На древнем, скрипучем и жутко неудобном стуле сидеть приходится долго. Жутко хочется достать хоть телефон и поиграть в какую-нибудь игру, чтобы скрасить минуты ожидания, но со стороны это будет выглядеть несолидно. Приходится терпеть и изучать трещинки на потолке и стенах, разводы на поверхности стола. Время тянется неимоверно долго.
– Савин, проходите. – Я повернулся на голос охранника и замер – в комнату вошел мой пятничный знакомый Максим.
– Здравствуй… те, – с некоторой запинкой все же сумел выговорить я, потрясенный таким финтом судьбы.
– Привет, – пробормотал не менее потрясенный подзащитный.
– Я твой адвокат, – пояснил, дождавшись, когда за охранником закроется дверь.
– А-а, – протянул он, явно не понимая ситуацию, и мне приходится объяснять все с самого начала.
– Мама, – Макс улыбнулся чуть застенчивой, доброй улыбкой, и сразу становится ясно, что мать он любит и относится к ней с нежностью, – она…
– Ты должен мне рассказать все, чтобы я смог выстроить линию защиты. Когда произошло изнасилование?
– Когда мы были в театре, – он пожал плечами и усмехнулся; время я знал, но только сейчас соотнес его с человеком и понял, что у того стопроцентное алиби в виде меня.
– Тогда возникает вопрос, почему она тебя оговорила, зачем это было надо, и каким образом ей удалось подтвердить факт изнасилования.
Макс улыбается и молчит, приходится уговаривать, убеждать, объяснять, что я также, как и врач, соблюдаю тайну клиента и стремлюсь помочь всеми доступными методами, а он мешает. В конце концов, что такого могло произойти между парнем и девушкой, что это совсем нельзя озвучить?
– Мы поссорились, она была очень обижена и зла на меня, – слишком обтекаемо ответил Макс, нет, так не пойдет! Чтобы полностью нейтрализовать девицу и раз и навсегда отбить ей охоту к подобного рода подставам, мне нужно знать все досконально. Следующие полчаса я бился, пытаясь донести эти простую истину до упрямого клиента. Ответы меня не удовлетворяли ни капли – уклончивые и малоинформативные, на них защиту не построишь.
– Стас, ну чего ты от меня хочешь? – Макс устало положил голову на руки. – Я ее не насиловал. Точка. Не надо ее учить, и встречный иск я подавать не буду. Дядя у нее в ментовке, вот и весь тебе расклад. Просто подтверди, что я в это время был с тобой, и все. Пусть меня выпустят.
Мне это не нравилось. Совсем.
– Хорошо, – я уже почти потерял надежду добиться правды, но увы, такое в моей работе случается довольно часто: люди почему-то опасаются до конца довериться адвокату, – давай тогда просто определим временные рамки. Вы с Ларисой должны были пойти в театр? Кто за кем должен был зайти?
– Лара работала и собиралась прийти сразу туда. Ей недалеко было.
– Ты был дома?
– Да, сначала спал после смены, потом просто был дома.
– Зачем она зашла? И часто ли она так делала? – было совершенно понятно, что Макс свою девушку не ждал и скорее всего не обрадовался.
– У нас было заведено сначала звонить, а потом приходить, – пояснил Максим.
– А тут она пришла внезапно и воспользовалась ключом, который ей дала твоя мама? – Да, Мария Петровна рассказала и об этом; в отличие от сына, она мне доверилась. Я даже знаю, что она воспринимала эту самую Ларису уже практически в качестве невестки, считая вопрос о свадьбе делом решенным.
– Да, – нехотя согласился Макс и поморщился, ему явно неприятно вспоминать о том, что произошло дальше.
– Ты высказал ей свое недовольство, возможно схватил за руки – синяки-то хоть настоящие, или тоже выдуманные?
– Настоящие, – через силу подтвердил клиент, – но не с этого раза. Я ее не трогал в пятницу. Мы просто орали друг на друга, вернее она на меня.
– Так, а синяки откуда?
– Господи! Ну какой же ты зануда, – взорвался Макс.– Ларка любила когда ее привязывали к спинке кровати, вот и синяки. Доволен?!
– То есть синяки не свежие, – уточнил я, – а от какого дня?
– Со среды, в четверг я работал, – сухо сказал он.
– Хорошо, – ровным тоном произнес я, чтобы не провоцировать человека, каждому неприятно трясти сокровенным на людях, – тогда во сколько она ушла? И почему решила, что ты будешь дома?
– Ушла почти сразу, ну может быть, минут через пятнадцать. Мне в общем идти было некуда, раз театр сорвался, и я бы при других обстоятельствах, наверное, сел на кухне пить. Лара меня знала достаточно и предположить дальнейшие мои действия вполне могла.
– А ты вместо этого вдруг решил продать билеты?
– Ну да, – он замялся, – до зарплаты еще неделя, а билеты недешевые – партер все же. Подумал, что занимать меньше придется, а может, и вообще выкручусь, – он замолчал, думая о чем-то, – а потом я ушел, но забыл свет погасить в кухне.
– Думаешь, она могла посмотреть с улицы и решить, что ты дома?
– Не знаю, – вздохнул Макс и сжал коленями ладони обеих рук.
В комнате повисло неуютное молчание. Я сидел и наблюдал за Максимом, который упорно не поднимал глаз и изучал не слишком чистый пол. По всей видимости ничего он мне больше не скажет. Жаль.
– Послушай, – разговаривать с макушкой было неудобно, хотелось все же лицом к лицу, тем более нужно было донести до клиента несколько принципиально важных вещей, – я не смогу быть твоим адвокатом.
– Но.., – вскинулся Макс.
– Не перебивай, пожалуйста! Я не могу быть твоим адвокатом, потому что я свидетель, понимаешь? Мне нужно или брать самоотвод, или ты от меня отказываешься и просишь другого. Я тебе порекомендую своего коллегу, он очень грамотный юрист, и естественно я буду тоже помогать и участвовать, но негласно, а на суде выступлю как свидетель защиты.
– Хорошо, – вздохнул он после паузы и вдруг спохватился: – постой, как в суде?
– А как ты хотел? Выпустить тебя с таким обвинением из ИВС никто не выпустит. Срок содержания здесь по закону всего три дня, далее тебя надо или выпускать или переводить в СИЗО. Нужно говорить, что почти два дня ты уже отсидел, и что за оставшиеся сутки мы не успеем ни найти свидетелей, ни провести повторную экспертизу, которую, кстати, назначает суд?
– О черт, – расстроенный донельзя Макс взъерошил шевелюру и снова зажал ладони коленями.
– Вот такая у нас система правосудия, – развел руками я, – завтра тебя могут повезти в суд, чтобы определить дальнейшую меру пресечения. Это на час примерно, и никаких других вопросов там рассматриваться не будет. Адвокат у тебя будет уже другой, мой коллега Александр Михайлович.
– А ты не придешь?
– Я же свидетель, кто меня пустит? Макс, мы постараемся вытащить тебя как можно быстрее, но чудес не бывает, такие дела как правило рассматриваются три – шесть месяцев. У меня, конечно, есть знакомые в суде, и я попытаюсь ускорить процедуру, но это уже как получится. Да, – я спохватился, чуть не забыв самое главное, – тебя еще не допрашивали?
– Нет, – глухо отозвался он, сраженный пониманием того, насколько сильно влип.
– Ничего не говори, ничего не подписывай. У тебя есть адвокат – все только с ним. Это понятно?
– Да…
– Обещаешь?
– Куда я денусь, – попытался улыбнуться Макс.
Возвращался в контору я в отвратительном настроении, снедала злость на нашу неповоротливую систему правосудия, на продажных ментов – язык не поворачивался называть их полицейскими, – которые, пользуясь своей властью и погонами, творили что хотели. А ведь еще в моем детстве родители учили, если что, обращаться к за помощью к «дяденьке милиционеру», теперешним родителям такое и в голову не приходит.
Я посмотрел на окна родной конторы – в одном из них маячил знакомый силуэт, значит, Зотов на месте, и это очень, очень здорово.
– Михалыч, – я просунул голову в дверь кабинета коллеги, – дело есть.
– Да ты что?! – ехидно отозвался тот, убирая в сейф тонкую папку с бумагами. – Нет чтобы сказать: Михалыч, тебе премия! Или: Михалыч, не пора ли тебе в отпуск?! Вот я бы поразился, а то – дело! Нашел чем удивить.
– Будет тебе премия к отпуску, – пообещал я, – а сейчас давай я тебя быстренько введу в курс дела, а то у меня самоотвод, ибо свидетельствую в пользу защиты.
– Во как! – восхитился Зотов и, склонив свою лысоватую голову набок, плюхнулся на жалобно заскрипевший стул. – Ну излагай.
Рассказ занял совсем немного времени, но после него Михалыч долго молчал.
– Повезло, – наконец выдал он, не уточняя, кому именно.
– Александр Михайлович…
– Стасик, я уже пятьдесят семь лет ношу это имя, а ты хоть и начальник, но должен же понимать, что при том объеме работы, которым ты сам меня завалил, между прочим, я физически не смогу обойтись без помощи.
– Я не отказываюсь, – пробурчал я в ответ, понимая, что попал – этому жуку палец в рот не клади.
– Ну, значит, так и порешим, – бодренько продолжил Зотов, хитро улыбаясь, – экспертов берешь на себя, стар я бегать еще и по экспертизам. Свидетелей ищу и опрашиваю я, нечего тебе светиться, а то еще чего доброго показания под сомнение поставят. Потом на тебе оформление дела, поездки в суд – копировать материалы мне тоже недосуг, и самое главное – проникновенная речь с тебя. Такая, чтобы я с ней выступил, и самое черствое сердце судьи…
– Михалыч…
-…растаяло! Это в ваших интересах, юноша! Ну и отпуск мне в августе предоставишь.
– Михалыч, это знаешь как называется?!
– Умением грамотно выстраивать отношения с руководством, – Зотов подмигнул сквозь стекло очков и заразительно засмеялся.
Я улыбнулся в ответ: сердиться на него не было никакой возможности, а адвокат он был от бога. И в этой ситуации, когда на него внезапно сваливалось еще одно дело, когда и своих невпроворот, он был вправе ставить условия. Хотя… Хотя насчет отпуска он загнул, надо потом будет с ним поговорить на эту тему – менять с таким трудом согласованный график я не буду.
Теперь следовало заняться рутиной – зарегистрировать дело, получить подтверждение на Михалыча, чтобы он был официальным адвокатом и мог посещать СИЗО и представлять интересы клиента в суде, и написать еще кучу нудных, но таких необходимых бумаг… Иначе не видать Максу свободы как минимум полгода.
Глава 5
Перед работой пришлось заскочить в супермаркет: Михалыч методично уничтожал запасы кофе, чая и конфет, приходя в мой кабинет с докладами о том, как продвигается дело Максима. Иногда мне казалось, что он специально это делает, устраивая небольшие перерывы, потому что временами новости были совершенно незначительными.
Побросав в корзинку килограмма два разных шоколадных конфет и не забыв прихватить большую пачку черного чая, пошел на кассу – задерживаться в магазине смысла не было, а вот появиться на работе как можно быстрее как раз было нужно. Михалыч прислал уже две смски, вежливо интересуясь, где меня черти носят. Где, где…
– Полина, скажите Александру Михайловичу, что я у себя, – проходя мимо стола секретарши, негромко произнес я и еще тише добавил: – минут через пять, – надо же успеть спрятать покупки.
– Станислав Ильич, – едва я зашел в кабинет, как туда проник Михалыч, – мог бы и сразу заглянуть, я тебе не влюбленная барышня в окно высматривать.
– Михалыч, где горит? – поинтересовался я, снимая пальто и вешая в шкаф.
– Это ты меня спрашиваешь?! – возмутился тот. – Где ходатайство о независимой экспертизе? Где ходатайство о приобщении показаний свидетелей к делу?
– Не шуми, сейчас все будет. Чайник вон поставь, – Михалыч покосился недобро, но послушался. Я открыл портфель и извлек на свет божий пару папок в простых картонных обложках. – Держи, здесь вроде все.
– О! Це другое дело! – расплылся в улыбке Зотов и зашуршал пакетом, извлекая конфеты и заварку.
Я молча сел на свое место, слушая вполуха довольного Михалыча.
– Ну что, я бы сказал, что если и не все у нас в шоколаде, то довольно близко к тому. Смотри, что получается: ребятки в буфете вас очень даже хорошо запомнили, плюс есть запись видеокамеры. Люблю, ох как люблю эти новые системы безопасности. Вот с одной стороны, раздражает этот тотальный контроль, а с другой – вот хорошо же! – он отхлебнул горячего чая, развернул конфету и сунул ее в рот. – С Ларисой пытался поговорить – она ничего слушать не хочет, но это и не важно. Пусть пока поупирается, наш клиент стопроцентно невиновен. И я бы даже сказал, что заключать с ней мировое было бы совсем не в наших интересах. Нам нужно полное оправдание, и я еще буду настаивать на встречном иске – оговор есть оговор. Про дядю ее тоже все ясно, и прижать его тоже есть чем.
Мы посидели еще немного, ровно столько времени, сколько нужно, чтобы допить чай, и разошлись каждый по своим делам. Но уже перед дверью Михалыч вспомнил о привете от клиента и радостно мне его передал:
– И сказал отдельно спасибо за сигареты, кажется, чай его меньше обрадовал.
– Наверное, он не любит курить чай, – неуклюже пошутил я, но Зотов залился счастливым смехом, как будто услышал шутку века, и вышел в коридор, пребывая в отличном настроении.
Я убрал чашку на подоконник и углубился в работу, которой как всегда было немеряно.