— Так получается, Эдор всегда желал меня? И в любой момент мог сжечь? — Аньис стало невыразимо больно, как от предательства. — А я верила ему… Я думала, мы друзья… А у него просто было вожделение…
— Не совсем так, — мягко улыбнулся господин Рональд, продолжая гладить ее по плечу. От его глубокого бархатного голоса и спокойного объяснения становилось легче, боль души отступала. — Если бы он хотел лишь овладеть тобой, то сделал бы это в первый вечер, как почувствовал твой запах. Но он хотел другого… Он хотел быть с тобой. Полюбить тебя, и чтобы ты полюбила его… Потому что только это может пересилить внутреннее пламя его народа. Он как раз не хотел вредить тебе и терпел сладкую пытку твоего присутствия почти каждый день… Поэтому… Прости меня, Аньис, — к ее изумлению господин Рональд вдруг склонился и невесомо коснулся губами ее волос.
— За что? — прошептала она. От его легчайшего прикосновения приятные мурашки разбежались по телу, а страх пережитого разлетелся на куски. Даже новость, что она Сокровище, носитель древней крови, неизвестно как затесавшейся в ее родословной, не казалась страшной. Когда рядом господин Рональд.
— Мне не следовало и на пушечный выстрел подпускать его к тебе, — серьезно сказал господин Рональд. — Но я решил дать вам шанс. Не насиловать волю Эдора, не отлучать его от тебя. Кто знает, может быть, со временем, ваши души потянулись бы друг к другу по-настоящему…
— Но я… — растерялась Аньис. — Эдор для меня только друг…
— В этом и проблема, — усмехнулся господин Рональд. Вдруг перехватил ее и посадил на одно колено. Аньис про себя рассмеялась, потому что захотелось поболтать ногами. А еще ей вдруг стало некуда деть руки… Обнять его за шею она стеснялась. И без того она трепетала от его близости, а сейчас смущение нахлынуло, заливая щеки краской. Она просто сложила руки на коленях. — Думаю, ты могла бы почувствовать к нему ответное желание, и это было бы опасно. И совершенно не то, что нужно… Расскажи, Аньис, что произошло? Когда он появился?
Аньис сглотнула смущение и начала рассказывать. Увлеклась, видимо, ей нужно было выговориться обо всем, что случилось в этот длинный и страшный вечер. И время от времени чувствовала, как твердая рука, обнимающая ее спину, чуть ободряюще сжимает ее.
— Думаю, Эдор совершенно не предполагал, как подействует на тебя кулон, и дарил его с той целью, что озвучил, — задумчиво сказал господин Рональд в конце. — Знаешь, у меня давно есть подозрение, что Сокровища тоже испытывают некое подсознательное стремление к ним. Вспомни, как легко, без всякого страха ты подружилась с Эдором. А ведь он принц и маг, вполне мог показаться тебе страшным и непонятным. А кулон, содержащий частицу его плоти, усилил подсознательное стремление… Думаю, ты вовремя его сняла, и это спасло нас от многих проблем. Кстати, куда ты убрала его, Аньис? Тебе не стоит носить этот кулон, и я попросил бы на время дать его мне, чтобы изучить…
— Конечно, господин Рональд, — кивнула Аньис. — Я так и хотела… Он в коробочке, в том шкафу, — она указала рукой на шкаф, подумав, что если встанет принести коробочку, то может больше здесь — то есть на коленях у господина Рональда — не оказаться.
— Хорошо, — кивнул он в ответ. — Послушай, Аньис… Если когда-нибудь ты будешь готова и захочешь увидеть Эдора, хотя бы поговорить с ним — в моем присутствии — скажи об этом…
Слезы и страх, ушедшие в покое его рук, вдруг нахлынули снова.
— Хорошо, господин Рональд… Но… Я очень хотела бы помочь Эдору, раз он сам собой не владеет… Но… Понимаете! Это было страшнее смерти… как будто что-то немыслимо ужасное… Я не могу! — неожиданно для себя самой она снова заплакала и, словно в поисках защиты, инстинктивно уткнулась лицом ему в плечо. — И… мне кажется, ему станет только хуже…
— Да, может быть, и так, — господин Рональд снова перехватил ее, и она опять полулежала у него на коленях, словно он собирался ее укачивать. — Ты увидишь Эдора, только если этого захочешь.
И снова нежно погладил ее по плечу.
— Не уходите пока, пожалуйста, господин Рональд… — тихо прошептала Аньис.
— Хорошо, — он с улыбкой заглянул в заплаканное лицо. — Я никуда не уйду, пока ты не заснешь. И потом буду присматривать за тобой…
А Аньис вдруг залил покой, какого она никогда не знала. Словно целый гармоничный мир вдруг склонился к ней и укачивал ее, как младенца в колыбели.
— Спасибо… — прошептала она. Ее голова откинулась на сгиб его локтя, и Аньис заснула, уносимая бесконечным, глубоким спокойствием.
* * *— Странный старик, — задумчиво сказал Рональд, поднял камешек и кинул вниз, туда, где пенные валы разбивались о скалы. Эдор подтянул колени к подбородку и еще пристальнее посмотрел в бурлящее море. — Ни в одной из ближайших деревень нет такого старика, и не было никакой истории с ограблением и зарезанной любимой женой… К тому же, представь себе. Ты одет как аристократ, у тебя стать правителя. Такой старик должен был подходить к тебе с поклоном, вымаливая разрешение обратиться. А этот сел рядом и заговорил именно о том, что могло всколыхнуть твои чувства.
— Да, я только сейчас понимаю, он словно знал, что мне сказать, — ответил Эдор. Тоже поднял камешек и бросил в воду. Тот скрылся в пенном неистовстве. — Знаешь, только это меня и утешает — море… — искренне сказал он. — Я виноват, учитель. Ослушался тебя, не внял голосу разума. Наверное, я просто заслужил этот ад.
— Не суди себя так уж строго, — усмехнулся Рональд. Иногда с наставником можно было поговорить вот так, без затей и субординации. — Кто-то начал игру против нас, и это первый шаг. Скорее всего, этот старик знал твою душу, а значит, это серьезный враг. Так что впереди у нас много работы. Она отвлечет тебя. И еще… знаешь, — Рональд вдруг посмотрел Эдору в лицо, и тот снова увидел в нем бесконечное понимание. — Я знаю, как это — не иметь возможности коснуться той, что нужна тебе, и быть рядом, потому что твоя близость убивает ее. Но когда-то я мог хотя бы взять ее за руку и поговорить… Правда, и сейчас не имею понятия, как лучше. Вообще не видеть, или видеть вот так, не в силах сблизиться и вернуть прошлое. Возможно, отрубить совсем легче…
— Ты знаешь? — удивился Эдор.
— Знаю, — грустно усмехнулся Рональд. — И могу сказать тебе одно. Это можно терпеть, лишь бы она была жива. Поверь мне.
* * *— Аньис, о чем ты думаешь!? Ну-ка повтори, что я спросил?! — господин Шмальер стоял, опершись двумя руками о стол, за которым она сидела, и круглые глаза метали молнии.
— Ой, простите, господин Шмальер… Вы спросили… Вы не могли бы повторить вопрос? — Аньис выплыла из красивого возвышенного мира, где парила ее душа.
О чем она думала? Да как всегда — о господине Рональде. О том, какой он мудрый и сильный, какой умный, надежный и привлекательный… Какие у него сильные горячие руки. Вчера ночью он держал ее как пушинку, и это было так хорошо, так приятно и спокойно. Но волнующе… Хотелось снова испытать то же самое. О его глазах, в которых живет целый мир, бездонных, пленяющих, обволакивающих. Как хорошо было бы потонуть в них и знать, что эта бездна всегда укроет тебя, защитит от любого пламени, от любых невзгод. О том бесконечном радостном покое, что царит в его объятиях…
Вечером того же дня она смотрела на себя в зеркало. Что-то в ней изменилось. Казалось, пламя Эдора, едва коснувшееся ее, выжгло лишнее, сделало ее яснее, более цельной. Даже в чертах лица, силуэте фигуры и движениях почти исчезла подростковая резкость. А общение с господином Рональдом придало ее лицу выражение решительности и внутренней силы.
И да, Аньис действительно решила… Глядя на свое становящееся более взрослым лицо, она раз и навсегда поняла, чего хочет. Лишь две вещи могут сделать ее счастливой. Свобода, которой ей до сих пор не хватает. Все же лежащая где-то бумага, где значилось, что она рабыня, волновала ее. Память о ее существовании тонкой, но острой занозой, сидело на отшибе души. И… господин Рональд.
В тот вечер Аньис поняла, что больше всего на свете хочет быть с ним. Делить его жизнь, быть рядом, наслаждаться его необыкновенным присутствием, принадлежать ему и как женщина, и как самый близкий человек. И дарить ему… что? Может быть, ласку, радость и нежность… Пока Аньис было сложно понять, что именно. Ведь все, что у нее было, все, что она могла подарить — только свое сердце. А что такое «сердце» понятно всем, но вряд ли может быть определено словами.
Она обязательно будет рядом с ним. Он хочет, чтобы она училась и расцветала, становилась умнее и лучше — и она будет делать это. И станет достойной его. Может быть, этого он и хочет? Аньис рассмеялась про себя, заметив, как отражение в зеркале решительно подняло подбородок.
А еще господин Рональд и свобода — эти два понятия в ее жизни связаны напрямую. Только он может когда-нибудь дать ей свободу… Но в тот вечер не рабыня решила всеми силами заслужить милость господина. А девушка Аньис решила быть с самым лучшим на свете мужчиной.
ГЛАВА 15
Прошло чуть меньше двух лет. Аньис вот-вот должно было исполниться семнадцать. Вся резкость окончательно ушла из ее облика, а из души исчезло детское неистовство чувств. За время учебы, изучения искусств, филигранного создания нарядов, которые сделали ателье господина Тэрье самым популярным в городе, она научилась лучше понимать себя. Осталась такой же искренней и непосредственной, но стала сдержаннее, эмоции обрели плавность и красоту. Теперь она лучше знала, какая она и что ей нужно.
Аньис все так же любила людей и легко сходилась с ними, но поняла, что для счастья ей не нужно много друзей. Осознала, что она вдумчивая и внимательная, и погрузиться в чтение ей порой интереснее, чем поболтать с подружками. Поняла и то, что, по сути, она одинока, и с этим ничего нельзя сделать. Это одиночество можно только принять, как принимал самый одинокий человек, из всех кого она знала — господин Рональд. И когда он находил для нее время, она ощущала, что одиночество уходит, а ему на смену приходит теплая близость.
Марша была беременна вторым ребенком, а ее маленькая дочка Перри очень любила тетю Аньис. Радостно верещала, когда та приходила к ним, тащила за юбку поиграть… А Аньис навещала их часто, чтобы помочь подруге с ребенком. Их дружба не распалась, но появилась дистанция, неизбежная при таком разном образе жизни. Марша погрузилась в семейные дела и всегда охотно рассказывала о них, а Аньис слушала, она умела слушать. Только вот о том, чем жила Аньис — книги, музыка, новые знания и искусство модельера, Маршу совсем не интересовало, и Аньис не мучила ее непонятными увлечениями «знатной дамы».
Горри и Вери делали керамику на новых, по последнему слову техники, станках и продавали ее в двух лавках. Семья процветала. Вери собирался жениться на хорошей девушке из соседнего квартала. С братом, как и с подругой, сохранялось тепло, но понимания больше не было. Аньис и ее семья теперь жили в разных мирах. Она вздыхала, но ничего не могла с этим поделать. Оставалось только принять и дарить тепло тем, кого любит.
Все младшие дети Вербайа, кроме самой маленькой дочки Темми, ходили в школу. Аньис радовалась этому, посещая родных, сама рассказывала им что-нибудь из того, что знала. Приносила подарки: игрушки, сладости, костюмчики, сшитые по ее проектам. А родители гордились ею, и как будто забыли, что когда-то Горри собственноручно подписал бумагу о продаже Аньис в рабство. Правда, последнее время мать начала косо поглядывать на нее, как и многие в бедняцком районе. И Аньис знала, почему…
О том, что она не настоящая наложница господина Рональда она не говорила никому, кроме Марши и Колобатти, и была уверена в обеих, и в подруге, и в сестре. Садди тоже вряд ли стал бы распространять слухи. Сам Садди, но не его жена. А женился Садди на Марисе, той самой служанке из дворца господина Эль, что когда-то очень удачно подвернулась в коридоре.
Сложно сказать, что двигало Марисой, когда она выходила замуж за молодого плотника. Вообще-то брак с ремесленником для служанки из богатого дома считался невыгодным. Но Мариса без всяких сомнений согласилась на его предложение.
Может быть, хотела насолить Аньис, выйдя за ее бывшего жениха. А может, расчетливая служанка поняла, что Садди будет прекрасным мужем. Но, так или иначе, а женой она оказалась хорошей. Заботливой, хозяйственной. Садди с отцом не могли нарадоваться на молодую хозяйку в доме.
А вот ненавидеть Аньис она не перестала. Аньис лишь догадывалась, за что Мариса с самого начала ее невзлюбила, но ошибиться тут было сложно. Почти все молодые служанки во дворце мечтали, чтобы господин Рональд обратил на них внимание, взял в наложницы… Только, в отличие от остальных, Мариса полагала, что лично у нее есть шансы, ведь она считалась самой симпатичной и сообразительной девушкой в доме. И вдруг появилась девица, которая просто волей судьбы и непонятно за какие заслуги оказалась на том месте, куда метила Мариса…
Работая во дворце, служанка опасалась распускать слухи или открыто нападать на Аньис, ведь всегда могли вмешаться Тиарна, а то и сам господин Рональд. А своим местом Мариса дорожила. А вот став женой и домохозяйкой, Мариса принялась распускать слухи про ненавистную рабыню, что господин Рональд пренебрегает ею как женщиной. Видать, не годна для этого… Только и может, что читать книжки, да рисовать какие-то тряпки на бумаге… А в качестве доказательства приводила факт, что у Аньис до сих пор нет ребенка. Странно, не правда ли? Молодая здоровая девица, наложница молодого мужчины, а до сих пор не зачала… Да и все время, что Мариса работала во дворце, ни разу не слышала, чтобы господин взял рабыню на ночь…
Это была такая лакомая, такая пикантная сплетня. Как пыльца под порывами ветра, она разносилась по району… Многие, кто знал Аньис в лицо, усмехались, завидев ее. Аньис училась не опускать глаза при этом, старалась не обращать внимания. Но это было и стыдно, и больно… Ведь господин Рональд, даривший ей столько душевного человеческого внимания, так и не захотел ее как женщину.
В этот день Аньис в сопровождении Кирри решила пройти через базар, прежде чем посетить родных. На выходе с базарной площади на плетеных стульчиках сидели Мариса и две ее подружки-соседки того же возраста. Располневшие руки бывшей служанки возлежали на огромном животе, а лицо дышало гордостью, словно на свете не было ничего более почетного, чем восседать беременной на базарной площади.
Завидев Аньис с охраной, подружки склонились друг к другу и захихикали и закивали в ее сторону, но когда она приблизилась, замолчали, следя за ней насмешливыми взглядами.
— Госпожа, позвольте обратиться? — вдруг громко, издевательски сказала Мариса. Видимо, понимала, что Аньис сложно ей противостоять. Ни грубить беременной женщине, ни тем более просить помощи у охранника, она не станет.
— Здравствуй, Мариса, — спокойно сказала Аньис и остановилась. — Что ты хочешь?
— Да вот хочу узнать, как ваши дела, госпожа, — продолжила бывшая служанка, а две ее подружки противно захихикали. — Только вот подняться не могу, сидеть охота… Видишь, какой у меня живот? У тебя такого нет, и не будет… — с наигранным сожалением вздохнула она. — Не годна ты для этого, недаром господин тебя не желает!
Аньис стало противно, но ответить она постаралась остроумно и спокойно, не поддаваясь чувствам:
— Да, Мариса, живот у тебя большой, не в пример твоему разуму. Видимо, весь, что был, как раз в живот и ушел.
Отвернулась и пошла дальше. Подружки Марисы изумленно молчали, переваривая ответный выпад «рабыни», а потом одна из них вдруг закричала, показывая пальцем на книгу у Аньис в руке — она несла ее в подарок девятилетнему брату Карри.
— Ой, так ясно же, что она лишь для этого годна, буквы в слова складывать! Господин ее сказки на ночь читать готовит, раз уж другого толка от нее нет… Заросло у нее там все!
Аньис обернулась, от ярости сжав книгу сильнее. Эта девушка не была беременной, ее можно и за косу оттаскать. Только вот унижаться до такого уровня не хочется…