— Тебе семнадцать, Геннадия. Ты уже взрослый человек. Твой эгоизм понятен, но позволь мне самой распоряжаться своей жизнью. Научись уважать чужие решения.
И Генка училась. Это оказалось нетрудно — бабушка одна растила её с пяти лет. Девочка впитала её науку до того, как узнала слово «эвтаназия» и давно привыкла к тому, что она нестандартная личность.
Эпитет «странная» прицепился к Генке ещё в детском саду.
«Странная» — пожимали плечами учителя на молчаливую худую девочку с цепким взглядом.
— Геннадия, вы приняли странное решение, — сказал ректор университета, когда она забирала документы после первого курса. — Я давно не видел таких выдающихся способностей. Вас ждало великое будущее в химии. Я тридцать лет занимаюсь этой наукой и без стыда могу признать, что вы знаете больше меня. Вы талантливы, перспективны. Мне, жаль. Искренне жаль.
— Это немного не то, чего я хочу, — скромно потупилась Генка. — Ваш университет занимается сухой теорией, а я хочу помогать людям.
— О, да вы подвижник, — усмехнулся он.
— Наверно, можно и так сказать, — она пожала плечами и вышла, чтобы не войти больше в стены ни одного учебного заведения никогда.
Воспоминания одолевали, всплывая то неясными очертаниями, то миражами. Но, когда гроза стихла, девушке, кое-как примирившись с болью, наконец, удалось забыться.
В этом странном полусне ей мерещился Вайс. Его узкие плечи в веснушках, и редкие рыжие волоски на груди. И холодные руки. Почему такие холодные руки?
Она проснулась от того, что её колотит озноб. Кое-как натянув на себя одеяло, она тряслась и чувствовала, как вся горит. А она так надеялась, что обойдётся без температуры.
Бледный рассвет уже просачивался сквозь шторы, но до настоящего утра ещё так далеко.
Будь ты проклят, Вайс! Если бы она не решила сигануть через забор, чтобы только не встречаться с ним, то не билась бы сейчас в лихорадке. Сама виновата. Но Вайс до сих пор заставлял её совершать глупости.
Вайс. Его настоящее имя Доминик Пасс. Он взял себе это прозвище Vice, что в его случае означало «порок». Этакое червивое яблочко. Английский джентльмен снаружи, благородный, худощавый, аристократичный и гнусный продажный убийца внутри. И джентльмена, и убийцу примиряли между собой сдержанность и педантичность.
Впрочем, истинным джентльменом его трудно было назвать даже по манере одеваться. Футболка, джинсы, кеды или кроссовки. Зимой — толстовка, ужасная вязаная шапка в обтяжку, несколько колец шарфа вокруг шеи. Всё невзрачное и неряшливое, словно постиранное в один приём — чёрное и белое — с добавлением отбеливателя. Даже короткие волосы не рыжие, а невнятно рыжеватые и всегда торчат вихрами. Словно он сам только что из стирочного барабана. Но Генка влюбилась в его ум, робкую улыбку и очаровательный акцент.
А потом узнала, что ему нужен только состав.
У них, у "киллеров" (как же Вайс ненавидел это слово) есть что-то вроде сообщества. И единственный плюс недолгих отношений Генки с Вайсом — парень ввёл её в свою среду. Под прозвищем Гентана. Скрестил её имя и пентан — насыщенный ациклический углеводород — как символ безграничной любви к химии. Это значительно облегчило решение некоторых международных вопросов, но и наложило на Генку некоторые обязанности. Например, делиться клиентами.
Вайс немного осадил её подвижнический пыл, умерив героизм, самоотверженность и желание работать бесплатно. Но радикально, как ни старался, заставить изменить своим принципам не смог. Гентана осталась работать особняком и брала только те заказы, на которые имела моральное право.
Понимая, что не сможет согреться, Генка позвала собаку. И только прижавшись к лохматому горячему боку Амона, наконец, уснула.
Глава 4. Клуб отчаянных, но благородных
Что-то шкворчало. По всему дому разносился запах жареного лука.
— Бабуля? — плохо соображая со сна, Генка открыла глаза и уставилась на портрет. Бабушка любила жарить сало с луком, а потом заливать его яйцами.
Но она умерла.
Откинутое одеяло взметнуло в воздух облако собачьей шерсти. Хромая, девушка дошла до кухни и остановилась в проёме двери. Ну, конечно! Пепси. И какие-то следы босых ног на полу. Грязные следы. От проёма они шли до дивана и там обрывались. Только одна дорожка.
— Привет! — помахал ей Пепси лопаткой.
Она посмотрела на его ноги в сандалиях. На свои босые. На всякий случай пошевелила пальцами, убеждаясь, что они чистые. Там, где цепочка отпечатков шла по кухне, лежал Амон, что-то увлечённо мусоля во рту.
— Это ты наследил? — она согнала пса, обращаясь к парню.
Без обид собака передвинулась, а парень разулся и поставил рядом с узким следом свою широкую ступню. Разница очевидна.
— Я думал это ты, — он сунул ногу в обувь и показал на подоконник. — Возвращалась через окно.
Два грязных следа. Один частичный, только пальцы, а второй целиком. Она уставилась на них как на инопланетное вторжение.
— Проверь, не пропало ли что, — подсказал Пепси.
— Ты вообще, что здесь делаешь?
— Завтрак готовлю, — ответил он по-хозяйски. — Амону мясо принёс. Тебе лекарства купил.
Он невозмутимо разбил яйцо и потянулся за следующим.
— Первый раз вижу, чтобы бекон жарили с луком, — пожала она плечами.
— Так вкуснее, — он повторил её жест.
Пропало немного. Только чёрная шляпа, которую она вчера вытряхнула из пакета. Да содержимое сумочки раскатилось по полу. Может его вытряхнули, когда что-то искали, а может сумочка сама брякнулась на пол со стола.
Грязные собачьи следы вели от входной двери на кухню — Амон явно прогуливался после дождя. По ним она и вернулась.
— Как-то нелогично забираться через окно в квартиру, дверь которой не запирается, — Пепси придавил деревянную подставку дымящейся сковородой. — Завтрак. И если сегодня ты откажешься есть, я буду кормить тебя с ложечки.
— Я буду, — она села на единственный табурет и взяла протянутую вилку. — Принеси себе стул с комнаты. И возьми со стола линейку! — крикнула она вдогонку.
Пёс довольно порыкивал, грызя съедобную игрушку в форме кости.
— Двадцать четыре сантиметра, — сказал Пепси, замерив след на подоконнике и даже сделал телефоном снимок с линейкой и без.
— Тридцать восьмой, — пробубнила Генка, пережёвывая бекон. Еда не лезла, но, когда она пару суток не ест, всегда так бывает. Приходится себя заставлять.
— И так понятно, что следы женские. Может пьяная какая. Дом перепутала или квартиру. Думала, что идёт к себе. Залезла в окно, поняла, что не туда и вышла в дверь.
— Там следов нет к двери, — она ткнула хлебом в расплывшийся желток. Как вкусно!
— Наверно, тапки с собой были. Принесла под мышкой, чтобы мужа не разбудить. Видит: не муж. Надела, да и пошлёпала к двери.
Звучало очень правдоподобно.
— И шляпу прихватила, сволочь.
Пепси фыркнул от смеха и прикрыл рот рукой.
— Представляю, как она будет выглядеть в твоей шляпе. — он прожевал, а потом только добавил: — Я кстати, без шляпы тебя не узнал. Если бы не Амон, так и дожидался бы девушку в шляпе, хотя ты её при мне сняла.
Генка улыбнулась. Когда она вернулась к убитой женщине, то слышала в толпе разговоры, что видели рядом девушку в шляпе, но без шляпы её никто не узнавал.
— Да, очень сильный образ, запоминающийся. А сними шляпу, и никто тебя не вспомнит. Да, была тут такая, в шляпе, но ты — не ты, не скажешь наверняка.
Она тяжело вздохнула и привалилась к стене.
— Спасибо, Пепси!
— Пожалуйста! Ты как-то вяленько выглядишь. Нога болит?
— Болит, и лихорадит, но, ничего, я справлюсь.
— Я там принёс тебе всё, что выписали. Ещё бинты, шприцы, и в аптеке посоветовали какую-то мазь.
— Я верну. Как денег добуду — верну.
— Забудь! Я понял, эта женщина в парке, тебе денег обещала. Ты прямо в отчаянии была.
Генку устроила эта версия.
— Зря ты за мной пошёл, — она встала. — Зря вообще со мной связался.
— Ничего не бывает зря. Чай будешь?
Она отрицательно покачала головой.
— Кофе?
— Я не пью ни чай, ни кофе. Воду. Иногда горячую.
Она похромала назад в комнату. Зашумела вода. Чайник звякнул о плиту. Зашипел газ.
После завтрака, укола обезболивающего и стакана кипятка ей стало намного лучше.
— Я, конечно, понимаю, что собака и всё такое, — парень поставил посреди комнаты ведро с водой и с воинственным видом опёрся на швабру, как Гендальф на посох. — Но в такой грязи жить нельзя.
— Собираешься мыть полы? — Генка с любопытством смотрела на него с дивана.
Он приставил швабру к столу. Нагнул голову, чтобы лучше видеть корешки составленных стопкой книг. Большинство из них — словари. В промежутках между заказами Генка подрабатывала переводами.
— Ну, и пылища тут у тебя, — он брезгливо сморщился, глядя на свои пальцы. На столе остался свежий след. — Ты вообще когда-нибудь убираешься?
— Нет. А зачем? Всегда можно подцепить на лавочке какого-нибудь паренька, который и покормит, и уберётся.
Он посмотрел на её улыбку недобро, но промолчал. Раздвинул шторы, открыл настежь окно, чихнул.
— Будь здоров! — Генка поплотнее закуталась в одеяло, такой он устроил сквозняк.
Шум дневного города ворвался в комнату. Крики резвящихся детей, гудки машин, лай собак, музыка на волнах какой-то радиостанции.
Как ей порой не хватало этих простых житейских радостей, сочувствия, заботы. Она смотрела на пыхтящего парня с тряпкой в руках. Но вот скажи ему сейчас, что она убийца и его как ветром сдует. Ещё и в полицию побежит. Хотя, нет, в полицию вряд ли. А она взяла бы его в свою команду. Трудолюбивый, самостоятельный, не болтливый, не любопытный. Его резюме по всем пунктам соответствовало правилам вступления в Клуб, который Генка когда-то придумала, надеясь найти единомышленников. Осталась незаполненной только графа личных достижений.
— Пепси, хочешь вступить в Клуб отчаянных, но благородных?
Он улыбнулся, но махать шваброй не прекратил.
— А что там нужно делать?
— Ничего особенного, но задачи клуба до вступления в него не раскрываются. А требования к кандидатам понятны из его названия.
— А что сделать для вступления в клуб?
— Ответить на два вопроса.
— И всё? — он посмотрел на неё недоверчиво. — Ладно, давай попробую.
— Первый вопрос. Скажи, Пепси, в свои двадцать один чего ты в жизни достиг?
— Ну, я институт в этом году закончил, — даже со спины она видела, как он гордо расправил плечи. — Этого мало?
Он через плечо оценил её кислое лицо.
— Это ни о чём. Все заканчивают институты. Скажи ещё, что ты школу закончил.
— Конечно, иначе я бы не поступил в институт.
— И что ты делал в школе?
— Учился, — он пожал плечами. — Хорошо учился.
— Да, да, иначе ты бы не поступил в институт. А ещё?
— Нууу, — он разогнулся, замер с тряпкой в руке. — Я поправился на десять килограммов.
— Ясно, — сказала она без выражения. — А в институте?
— В институте ещё на десять килограммов поправился.
Генка сморщилась.
— Есть что-то настоящее, что ты действительно сделал? Просто для себя. Просто захотел и сделал.
Парень задумался, мокрой рукой приглаживая волосы на затылке.
— Ладно, — она махнула рукой. — Забудь!
— Подожди, подожди, — встрепенулся Пепси и глаза его загорелись. — Однажды я задержал дыхание под водой на полторы минуты. Я лежал в ванне и смотрел сквозь воду на часы. Секундная стрелка ползла так медленно. Уже на тридцатой секунде мне захотелось вздохнуть. Но я терпел. И на сороковой тоже. А когда она пошла на второй круг я уже почти умер, но даже не выдохнул. Я терпел, и терпел, и терпел, а потом только выдохнул. И продержался ещё десять секунд. И да! — он победно тряхнул кулаком. — Я сделал это!
— А дальше?
— Что, дальше?
— Ну, там, стал задерживать дыхание каждый день и улучшил свой рекорд до трёх минут.
— Не, больше я ничего такого не делал, — он нагнулся к ведру и стал полоскать тряпку. — Этого мало, да?
— Не бог весть что, конечно, но, знаешь, — Генка выдержала паузу. — Зачёт! Я принимаю тебя кандидатом в Клуб отчаянных, но благородных. Теперь следующий вопрос. Чего ты хочешь?
— Ничего, — буркнул парень.
— Что значит, ничего?
— Ну, там найти работу. Хорошую. Может жениться. Дети там. Все дела.
— Да, действительно ничего, — она почесала нос. — Не, ты не годишься. Люди без цели в жизни мне не нужны.
— А ты чего хочешь? — Пепси надулся и посмотрел на неё с вызовом. — У тебя есть цель?
— Конечно.
— И какая? — он упёр в бока мокрые руки.
— Изменить мир к лучшему.
— Ты издеваешься? — засмеялся парень. — Так у меня тогда целей больше, чем у тебя.
Генка снисходительно улыбнулась.
— Это не цели, Пепси. Это дрейф по течению. А грести надо против. Всё, что плывёт, да ещё по поверхности, оно и не тонет. Рыба поднимается против течения. Самолёты взлетают против ветра. Только дохлая рыба плывёт вниз. Понимаешь, вниз — это по течению, а против — это всегда вверх.
Она посмотрела на его застывшую позу.
— Так чего ты хочешь, Пепси?
— Я не знаю, — он пожал плечами и снова нагнулся к ведру.
— Ладно, подумай! — сказала Генка ободряюще. — В кандидатах можно ходить бессрочно.
Домывал Пепси молча. На самом деле он прошёл испытание. Честность — вот самое главное, что требовалось от него. И он ответил честно. Мало кто знает, чего хочет. Если бы во второй раз он ответил: изменить мир, напротив графы «честность» она бы поставила минус — горизонтальную полосу такой длинны как кардиограмма трупа.
И она списала бы его в утиль. Но он не покривил душой. Расстроился, что не прошёл испытание. Да, неприятно. Не похоже, что ему в жизни всё легко даётся, значит, как минимум, будет думать об этом. Как максимум, захочет победить.
Хлопнула дверь ванны. Он ушёл.
— Ой, Нина, я ж чуть не померла сегодня от страха, — услышала Генка под открытым окном. — А ты говоришь, выгляжу плохо. На корвалоле с пяти утра.
— Да что у тебя случилось-то? — всполошилась Нина.
— Я встала ещё не рассвело, но уже и не темень кромешная, свет включать не стала. Так, туман после дождя. И вот в этом тумане она. Стоит.
— Господи, да кто стоит-то? Что ты меня пугаешь.
Снова хлопнула дверь ванны. Шумно дыша и топая, как статуя командора, Пепси прямиком направился к окну.
— Стой! — остановила его шёпотом Генка и приложила палец к губам.
— Вся в белом, босая и волосья чёрные на глаза.
Он тоже услышал голоса за окном. Густые брови удивлённо взметнулись вверх.
— Девушка?
— Девушка, может женщина, хрен её разберёт. Баба в белой рубахе. И глаза чёрными кругами. Волосы откинула и как глянет на меня. Я в ужасе отпрянула, а она такое ощущение как в окно полезла. Вот, видишь следы?
Женщина истерично взвизгнула.
— Прямо под окном.
— Пошли отсюда, а то у тебя сейчас инфаркт случиться, — заворчала её собеседница. — Мало кто тут ходит под окнами-то. Пригрезится со сна и не такое.
Голоса удалялись и парень, перегнувшись через подоконник, посмотрел им вслед. А потом в другую сторону — под окно кухни.
— Натоптано? — спросила Генка.
— Нет, всего два отпечатка, — задвинул он древние шпингалеты, но хмурая складка между бровей говорила сама за себя. — Закрывала бы ты на ночь двери. А то ходят тут всякие.
Глава 5. Детдомовская и Пупсик
— И что ты об этом думаешь? — спросил Пепси, скрестив на груди руки и показывая большим пальцем в окно.
— Что моя соседка с третьего этажа смотрела фильм «Звонок» и теперь ей мерещится Самара Морган, — ответила Генка равнодушно.
В голове настойчиво вертелась история, которой была одержима её несостоявшаяся клиентка. Тоже как из фильма ужасов.
— Пепси, а ты веришь во всякую мистику, потустороннее?
— В оживших мертвецов?
— Нет, не в зомби. А в неупокоенные души, например. Те, что не ушли в мир иной.