– Но ты грустишь. Тебе не понравилась опера?
– Понравилась, – ответила она и прижалась щекой к его плечу. – Удивительно, но у нас тоже есть «Свадьба Фигаро». Иногда мне кажется, что я дома, так все похоже. А иногда…
– Скучаешь по родным?
– Я стараюсь об этом не думать, – вздохнула она, – но не всегда получается. Знаешь, когда-то я мечтала петь в опере. Готовилась поступить на вокальное отделение в консерваторию, иногда выходила на сцену в ансамбле, ну, у меня мама работает в театре…
Она замолкла, задумавшись о чем-то своем, а Людвигу показалось, что перед ним внезапно приоткрылось что-то очень важное и драгоценное. Ведь они ни разу не разговаривали по душам. Он почти ничего не знает о своей загадочной, прекрасной, смелой и упрямой жене. И ему хочется знать о ней как можно больше! Не потому, что Гельмут велел, а потому что она – его жена. Самый близкий, самый дорогой ему человек. Потому что она любит его таким, какой он есть, со всеми его дарами и проклятиями.
– Я бы хотел тебя услышать.
– Не выйдет. Я потеряла голос, – в ее тоне печаль мешалась с удивлением и каким-то светлым спокойствием. – Сразу после школы. Потому и университет, биофак, что я не могу больше петь. А наука… к науке я привыкла с детства.
– Расскажи, как это получилось?
– Тебе в самом деле интересно?.. ну… это некрасивая история, Людвиг. Несчастная любовь, предательство, скандал…
– Твой несостоявшийся жених?
Она тихо засмеялась и потерлась щекой о его плечо.
– Нет. Слава богу, нет. Я была такая глупая! Если бы я вышла замуж за Влада… о, нет! Это было бы ужасно!
– Конечно, ужасно, – Людвиг обнял ее и зарылся носом в пахнущие театром волосы. – Ведь тогда бы мы никогда не встретились. Но ведь все хорошо, ты – герцогиня Бастельеро, а тот глупый мальчишка остался в прошлом. Я никогда тебя не обижу, Рина, ты же знаешь?
– Знаю, Людвиг. Ты совсем другой. Я никогда раньше не встречала таких, как ты. Не в магии дело, нет… ты… ты настоящий. Взрослый. Серьезный. И в то же время – открытый, эмоциональный, нежный… я не знаю, как это объяснить. Словно ты – цветной, а он – черно-белый. Как черно-белый старый фильм…
Людвиг слушал ее сбивчивые слова, обнимал, целовал ее волосы – и спрашивал, спрашивал. О ее первой любви, о ее родителях, об учебе в университете, о театре, о ее мечтах и планах, о друзьях и врагах… Она не успела рассказать и сотой части того, что он хотел бы узнать, когда они приехали домой.
– Уже? Так быстро, – удивилась она, выныривая из воспоминаний.
Мюллер, бывший за рулем, едва заметно усмехнулся: он вел мобиль на самой черепашьей скорости и самыми окольными путями, чтобы не прерывать беседу хозяев. Людвиг в очередной раз подумал, что определенно не хочет расставаться с настолько верным слугой, лет через двадцать непременно предложит ему продолжение карьеры. Впрочем, это будет нескоро. А пока…
– Ай, что ты делаешь?.. – вскрикнула Рина, когда он подхватил ее на руки.
– Несу тебя домой. Я слышал, в Руссии есть такой обычай, надо перенести невесту через порог дома. Мне он нравится!
– Но я же…
– Ты моя жена. Когда хочу, тогда и ношу тебя на руках!
Она засмеялась и крепче прижалась к нему, скользнув губами по его шее над воротничком.
– Я хочу тебе рассказать кое-что еще, – шепнула она. – Обещай, что не будешь ругаться и дослушаешь до конца, ладно?
– Обещаю, – ответил Людвиг, шагая через порог и взглядом приказывая Рихарду отложить все, что тот желал сказать, до утра. Даже если был пожар!
Рихард согласно склонил голову, и ведущая во внутренние комнаты дверь распахнулась, приглашая хозяина скорее в супружескую спальню…
И тут затрещал фониль. А ровно через мгновение где-то что-то с грохотом упало и разбилось. Если верить ощущениям, упал лабораторный шкафчик с реактивами, и они вот-вот загорятся.
– Проклятье! – Людвиг поставил Рину на пол. – Иди в свою спальню, я скоро.
– Безумный вечер безумного дня, – фыркнула и унеслась к себе: Людвиг краем глаза увидел спешащую ей навстречу взволнованную камеристку.
– Рихард, если там не король – меня нет дома, – крикнул он вслед дворецкому, бегущему к фонилю, и помчался в лабораторию.
По дороге он едва не споткнулся о кошку по имени Собака, идущую с таким независимым видом, что сразу стало понятно, по чьей вине упал шкафчик. Но ловить кошку и объяснять, как она не права, времени не было. Из лаборатории уже тянуло дымком и химической вонью.
Людвиг провозился в лаборатории, туша пожар и разбирая уцелевшие реактивы, почти час. За это время трижды заглядывал Рихард и сообщал о звонках. Звонил Герман. Первый раз – сегодня же представить королю отчет по иномирянке, второй – немедленно найти какие-то Барготом нюханные архивы, третий – к половине восьмого явиться к Гельмуту на архисрочное совещание, с отчетом и архивом.
– Какие архивы, он с ума сошел?! Какое совещание в половине восьмого?! Баргот их всех… – договорить ему помешал звон разбившегося стекла.
Это лопнул змеевик. А следом за ним – еще парочка реторт.
Глянув на полностью покрытые чешуей руки (что было весьма кстати – ни один реактив его чешую не брал), Людвиг еще раз помянул Баргота, кузена и начальство в разнообразных позах и велел себе успокоиться. Немедленно. Герман может хоть всю ночь названивать, хоть все фонили в доме сгрызть, Людвиг тут ни при чем. Людвиг спокоен, как ближайшее кладбище. Еще спокойнее.
Аккуратно закрыв шкафчик с уцелевшими реактивами, он позвал Рихарда и велел ему прибраться в лаборатории. А сам пошел на то самое кладбище – проветриться. Пяти минут ему хватит, чтобы прийти в себя и не пугать жену взглядом маньяка-убийцы.
План почти удался. Свежий осенний воздух остудил разгоряченную голову, подмигивающие звезды отвлекли от мирского и сиюминутного, а доносящееся из сада тихое пение пробудило в душе нечто, похожее на умиротворение. Лишь дойдя до калитки, ведущей на кладбище, Людвиг осознал, что голос ему незнаком. А вот мотив – знаком, и даже очень. Амадеус, ария Розины из «Свадьбы Фигаро».
Замерев у калитки, Людвиг прислушался к чистому мягкому голосу. В нем слышалась нежность, и Людвигу на миг представилось, как Рина будет вот так петь колыбельные их сыну.
А потом он, проклиная собственную паранойю, задался вопросом: кому Рина поет сейчас? Не кошке же, в самом-то деле? И тихо-тихо, чтобы не хрустнул ни один камешек под ногами, пошел на голос.
Виен, Астурия. Вилла «Альбатрос»
Рина
Развлекая Петюню, Ринка сто раз прокляла все тайные братства, убийц, спецслужбы и политиков. Малыш каким-то образом почувствовал угрожающую ей опасность, или ее страх, в общем, он кричал, отказывался от еды, плакал и требовал маму и на ручки. Ринке пришлось сначала его укачивать и утешать, обещая, что с ней все будет хорошо, потом кормить, а потом снова утешать и развлекать, только уже на свежем воздухе, потому что дракончик отказался оставаться в лаборатории. Ему там, видите ли, было страшно и скучно.
Что-то подсказывало Ринке, что малыш просто ее дрессирует, как и положено любому малышу, но сил на строгость у нее уже не было. Тем более что она твердо решила сегодня же показать его Людвигу, пережить все, что супруг имеет ей сказать по поводу общения с драконами и уже перестать сходить с ума на эту тему.
Вот она и устроила малышу концерт по заявкам. Первой заявкой шла сказка. Детская. Про репку. После логичного вопроса малыша, зачем деду с бабкой было тянуть подозрительный модифицированный корнеплод вместо того, чтобы выкопать его лопатой, Ринка решила, что со сказками она не угадала. Да и малышу было не слишком интересно, за последние сутки он явно перерос уровень младшего детского сада.
Второй заявкой была песенка. Ринка хотела отделаться шедевром «В траве сидел кузнечик», но Петюня на втором же куплете чихнул и захныкал.
«Ну что за ерунду ты мне поешь? Сама в оперу ходила, без меня! А мне оперу?»
Ринка попробовала ему объяснить, что оперу она не может, потому что у нее нет голоса. На что услышала категоричное:
«Неправда».
– Правда. Был раньше, а теперь – нет. Заболела, и голос пропал.
«А я тебя вылечу! Драконы – лучшие во всех мирах целители! Ты меня почеши… ага, и над хвостом почеши… вот, хорошая мама… а теперь пой. Все получится, я точно знаю!»
Недоверчиво хмыкнув, Ринка в самом деле попробовала спеть арию Барбарины, самую простенькую, для первокурсников. И у нее, о чудо, получилось! Никаких сипов, хрипов и срывающегося дыхания!
«Драконы никогда не врут, – гордо заявил Фаберже, восседающий на руках у восхищенной Магды. – Сказал, что будешь петь, значит, будешь. А потом еще почешешь!»
И она пела. Ночью, в освещенном луной и светлячками саду, кутаясь в теплую шаль, она пела маленькому дракончику сначала Сюзанну, потом Розину, и так увлеклась, что не услышала шагов и не заметила приближения зрителя.
– Браво, – раздался тихий голос Людвига. – Ты поешь лучше сегодняшней примадонны.
– Ой… – одновременно с ним шепотом вскрикнула Магда.
Ринка замерла, почему-то устыдившись. Ведь только сегодня она рассказала Людвигу, что потеряла голос, и вот – уже поет. Получается, что она соврала. Как некрасиво! А оправдываться – еще хуже…
Боже, о чем она думает?
«Мама красиво поет! Лучше всех!» – раздалось гордое.
Упс. Только бы Людвиг не услышал!
Но Упс ее молитвы проигнорировал.
– Мама? – переспросил супруг, выходя на полянку около заброшенного павильона и разглядывая свернувшегося на коленях у Магды дракончика. – Какие интересные новости…
Ринка не поняла, чего в его интонации было больше, недоумения, гнева или смеха. И не поняла, как можно одновременно злиться и смеяться. Или ей показалось? А, неважно. Хватит искать отмазки! Хотела знакомить – знакомь.
– Да, приемная мама, – твердо сказала она, становясь между Людвигом и дракончиком. – Это дракон, и его зовут Петер Фаберже. А еще сегодня меня чуть не убили. То есть меня и Тори. – На этом месте Людвиг издал нечто среднее между кашлем, хрипом и задушенным смехом. Или просто поперхнулся? Но Ринку это не остановило. – Я именно об этом хотела с тобой поговорить. Извини, до оперы не вышло, и в опере тоже…
– Хорошо, что ты не стала об этом говорить при посторонних, – кивнул Людвиг, справившийся с хрипом (или смехом). – Дай мне на него посмотреть.
– А ты не будешь?..
– Не буду, – сердито оборвал ее Людвиг. – Я, конечно, чудовище, но не до такой степени, чтобы обижать ребенка! Пусть и драконьего.
«Еще чего, – фыркнул Петюня. – Я сам кого хочешь обижу! Я грозный дракон! – и в доказательство чихнул искрами. А потом чихнул еще раз и жалобно сказал: – Я замерз и хочу к тебе на ручки! А еще ты обещала познакомить меня с твоим мужем, а сама! А-а-пчхи!»
Пришлось срочно укутывать малыша в шаль и прижимать к себе.
Людвиг тем временем велел Магде принести в Ринкину спальню горячего молока с медом и имбирем, и пирожков, и еще чего-нибудь…
– Питхен котлетки любит, ваша светлость, – осмелела Магда.
– И котлеток неси. На всех.
Магда унеслась, Ринка укутала дракончика в шаль, и повисло неловкое молчание. Людвиг разглядывал малыша, малыш – Людвига, и Ринке казалось, что сейчас они друг на друга зашипят, как разозленные гуси. Но Людвиг вдруг хмыкнул и протянул руки:
– Пойдешь ко мне? Заодно и познакомимся ближе.
«Ладно, – милостиво согласился Петюня. – Я знаю, тебя зовут Людвиг, и мама тебя очень любит. Ты будешь моим вторым папой?»
Ринку бросило в жар. Она, может быть, ни разу не говорила Людвигу, что его любит! Она, может быть, собиралась выбрать для этого признания подходящий момент… ну, например, когда Людвиг первый это скажет! А этот маленький поганец…
«Какие вы, люди, странные, – фыркнул поганец. – Ты любишь, он любит, и оба чего-то боитесь. Глупые люди».
«Глупые люди», – в тон ему чихнула кошка по имени Собака, спрыгивая с лавки, где лежала до того момента.
– Кошка разговаривает? – Людвиг от неожиданности замер, так и не взяв дракончика на руки. – Тоже?!
«Человек разговаривает?» – передразнила Собака и уставилась на него светящимися глазищами.
И только тут до Ринки дошло, что Людвиг слышит их обоих. Так же, как и сама Ринка.
Упс. Кто-то сегодня редкостный тормоз. Ведь доктор Курт говорил, что в семье Бастельеро были драконьи всадники! Что у них архив! Ринке показалось, что она только что поняла что-то очень, очень важное, объясняющее все странности – вплоть до ее попадания в этот мир… и тут Петюня снова чихнул.
Людвиг отмер и взял его на руки. А ценная мысль сбежала. Ну и ладно. Все равно Ринка во всем разберется! Вот прямо сейчас они поговорят с супругом, и вместе все поймут. Обязательно!
Уже в теплой спальне, умостившись на кровати рядом с Людвигом, позевывающим дракончиком и Собакой, Ринка под чай и бутерброды с котлетками рассказала все и по порядку. Ну, почти все. Умолчала лишь об анонимном письме, полученном в салоне мадам Шанталь, уж очень оно было странным. Ну и о матримониальных планах Тори – потому что не была уверена, что для Тори это всерьез, а не очередное задание франкской разведки.
– А с голосом я сама не понимаю, как получилось, – растерянно закончила она. – Наверное, это какая-то магия.
«Обыкновенное очищение ауры при переходе из мира в мир, – проворчала кошка по имени Собака. – Не тащить же было тебя вместе с паразитами!»
Ринке на миг стало обидно. Какие еще паразиты? Она – не собака блохастая, чтобы вот так… А потом обида прошла, как будто ее и не было. Ведь голос-то вернулся! И не только голос. Она сама как будто вернулась в то чудесное время до окончания школы, когда все было впереди, мир казался ярким и прекрасным, и собственное мнение значило намного больше, чем любое чужое.
Вспомнив Петечку, за которого она чуть было не вышла замуж, Ринка вздрогнула. Как она могла быть настолько слепа, чтобы не видеть – с ним она никогда не будет сама собой! Она была словно под гипнозом, всерьез верила, что больше никому не нужна, и никто на нее не польстится, и что она должна чему-то там соответствовать… ужас. Тихий ужас.
На фоне воспоминаний вопрос Людвига прозвучал чем-то очень странным.
– Почему ты назвала его Петером? В честь доктора Курта?
– Нет, так звали моего бывшего, – Ринка прижалась теснее к Людвигу. – Петюня чем-то на него похож.
На него… ну да, дракончик чем-то похож на Петюню после бани, а Петюня чем-то похож на доктора Курта в молодости и недоделанности, что ли. Как пробная версия. Забавная ассоциация, однако!
– Ты же говорила, Влад?
Ринка вздохнула.
– Влад – это в школе, ну…
– Из-за него ты не могла петь, я помню, – Людвиг поцеловал ее в макушку.
– Да. А потом был Петюня, за которого я так и не вышла замуж.
– Выходить замуж за мужчину, которого зовут Пе-тью-ня, это полный моветон.
Ринка от всей души согласилась. То ли дело Людвиг Пауль Бастельеро, герцог, некромант и настоящий полковник. Почувствуйте разницу! А настоящий полковник продолжил:
– Ты сказала про лабораторию, где жил… Фаби.
– Фаби? – переспросила Ринка.
– Фаби, – подтвердил Людвиг таким тоном, что Ринке мгновенно перехотелось с ним спорить или выяснять подробности. – Так что за лаборатория?
Упс. Кажется, кто-то проболтался о том, о чем нельзя было пробалтываться. Рихард ее покрывал, а теперь ему попадет. Если только…
– Обещай, что не будешь сердиться!
Людвиг забавно выгнул бровь, потер нос, вздохнул, вкладывая в этот вздох все сдерживаемые эмоции, и предположил:
– Рихард или фрау Шлиммахер?
– Сперва поклянись!
– Обещаю, что никого не убью и даже не покалечу, – с серьезным видом сказал Людвиг.
Ринка улыбнулась, поняв, что гроза миновала, не начавшись.
– В общем, это старая лаборатория твоего двоюродного деда. Подвал между домом и заброшенным павильоном, там есть тайный ход. Она была закрыта, но Рихард мне показал. Ты обещал!
– Можешь не волноваться, Рихард останется в целости и сохранности, – Людвиг хмыкнул, и Ринка задумалась: что-то она упустила! Что-то о Рихарде. Похоже, важное.