Воспоминания накатили не вовремя, стирая улыбку.
— Что случилось, Шарлотта?
Эрик опустился на подлокотник дивана, глядя мне в глаза. Можно было уйти от ответа, сослаться на усталость, но сегодня он раскрыл о себе слишком многое. Да и к чему молчать, если эти чувства все равно не дадут мне покоя. Сколько бы я ни старалась, рано или поздно придется с ними справляться.
— Я подумала о леди Ребекке. О том, что она моя мать, но я не чувствую ничего по отношению к ней.
Эрик нахмурился.
— Ничего, кроме желания никогда больше ее не видеть.
— После того, что случилось, это нормально.
— Не знаю. Не уверена. Она меня вырастила, дала мне крышу над головой… не бросила, хотя могла бы. Не отдала в приют.
— Иной раз лучше оказаться в приюте.
— Ты так говоришь, потому что никогда там не был.
— Зато там была моя сводная сестра. Смотри, — Эрик стремительно поднялся, выдернул меня из кресла и взмахнул рукой.
Портьеры разошлись в сторону, и я увидела, что за окнами валит густой снег. Казалось невозможным поверить в то, что на улице вместо промозглой колючей сырости, при воспоминаниях о которой даже сейчас хотелось зябко поежиться, настоящая зимняя сказка.
— Откуда ты…
— Я его чувствую.
— Снег?!
— Разумеется. Снег — это вода.
— Но твоя магия…
— Я просто чувствую все, что связано с водой. А управлять этим могу исключительно с помощью магии искажений.
— Не понимаю…
— Например, вот так.
На нос упала снежинка. Одна, другая, третья… Четвертая прилепилась на лоб, пятая на щеку. Прежде чем успела понять, что произошло, рядом вздохнула зима и на нас посыпался густой снег. Подняла голову, и увидела, что сквозь изумрудное сияние в библиотеку летят белые искры. Невольно залюбовалась такой красотой, даже подставила руку, собирая их в ладонь.
Они покалывали пальцы мягким холодом и тут же таяли, а потом Эрик неожиданно притянул меня к себе. Его губы накрыли мои: легко и нежно, едва уловимой лаской. Поцелуй вышел удивительно коротким, настолько, что когда он прекратился вместе со снегом, широко распахнула глаза.
— Уже поздно. Отвезу тебя домой, — невозмутимо заявил Эрик и отстранился.
Мне оставалось только хлопать глазами и пытаться понять, что это только что было. И было ли вообще? Скажешь кому, что целовалась под снегопадом в библиотеке, не поверят же. В лучшем случае не поверят, а в худшем отправят куда-нибудь поправить здоровье. Не думаю, что многие на такое способны.
Пока мы собирались (точнее, собиралась я, а у него книги просто разлетались по полкам), я просто не могла на него не смотреть.
Как он управляется с магией!
Это же просто волшебство какое-то, как бы странно это ни звучало.
Но... почему он так быстро прервал поцелуй?
Комнату согревал артефакт, лежащий в самом центре. По форме он напоминал выпуклый диск, излучающий солнечный свет, вот только расходящееся от него тепло духоты не создавало. В кои-то веки мне не пришлось тереть мокрые волосы полотенцем до сухих спутанных прядей (решение искупаться пришло внезапно, когда я очутилась в небольшой, но очень уютной ванной). В этом доме все было небольшое и уютное, не в пример холодному роскошному особняку Эрика в Дэрнсе. Вчера мне было не до того, но сегодня я поняла, что этот дом действительно мог бы стать мне домом.
Два этажа, небольшой холл и лестница, уводящая на второй этаж. Здесь было несколько комнат, одну из которых отвели мне, и, надо признаться, она мне очень понравилась. Теплые персиковые обои становились еще теплее от света артефактов. Огромная кровать из орехового дерева, зеркало, комод и стул: вот и вся нехитрая обстановка. Хотя, в стену еще встроили гардероб, но он так и остался пустым, складывать туда мне было нечего.
Поплотней запахнула халат и подошла к окну: снег валил еще сильнее, и я невольно задумалась о том, как сейчас Эрик. Добрался ли уже, или все еще едет (сквозь метель на мобиле мы продвигались крайне медленно). Мысли о странном и нежном поцелуе, немыслимо коротком, не давали покоя. Я даже прижала палец к губам, рассматривая вид из окна. В высветленной снегом темноте выделялись массивные очертания купола Миланейского собора, чуть в стороне — громада Большого королевского театра.
Воспоминания о театре заставили задернуть шторы и отойти.
«Достойным финалом для такой мерзости стало бы раскаяние или гибель распутницы…»
Они что, всерьез хотели бы смерти этой женщины только из-за того, что она осмелилась любить?! Энгерийское общество заклеймило ее позором лишь потому, что Виттория не позволила своей семье умереть с голода. Что уж говорить обо мне. О таких, как я.
К этому я тоже мысленно возвращалась, снова и снова.
К этому и, пожалуй, к тому, что осталось в прошлом моих родителей. Как получилось, что я появилась на свет, если леди Ребекка всегда придерживалась строгих нравов? Что случилось с моим отцом? Любила ли его леди Ребекка? А он ее? Почему она оказалась со мной на руках в Фартоне?
Вопросы, которым суждено остаться без ответа.
Опустившись на кровать, принялась расчесывать волосы, просматривая лежащие рядом записи по магии. Записи просматриваться отказывались, потому что в голову все равно лезла эта дурацкая статья.
Распутница…
Да что они знают о распутстве!
Ой.
Неожиданно вспомнила, что собиралась испечь пирогов для Джона и Ричарда, но после занятий с Эриком совершенно об этом забыла. Что говорить, я обо всем забываю, когда оказываюсь рядом с ним. Похоже, пора это признать, смириться… и не думать о поцелуе! А он все еще горел на губах дразнящей лаской, продолжения которой хотелось немыслимо.
Эрик проводил меня до самых дверей, но заходить не стал. Просто коснулся губами кончиками пальцев и попрощался. Он шел к мобилю, а снег падал и кружился над нами, совсем как в библиотеке. Сегодня, когда он уходил, мне совсем не хотелось с ним расставаться, не хотелось, чтобы Эрик меня отпускал. Не говоря уже о том, что мне самой не хотелось его отпускать. Хотелось… вот даже не знаю, чего мне больше хотелось. Наверное, обнять его и провести этот вечер рядом с ним. Вместе заснуть.
Несмотря на все приличия, правила и запреты.
Отложила щетку и решила спуститься за водой. Мисс Дженни, сытая и счастливая, спала у меня на подушке. Точнее, на одной из подушек, на этой постели было много места даже для двоих. А для меня одной так и вовсе чересчур.
Да что за мысли!
Решительно поднялась и вышла из комнаты. Артефакты загорались и гасли, обои в коридоре тоже были светлыми, и вообще весь этот дом был светлым. Словно лучился изнутри: возможно, дело было в тех, кто в нем жил. Я всегда считала, что места впитывают чувства людей, именно этим объясняется странный холод и желание поскорее покинуть какой-то дом, а в каком-то, напротив, задержаться подольше.
Вот и Тхай-Лао говорил, что у каждого дома свое сердце.
А еще он говорил, что Эрик спас ему жизнь. Интересно, если я спрошу об этом самого Эрика, захочет ли он ответить? Захочет рассказать, как это произошло?
Лестница совсем не скрипела, когда я по ней спускалась. Удивительно, потому что в подобных этому старых домах уж точно должны скрипеть половицы и доски. Коснулась перил и вздрогнула: странное ощущение, забытое чувство. Или не очень забытое?
Эта лестница, этот холл вдруг показались мне очень знакомыми. Невольно ускорила шаг, прислушиваясь, но тишину по-прежнему нарушал лишь шорох ткани, еле слышные шаги, украденные ковровой дорожкой, и мое дыхание. Внимание привлекли светильники на невысоких столбиках, вспыхнувшие сразу, стоило мне к ним приблизиться. Едва ступив в холл, обернулась.
Вечером все выглядит по-другому, но эта лестница и витраж под ней удивительно напоминали дом из моего сна. Из того сна, в котором Эрик показал мне оплетенную веревками меня, а потом…
Да нет же. Это точно был именно этот дом.
Поднимаясь сегодня вместе с Сюин, я совсем не обратила внимание на разноцветный мозаичный витраж. Что уж говорить про вчера: вчера я и упавшего рядом носорога не заметила бы, но сейчас с каждым мгновением все больше и больше убеждалась в том, что во сне видела именно это место.
Почему?
Почему Эрик показал именно его?
Шаг, еще шаг. И правда, половицы под моими ногами не скрипели, пахло деревом и лаком. Такое чувство, что здесь только-только сделали ремонт. Оглядевшись, поняла, что так и есть: ковры, кушетка, обои на стенах — все новое.
«Этот дом принадлежит не мне».
То есть Тхай-Лао приехал в Лигенбург и занялся ремонтом? Снаружи дом выглядел не то чтобы старым, старинным. Если внутри все пришло в негодность, проще было бы снять или купить другой. Почему вообще нельзя было жить в Дэрнсе? То есть в Энгерии считалось нормальным, что в жалованье дворецкого и остальных слуг входит постоянное проживание по месту работы. Нет, конечно, бывали и исключения, особенно в городе, особенно для семейных, но Тхай-Лао не женат, а его брата с женой уж точно можно было где-нибудь поселить. В том особняке всех королевских гвардейцев разместить можно!
— Шарлотта?
— Ай!
Я резко обернулась и чуть не сбила с ног Сюин, которая неслышно подошла сзади.
Сердце колотилось как сумасшедшее, и я прижала руку к груди.
— Вам что-нибудь нужно? — иньфаянка внимательно смотрела на меня.
Судя по ее виду (Сюин была полностью одета, волосы убраны наверх), спать она еще не собиралась.
— Да, я спустилась за водой. Покажешь, где кухня?
— Нет, что вы, — девушка покачала головой. — Я принесу. Возвращайтесь к себе, и… ох! Я же совсем забыла сказать, вам привезли вот это.
Сюин подошла к дверце под лестницей, отперла ее и достала тубу. Мою тубу.
«Девушка» вернулась домой!
— Спасибо! — подхватив ее, взлетела по лестнице чуть ли не вихрем: мне не терпелось ее увидеть.
— Мисс Дженни! — закусила губу. — Мисс Дженни, она вернулась!
Поспешно открыла тубу, потянула холст на себя, и…
Растерянно смотрела на то, как он разваливается в моих руках на куски.
Сначала я даже не поняла, что случилось. Часть холста осталась в тубе, часть в моих руках, часть сползла на пол. Но даже та, что я держала в руках, была безжалостно исполосована ножом… или ножницами. Не знаю. Там, где была «Девушка», сейчас красовались множественные порезы: платье, лицо, волосы — все это превратилось в лохмотья.
Я выпустила ее из рук, глядя как пласт изуродованной картины сползает на пол.
Попятилась, наткнулась спиной на стену.
Перед глазами потемнело, стало нечем дышать, комната пошатнулась.
За что?!
В груди словно разрастался холодный ком, ком, который давил на сердце и мешал ему биться. Инстинктивно потянулась к горлу и замерла: комната стремительно теряла краски, и вместо нее повсюду расцветала серая хмарь. Проплешины Грани вползали одна в другую, окружая меня, стягиваясь, захватывая в кольцо. Миг — и сама я очутилась между жизнью и смертью, ледяные руки задрожали, вместе с кусками валяющейся на полу картины, тубой и возвышающейся над ними кроватью.
Нет, нет, нет…
Мисс Дженни выгнула спину и зашипела, глядя на меня, а сквозь мое тело словно протолкнули что-то холодное, мерзкое, жуткое: с силой, рывком, и эта неведомая сила швырнула меня на пол. Я рухнула прямо на обрывки холста, цепляясь слабеющими руками за ковер, стремительно перевернулась на спину, чтобы увидеть… белесую фигуру, обретающую очертания мужского тела.
Призрак больше не парил надо мной, если, конечно, это был призрак.
Ноги коснулись пола, бледное лицо с зачесанными назад по моде прошлых лет волосами было искажено яростью. Не в силах пошевелиться, замерла под жутким взглядом неживых глаз. Или живых?
Всевидящий!
Нужно было закричать, позвать на помощь, но я даже рта раскрыть не могла, а он медленно шел ко мне. Медленно, едва касаясь полупрозрачными ботинками пола. Заострившиеся черты, тонкий нос, плоские надбровные дуги. Тонкие губы едва шевелились, но я, разумеется, не слышала ни звука. Тянувшийся от него холод впивался в кожу, иглами пронзал до костей, сковывая по рукам и ногам.
Связующий артефакт!
Не чувствуя даже биения сердца, рывком сорвалась с пола, отпрянув от яростно ударившей в мою сторону тени. Упала на кровать, стремительно выбросила вперед руку, коснувшись заветной броши. Меня с силой вдавило в покрывала, перекрывая воздух, по телу растекался холод, сознание помутилось.
— Змея… Должна… Умереть…
Не сразу поняла, что это шипение вырывается сквозь плотно сжатые губы, моим изменившимся до неузнаваемости голосом.
— Змея-я-я-я…
Щелчок, медальон распахнулся. Рука ослабла, пальцы почти не слушались: подчиняясь непонятному порыву, я замахнулась, чтобы отбросить его в сторону… и последним усилием воли вдавила палец в самое его сердце.
Над створками полыхнули искры, меня вздернуло наверх, а потом снова отбросило на кровать. Изумрудные искры портала разорвали забвение грани, я успела увидеть искаженное болью и злобой лицо с раззявленным ртом, словно сквозь него вытекала вся ненависть этого существа. Пугающий потусторонний образ сменился белесой дымкой и растаял в ту же минуту, как в комнату шагнул Эрик.
Между его пальцами клубилась магия искажений, в потемневших глазах — золото.
Это было последнее, что я увидела, перед тем как соскользнуть в темноту.
Я чихала и смеялась: пыльца оседала на волосы, рассыпающая солнце ранняя осень искрилась на лепестках аламьены. Меня подхватывали на руки, подбрасывали в воздух и ловили на лету. Я чувствовала льющееся сквозь широкие ладони тепло, льнула к нему и тянулась крохотными пальчиками за огненно-рыжими, совсем как язычки костра, прядями. День сменялся ночью, и язычки костра тоже мельтешили перед глазами, они взлетали в ночное небо россыпью золотых искр.
— Ты когда-нибудь чувствовала себя настолько счастливой? — низкий мужской голос рокотом отдавался во мне.
Я уже засыпала, засыпала на широкой мужской груди, взлетающей и опадающей, как качели.
— Нет, никогда, — в женском голосе звучала улыбка. — Только с тобой. С вами…
Мужчина приподнимался, поддерживая меня, тянулся к губам сидевшей рядом женщины. Я запрокидывала голову, сонно моргая, и ее лицо…
— Шарлотта, просыпайся.
Прикосновение пальцев к щеке вышло невыносимо-легким, а еще нежным. Я невольно потянулась за этой лаской. Улыбнулась, открыла глаза, и… в ту же минуту вспомнила все, что произошло.
— Доброе утро. — Эрик сидел на кровати рядом со мной. Полностью одетый, соседняя подушка не смята.
— Уже утро?!
Взглянула в окно, где в предрассветной темени по-прежнему падал снег.
— Уже.
Он что, всю ночь провел здесь?! И даже не сомкнул глаз?
— Мне жаль, — ладонь его легла на мою. — Но он за это ответит.
Не сразу поняла, что Эрик говорит о Ваттинге, а когда поняла, рывком села на постели:
— С чего ты взял, что это он?!
— Больше некому. Рабочим, которые разбирали картину и упаковывали твой холст, не было до него дела. Точно так же, как и тем, кто его доставлял.
— Но ты же не думаешь, что…
— Разумеется, не он сам. Такие, как Ваттинг, все делают чужими руками.
Глаза темные, как небо перед страшной бурей. Таким я не видела его лицо даже в тот вечер, когда мы в последний раз поссорились из-за Ирвина. Четко очерченные губы плотно сжаты, превращая его в Ормана, я почти видела узор маски, проступающий на его лице.
— Эрик, ее уже не вернешь. Или ты… мог бы?
С надеждой взглянула на него, но он покачал головой.
— Магия тоже не всесильна, Шарлотта. Я бы очень хотел это исправить, но…
Он не договорил, только лицо стало еще более жестким.
— Нет, — попросила я. — Не надо. Не ходи к нему.
— Не надо? — тихо произнес Эрик. — Хочешь оставить все, как есть?
Наклонился рывком, что-то подхватил с пола. Перевела взгляд на его ладонь: вид истерзанной «Девушки» заставил внутренне сжаться, но я не отвела взгляд. Мне придется привыкать к мысли, что ее больше нет.
— Хочу. Это всего лишь картина.
Никогда не думала, что скажу такое, но ни одна картина, пусть даже дорогая моему сердцу «Девушка», не стоила того, что я сейчас видела в его глазах. Нечто страшное и жестокое, пугающее меня ничуть не меньше случившегося этой ночью.