспокоить тебя за чашкой чая?
***
Залы были тусклыми, расшитые занавески закрывали окна.
Словно гробница, а не поместье.
Пыль и тишина давили все сильнее с каждым шагом к тому, что когда-то было библиотекой.
Тамлин молчал, ничего не рассказывал о пустующем доме. О комнатах, которые мы проходили, в некоторые из них были распахнуты резные двери, достаточно для того, чтобы я увидел разрушения внутри.
Разрушенная мебель, сорванные картины, потрескавшиеся стены.
Люсьен пришел сюда на Солнцестояние не для того, чтобы загладить вину, я понял это, когда Тамлин открыл дверь в темную библиотеку.
Люсьен пришел сюда из жалости. Из сострадания.
Мое зрение приспособилось к темноте, прежде чем Тамлин махнул рукой, зажигая фейский свет в стеклянных чашах.
Он еще не разрушил эту комнату. Скорее всего, привел меня туда, где еще была целая мебель.
Я держал рот на замке, когда мы подошли к большому столу в центре помещения, Тамлин занял богато украшенный мягкий стул с одной стороны. Единственное, что у него осталось, что походило на трон в эти дни.
Я скользнул на место напротив него, бледное дерево застонало в знак протеста. Вероятно, мебель предназначалась для размещения титулованных придворных, а не для двух крупных воинов.
Тишина нарастала, такая же густая, как пустота в этом доме.
— Если ты пришел позлорадствовать, то можешь не стараться.
Я положил руку на грудь.
— Зачем мне делать это?
Никакого юмора.
— О чем ты хотел поговорить?
Я посмотрел на полки с книгами, на сводчатый, расписной потолок.
— Где мой дорогой друг Люсьен?
— Охотится за нашим ужином.
— Пропал интерес к таким вещам?
Глаза Тамлина оставались тусклыми.
— Он ушел до того, как я проснулся.
Охота для ужина, потому что здесь не было слуг, чтобы приготовить еду. Или купить ее.
Я не мог сказать, что почувствовал жалость к нему из-за этого.
Только было жаль Люсьена, снова застрявшего с тем кто когда-то был его закадычным другом.
Я положил ногу на ногу и откинулся на спинку стула.
— Я слышал, что ты не охраняешь свои границы?
Тишина. Затем Тамлин показал на дверь.
— Ты видишь вокруг себя часовых, чтобы делать это?
Даже они бросили его. Интересно.
— Фейра выполнила свою работу на отлично, не так ли?
Он оскалился, огонь промелькнул в его глазах.
— Не без твоей помощи, я так думаю.
Я улыбнулся.
— О, нет. Это все она. Умная, не правда ли.
Тамлин схватился за изогнутый подлокотник стула.
— Я и не думал, что Высшему Лорду Ночного двора нечем похвастаться.
Я не улыбался, когда ответил:
— Полагаю, ты считаешь, что я должен поблагодарить тебя за то, что ты помог меня вернуть к жизни.
— Я не питаю иллюзий о том, что в тот день, когда ты поблагодаришь меня за что-нибудь, Рисанд, адские огни превратятся в лед.
— Как поэтично.
Низкое рычание.
Слишком легко. Было слишком легко его подцепить, разозлить. И напомнив себе о стене, о мире, в котором мы нуждались, я сказал:
— Ты несколько раз спасал жизнь моему мэйту. Я всегда буду благодарен за это.
Я знал, что слова оказали нужный эффект. Мой мэйт.
Подло. Это был подлый удар. У меня было все — все, о чем я мечтал, умолял звезды даровать мне.
У него ничего не было. Было когда-то даровано много, но и так же отнято. Он не заслужил моей жалости, моего сочувствия.
Нет, Тамлин заслужил то, что он навлек на себя сам.
Он заслужил пустые комнаты, засохшие сады, прием пищи, за которым должен был охотиться.
— Она знает, что ты здесь?
— О, она знает об этом. — Один лишь взгляд на лицо Фейры вчера, когда я пригласил ее, ответил мне на вопрос, прежде чем она его озвучила: она не хотела больше видеть этого мужчину сидящего напротив меня.
— И, — продолжил я, — Она была так же встревожена, как и я, узнав, что твои границы не так надежны, как мы надеялись.
— С исчезнувшей стеной, мне нужны люди, чтобы следить за ними.
— Это можно организовать.
Последовало низкое рычание и проблеск когтей на костяшках пальцев.
— Я не позволю подобным тебе ступать на мои земли.
— Моя армия, как ты их называешь, воевала на войне, которую ты помогал организовать. Если тебе нужны патрули, я поставлю своих воинов.
— Чтобы защитить людей от нас? — Усмешка.
Мои руки зудели от желания вцепиться в его горло. Тени появились у меня под рукой, предвестники когтей скрытых чуть ниже.
Этот дом… я ненавидел этот дом. Возненавидел его с того момента, как ступил в него той ночью, когда проливалась кровь Весеннего двора, оплачивая долги, которые никогда не могли быть погашены. Оплата за крылья висевшие в кабинете.
Тамлин давно сжег их, как рассказывала мне Фейра. Но это не имело никакого значения. Он был там в тот день.
Он сообщил отцу и братьям информацию о том, где моя сестра и мать будут ждать меня. И ничего не сделал, чтобы помочь им, когда их разрывали на части.
Я все еще видел их головы в тех корзинах, их лица застывшие от боли и страха. Видел, как нас обоих короновали в ту же пропитанную кровью ночь.
— Чтобы защитить людей от нас, да, — сказал я, мой голос становился опасно тихим. — Для поддержания мира.
— Какого мира? — Когти скользнули назад под его кожу, когда он скрестил руки, менее мускулистые, чем я видел в последний раз во время войны. — Ничего не изменилось. Стена исчезла, только и всего.
— Мы можем изменить это. Сделать лучше. Но только если выберем правильный путь.
— Я не позволю, однажды ночью, какой-то придворной скотине проникнуть на мои земли.
Казалось, его народ достаточно презирал его.
И при том слове-скотина-мне стало все ясно. Вражеская территория. По крайней мере, для меня.
Я поднялся со стула, Тамлин не потрудился встать.
— Ты навлек на себя все это, — сказал я, мой голос все еще был мягким. Мне не нужно было кричать, чтобы передать свою ярость. Никогда не было нужно.
— Ты победил, — выплюнул он, поддавшись вперед. — У тебя есть мэйт. Разве этого недостаточно?
— Нет.
Слово повторилось в библиотеке.
— Ты почти уничтожил ее. Всеми возможными способами.
Тамлин обнажил зубы. Я выпрямил свою спину. Пусть какая-то часть моей силы пробирается через комнату, дом, территорию.
— Однако она смогла выжить. Как и ты. И ты все же продолжал ее унижать. Если ты хотел вернуть ее таким образом, старый друг, то это был не самый мудрый путь.
— Уходи.
Я еще не закончил. Даже близко нет.
— Ты заслуживаешь всего, что постигло тебя. Ты заслуживаешь этот жалкий, пустой дом, разоренные земли. Меня не волнует, что ты предложил часть своей силы, чтобы спасти меня, меня не волнует, что ты все еще любишь моего мэйта. Мне плевать, что ты спас ее от Хэйберна, или от тысячи врагов до этого. — Слова потоком выливались из меня, ледяные и безжалостные.
— Надеюсь, ты проживешь остаток своей жалкой жизни в одиночестве. Это гораздо более лучший конец для тебя, чем просто смерть. — Фейра когда-то пришла к такому же решению. Я согласился с ней, но теперь я действительно осознал это.
Зеленые глаза Тамлина стали дикими.
Я желал и был готов к этому. Чтобы он вскочил с кресла и бросился на меня, чтобы его когти вырвались наружу.
Кровь застучала в венах, сила извивалась внутри меня.
Мы можем разрушить этот дом в схватке. Превратить его в щебень. А затем я превращу камни и дерево в черную пыль.
Но Тамлин только смотрел. И затем его взгляд опустились на стол.
— Уходи.
Я моргнул, единственный признак моего удивления.
— Не в настроении подраться сегодня, Тамлин?
Он не потрудился посмотреть на меня.
— Уходи, — сказал он.
Сломленный мужчина.
Сломанный из-за его собственных действий, его собственного выбора.
Но это уже не волновало меня. Он не заслужил моей жалости.
Но когда я улетел, темный ветер окружил меня, странная пустота поселилась в животе.
У Тамлина не было щитов вокруг дома. Никому ничего не мешало проникнуть внутрь и перерезать ему горло во сне.
Словно он только и ждал этого.
***
Рисанд
Я нашел Фейру, идущую домой, по-видимому, после прогулки по магазинам так, как она несла несколько сумок.
Ее улыбка была, словно удар по сердцу, когда я приземлился рядом с ней, снег закружил в воздухе вокруг нас.
Она померкла сразу же, когда Фейра изучила мое лицо.
Даже посреди оживленной городской улицы она приложила руку к моей щеке.
— Так ужасно?
Я кивнул, прислонившись к ее прикосновению. Самое большее, что я мог сделать.
Она поцеловала меня, ее губы были достаточно теплыми, чтобы я понял, что замерз.
— Идем домой, — сказала она, взяв меня под руку.
Я повиновался, забирая у нее сумки. Когда мы шли мимо домов, пересекали мост через ледяную Сидру и поднимались вверх по крутым улицам, я рассказывал ей все, что сказал Тамлину.
— Зная то, как ты ругаешься с Кассианом, я бы сказала, что ты был довольно мягок, — заметила она, когда я закончила.
Я фыркнул.
— Ненормативная лексика здесь не нужна.
Она размышляла над моими словами.
— Ты отправился туда, потому что волнуешься о стене, или просто потому, что хотел высказать ему все это?
— И то, и другое. — Я не мог заставить себя лгать ей об этом. — И, возможно, убить его.
В ее глазах вспыхнула тревога.
— Откуда это взялось?
— Я просто… — я не знал, что сказать.
Ее рука сжала мою, и я повернулся, чтобы изучить ее лицо. Открытое, понимающее.
— Вещи, которые ты сказал… они не были неправильными, — сказала она. Никакого осуждения, никакого гнева.
Что-то заполнило пустоту во мне.
— Я должен был вести себя, как взрослый мужчина.
— Ты ведешь себя в последние дни более, чем разумно. У тебя есть право на слабость. — Она губы расплылись в широкой, яркой, как полная луна, прекраснее любой звезды, улыбке.
Я до сих пор не купил ей подарок на Солнцестояние. И на день рождения.
Она наклонила голову под моим хмурым взглядом, ее коса скользнула через плечо. Я провел рукой по ней, наслаждаясь шелковистыми прядями под моими холодными пальцами.
— Встретимся дома, — сказал я, возвращая ей сумки.
Настала ее очередь хмуриться.
— Куда ты идешь?
Я поцеловал ее в щеку, вдыхая сиренево-грушевый запах.
— У меня есть некоторые дела, которые нужно доделать.
Смотреть на нее, идти рядом, это не могло охладить ярость, которая все еще витала во мне. Не тогда, когда я хотел рассеять в Весенний двор и пронзить Тамлина своим Иллирийским мечом.
— Иди и нарисуй мой обнаженный портрет, — сказал я ей, подмигивая, и пулей выстрелил в холодное небо.