— Я хотела бы сказать ему, что не обижаюсь, что помню и ценю нашу дружбу…
— Конечно, услышать это от тебя будет для него счастьем. Хорошо, я выберу подходящий момент и организую вам встречу… Пойдем, Аньис, провожу тебя. И завтра жду тебя в два часа на конную прогулку… Спасибо тебе, за прекрасный вечер.
Встал, галантно отодвинул ей стул, и, едва касаясь плеч, направил ее к выходу из беседки. Ей захотелось откинуться на его руку, запрокинуть голову назад, казалось, это вот-вот случится само по себе.
Но не случилось. Господин Рональд мягко повел ее по дорожке в дом, молча проводил до комнаты, открыл ей дверь… И ушел. Аньис, шокированная его непонятным поведением, обессилено присела на краешек кровати.
Вчера вечером и сегодня он создавал для нее сказку. Заставлял ее голову кружиться, душу — петь, а сердце — заходиться от волнения. И больше всего хотелось поверить, дать себя закружить… Взлететь.
Но вместо этого Аньис заплакала. Потому что в его ошарашивающем поведении и откровенных признаниях было нечто обидное, нечто, рвущее душу.
Все просто. Когда она принадлежала ему и хотела принадлежать целиком — была ему не нужна. А сейчас, когда у нее появилась свобода, своя интересная жизнь, даже независимость, когда она смирилась со своей ненужностью ему — вдруг понадобилась. Может быть, она и единственный дорогой ему человек, но и этот человек нужен, только чтобы отдохнуть душой. Да и то не очень сильно и нужен…
Это было невообразимо больно. Душа взлетала и кружилась в послевкусии сказки, и одновременно — разрывалась от боли.
* * *И господин Рональд, и Аньис совершенно не думали, что по дворцу тут же поползли слухи о том, что хозяин ухаживает за бывшей рабыней. Как только стало известно об ужине в саду и, что он второй день подряд провожает ее до дверей спальни, слухи, как ветер, разлетелись по дворцу. Все сделали вывод, что у господина любовь к маленькой хозяйке. Впрочем, Тиарна строго-настрого запретила хоть взглядом, хоть усмешками или улыбками, хоть как, выражать Аньис свою осведомленность. Хватит с девочки смущения и неоднозначностей. Да и кто знает, чего там господин Рональд на самом деле хочет…
ГЛАВА 19
На лугу уже стоял господин Рональд, а рядом конюх держал под уздцы двух телебести. Второй — почти такой же, как Грайф (так Аньис назвала скакуна, подаренного господину Рональду накануне отъезда), тоже вороной, но с белой звездочкой на боку.
— Я купил еще одного, — улыбнулся господин Рональд. — Ты можешь и дальше ездить на Грайфе. Мне рассказали, как ты его назвала…
— Он, наверное, соскучился по вам, — с улыбкой ответила Аньис и ласково погладила коня. Второй телебести протянул морду в ее сторону, знакомясь. Аньис рассмеялась и неожиданно поймала на себе внимательный, глубокий взгляд из черной бездны.
— А ты скучала по мне, Аньис? — спросил он и ловко подсадил ее в седло, придержав на мгновение дольше, чем это требовалось. А сам взлетел на второго телебести.
Аньис растерянно опустила глаза на холку Грайфа.
— Все во дворце скучали по вам, — ответила она. — Без хозяина дом пуст.
— Если только в нем нет хозяйки! — рассмеялся он и тронул коня. — Едем до той рощицы, потом выйдем на дорогу из города.
— Хорошо, господин Рональд, — ответила Аньис, пытаясь унять сердцебиение. Но… ей нравилась верховая езда. Ветер и азарт смывают и уносят все сложные чувства… Она пустила коня быстрой рысью, потом перешла в галоп.
Для верховой езды Аньис разработала себе несколько нарядов. Госпожа Кассора ездила в специальном женском седле, сидя боком. Такие были приняты в Карлии. Но Аньис больше нравилось обычное, мужское седло. Поэтому ее персиковое платье было особенным. Широкая юбка не застегивалась спереди, спадая двумя фалдами, когда Аньис стояла на земле. А под ней были узкие брюки, удобные, чтобы ездить верхом. Когда она сидела в седле, широкие полы почти целиком прикрывали ноги, и никто не мог сказать, что она ведет себя неприлично.
Интересно, оценил ли он, подумалось ей…
А волосы во время конных прогулок она обычно оставляла распущенными. Пусть ветер бьется в прядях, пусть они порой лезут в глаза, но так Аньис ощущала особенную свободу. И знала, что это хорошо смотрится.
Всадник в черном поравнялся с ней.
— Ты великолепно держишься в седле! — с широкой улыбкой крикнул он, и пустил коня еще быстрее. Что ж, господин Рональд, подумала Аньис и пришпорила телебести…
Возле рощицы он остановился, неожиданно спешился и, когда она оказалась рядом, взял под уздцы Грайфа. Сердце бешено колотилось от азарта скачки и непонимания, что он собирается делать.
— Отдохнем, Аньис, — улыбнулся он и поймал ее, когда она перекинула ногу, чтобы слезть. И снова она была в его руках чуть дольше, чем требовалось, трепеща от волнения, сдерживая его, как могла…
А дальше время как будто сделало круг. Все произошло, как тогда, когда он впервые катал ее на коне. Стоя почти вплотную, он мягко взял ее руку и положил на морду Грайфа. И накрыл своей, не отпуская. Аньис замерла от надежного нежного тепла его ладони. Опять подгибались колени, пальцы чуть-чуть подрагивали между живым, бьющимся теплом коня и сильной горячей ладонью, берегущей ее руку. Не зная, что думать, Аньис опустила взгляд.
— Прости меня, Аньис, — вдруг услышала она мягкий проникновенный голос, и он еще немного приблизился к ней, покоряя своей упругой силой.
— За что, господин Рональд? — изумилась она.
— Тогда я был невнимателен к твоим переживаниям, — его лицо было совершенно серьезно, лишь чуть-чуть приправлено мягкой и грустной улыбкой.
— Я не сержусь, господин Рональд, — Аньис посмотрела на него, собирая в кулак остатки воли. Его пальцы чуть-чуть поглаживали ее, заставляя легкие теплые волны разбегаться по всему телу. Она чувствовала себя, как пойманная птица, но птица, не уверенная, что хочет вырваться и улететь. — Это другое. Просто мне было очень плохо тогда… — прошептала она, опуская взгляд.
— Я не хочу когда-либо еще делать тебе плохо, — ответил он, скользнул ладонью к сгибу ее локтя, невесомо, но ноги совсем потеряли силу. Ей казалось, еще мгновение, и она просто упадет ему в объятия, как подрубленная.
И в этот момент в ней что-то вдруг сломалось. Та крошечная часть души, что хранила обиду и не могла забыть боль, взорвалась и заполнила ее целиком. Она резко рванула руку и отшатнулась на два шага в сторону.
— Зачем вы это делаете?! — почти закричала Аньис. — За что?!
— Что это, Аньис? — мягко спросил он, пристально глядя своей теплой черной бездной. В нем ничего не изменилось, только ровное тепло и привычное спокойствие.
— Все это! — слезы брызнули из глаз. — Смущаете меня, зовете везде… флиртуете! А вам ведь никто не нужен! Разве что так, отдохнуть… — горько закончила она. — Зачем вы играете со мной?!
— Я не играю, Аньис, ты не так поняла… — очень мягко ответил он и сделал шаг к ней. «Сейчас он обнимет меня, прижмет к себе, и я все забуду, — подумала Аньис… — Зайдусь слезами у него на груди, а потом… потом я буду принадлежать ему навсегда. Вернее, пока ему не надоест, пока он не насытит свою потребность в человеческом тепле и живых чувствах…»
— Вы всегда играете! Вам никто не нужен, поэтому и вы никому не нужны по-настоящему! — крикнула Аньис.
Как загнанный зверь, она рванула в сторону, бегом обошла его, одним движением взлетела на Грайфа, и, не оглядываясь, с места пустила его в галоп. Рыдая, она скакала обратно, ветер срывал слезы с лица, сердце заходилось от горя, и она прижималась к теплой холке коня, чтобы найти опору…
Знала, что он может ее остановить в любой момент. Но знала, что не будет. Он всегда дает ей выбор. Что ж…
* * *Можно было остановить Аньис, но он всегда давал ей выбор. Приказал Грайфу доставить ее невредимой во что бы то ни стало и смотрел вслед, поглаживая шею второго телебести.
Красивая, стремительная… Распущенные волосы развеваются, тонкая фигурка прижимается к конской шее, полы платья полощутся на ветру. Уносится от своего счастья и своей боли. Столько сомнений, столько досады и горечи, столько надежды, страсти, влюбленности, любви…
Нужно разрешить ее сомнения, а дальше пусть выбирает.
* * *Прискакав обратно, Аньис бегом пролетела по коридорам, не ответив встретившейся Тиарне.
— Ты с ума сошла так носиться?! Шею сломаешь! Да ни один мужик этого не стоит… И куда смотрит господин Рональд? Где, кстати, он сам?
Аньис на ходу неопределенно махнула рукой в сторону двери на улицу и стремительно бросилась к себе. Заперлась и долго рыдала на кровати, осознавая, что только что своими руками убила свое счастье. Но по-другому она не могла. Слишком обидно было то, что он предлагал. Хоть она и не понимала, что именно он предлагает, чего он хочет…
И не понимала, отчего особенно больно. Оттого, что теперь, когда она больше не девочка-рабыня, широко открытыми глазами смотрящая на него, она вдруг ему понадобилась. Почему-то это очень обидно… Или оттого, что, скорее всего, он просто играет. Или оттого, что она обидела его, может быть, несправедливо…
Наверное, прошло много времени, Аньис не знала. В какой-то момент слезы закончились, и она застыла на кровати в опустошении и с саднящей болью внутри. В дверь уже стучали много раз, но теперь она услышала особенно настойчивый стук.
— Аньис, открой, тут странное, — послышался голос Тиарны.
— Что такое? — Аньис вытерла слезы и на слабых ногах пошла открывать.
— Ээээ…. Можно, Парм войдет? — спросила Тиарна, она явно была растеряна.
— Да, господин Парм, заходите, — вежливо сказала Аньис, пропуская Парма с Тиарной к комнату. В руках у Парма была большая синяя плоская коробка.
— Тебе подарок от господина Рональда, — сказал Парм.
— Велено срочно передать любым способом, — подтвердила Тиарна. — Давай, Парм, поставь вон там, на стул… И пойдем, не наше все это дело.
— Что, прямо срочно сказал доставить? — спросила изумленная Аньис, хлюпнув носом.
— Да, девочка моя. Настойчиво так, — Тиарна ласково погладила ее по плечу. — И кончай рыдать. С мужиками да их выходками еще и не то бывает… Дурные они все.
Молчаливый Парм бросил на нее красноречивый взгляд, призывающий постыдиться.
— Ну разве что мой Парм нормальный, — подмигнув Аньис, сказала огромная женщина и обняла своего худосочного мужа за плечи.
Аньис улыбнулась сквозь слезы, глядя на забавную пару управляющих.
— Идите, я сейчас умоюсь и посмотрю подарок, пусть Сиамми придет, — Сиамми звали ее новую служанку. Абба пару месяцев назад вышла замуж за охранника. Обе бывшие служанки продолжали дружить с Аньис, были неизменно ей благодарны и вообще считали встречу с ней самым большим везением в своей судьбе. Но жизнь у них теперь была своя, а Аньис привыкала к новой, совсем другой по характеру, служанке.
Как только дверь за управляющими закрылась, Аньис кинулась к подарку. Картина, конечно, подумала она. Приятно, он решил подарить ей что-то из своих творений… Непонятно только, почему сейчас. Хочет показать, что не обиделся? Аньис надорвала синюю бумагу и стянула ее с картины. И обомлела.
Тоненькая, совсем молодая девушка стояла одна посреди зала, полного мужчин. Казалось, она слегка покачивается, трогательно беззащитная, невозможно красивая, а лица вокруг… кто с пониманием усмехается, кто восторженно растопырил глаза, кто — сложил губы в характерном причмокивающем жесте…
На глазах Аньис снова выступили слезы, родившись из самого центра души, из самой ее сути. Что было такого в этой девушке, что поражало в самое сердце? Не только и не столько красота. В ее фигуре и едва угадывающемся выражении опущенного лица были одновременно растерянность и решимость, беззащитность и сила, та, что свойственна слабым и нежным существам. И одиночество. Одиночество человека, встретившего судьбу один на один.
А еще… Каким-то немыслимым чутьем Аньис понимала, что картина написана не вчера. И ощущала в ней бесконечную нежность и что-то похожее на восхищение — то отношение и те чувства, что вложил художник в свое творение.
Так значит, он понял?! Почувствовал и оценил еще тогда? И она действительно была ему дорога. Вот эта девочка, которая стояла посреди зала, потом — осваивала науки в его доме, играла с ним в парти, следила за ним из-за угла, пыталась сбежать с женихом… Все это время она была нужна и дорога ему, с того самого момента, как предстала перед ним в праздничном зале, одинокая и растерянная.
Значит, он просто берег ее… От себя? От своей силы и немеряного могущества, от своей необычности тысячелетнего существа, от своей нечеловеческой сути… А он ведь даже пытался объяснить ей это, когда отчитывал после инцидента с зельем. Только она не поняла, поглощенная своими переживаниями.
Боль и любовь фейерверком взорвались в ней так же, как незадолго до этого взорвалась обида. Душа озарилась светом, как будто солнце вышло из-за туч и залило блеском бесконечную водную гладь.
— Сиамми, срочно приготовь мне умыться и голубое платье с лентами на плече, — решительно сказала она, когда пришла служанка. Ей хотелось прямо сейчас, бегом броситься к нему, где бы он ни был, сказать, что она поняла, извиниться за свои слова… Но Аньис была модельером и всегда хорошо следила за собой, нужно привести себя в порядок.
А спустя четверть часа она спешила по коридорам, пытаясь унять колотящееся сердце. Слезы радости и понимания рождались в сердце и просились на глаза, очищая душу…
— Где господин Рональд? — спросила она у Тиарны.
— Да где-то там, в дальнем флигеле, где у него мастерская, знаешь? Не уверена, что в мастерской, но где-то там… Вроде и магией он там занимается. Как вернулся вслед за тобой, так туда пошел. Тут знаешь… Ты рыдаешь, он картины пишет… У каждого свои причуды, — вздохнула Тиарна.
— Хорошо, спасибо, госпожа Тиарна, — улыбнулась Аньис, неожиданно чмокнула ее в щеку и пошла в дальний флигель.
* * *— О, события-то у нас какие! — сказала Тиарна мужу, когда Аньис скрылась за поворотом. — Как забегали-то оба… Эх… Ну, в дальнем флигеле никого нет, вот, глядишь, и срастется у них что. Эй, Парм, ты чего меня щиплешь! — Тиарна тонко взвизгнула. — Тоже хочешь, чтоб у нас все срослось, как у молодых?
— Да уж тебе жаловаться не на что, — усмехнулся Парм и обвил руками необъятную талию жены.
* * *За эти годы Эдор много раз срывался. Вначале часто, потом — все реже. Научился жить в постоянном голоде, который не унять. Порой он устремлялся в Альбене, но маленькая коробочка у левого виска, почти неощутимая в иное время, взрывалась болью в голове. Такой болью, что он орал, катаясь по земле.
Благодарил наставника, что это есть… Иначе, после того, как был так близко, ему не устоять. А он слишком берег свое Сокровище, чтобы убить. Попробовав единожды, он принял в наказание вечную разлуку.
Благодарил наставника и ненавидел. Хотя бы за то, что тот мог в любой момент прикоснуться к ней, не причинив вреда. За то, что может быть с ней рядом. И еще больше — за то, что при этом она ему не нужна. Все понимал умом, сдерживал себя, воспитывал себя, но все же ненавидел.
Сказать, что он скучал по ней — не сказать ничего. Он и сейчас жил только ею. Отвлекался на дела, их было много, интересных, но каждую секунду ощущал, что где-то есть она. Не видел ее годы, но привык считать своей девочкой. И жаждал, до зверской боли хотел… того, чего хотел всегда.
А еще — услышать ее смех, увидеть, как тонкие пальчики пляшут по дырочкам топоко, как она откинет прядь волос, как губы горячо задышат от волнения, как улыбнется ему так радостно, так искренне…Да он просто сел бы и смотрел на нее, наполнял бы душу, вдыхал и слушал, радуясь всему… Наверное, подросла, похорошела. Но и всегда она была прекраснее всех.
Его девочка. Его Аньис. Его Сокровище.