Фелдманы были единственными в Дорчестере людьми, по которым Кэти скучала. И теперь думала: «Как там Ларри?» Фельдманы были ее друзьями, когда ей не на кого было опереться. Она хотела бы сказать Ларри, что скорбит о его потере. Она хотела бы поплакать с ним, поговорить о Глэдис, признаться, что благодаря им теперь ее жизнь стала лучше. Она хотела бы сказать, что встретила человека, который любит ее, и счастлива впервые за много лет.
Но ничего этого Кэти сделать не могла. Она вышла на террасу и долго сквозь слезы смотрела, как штормовой ветер срывает листья с деревьев.
— Ты сегодня какая-то притихшая, — сказал Алекс. — Случилось что-нибудь?
На ужин она сделала запеканку с тунцом, и сейчас Алекс помогал ей мыть посуду. Дети в гостиной играли с карманными компьютерами. Перекрывая шум воды, в кухню доносились жужжание и писк.
— Одна моя подруга умерла, — ответила Кэти, подавая ему тарелку. — Она долго болела, но все равно тяжело.
— Это всегда тяжело, — согласился он. — Мне очень жаль. — Он знал по опыту, что лучше не расспрашивать, а подождать, пока Кэти захочется рассказывать дальше, но она вымыла бокал и сменила тему.
— Сколько, по-твоему, продлится гроза? — спросила она.
— Недолго. А что?
— Просто думаю, не отменят ли завтрашний праздник. Или авиарейс.
Алекс бросил взгляд в окно:
— Да нет, разойдется. Ветер уже уносит тучи. Это последние капли.
— Вовремя, — сказала Кэти.
— О да. Стихия не посмеет вмешаться в планы оргкомитета праздника. Или в планы Джойс, в нашем случае.
Кэти улыбнулась.
— Сколько времени у тебя займет поездка?
— Четыре-пять часов. До Рейли не очень удобно ехать.
— А почему ее дочь не прилетит в Уилмингтон или не возьмет такси?
— Не знаю, я не спрашивал. По-моему, из экономии.
— Ты делаешь доброе дело, помогая Джойс.
Он пожал плечами, как бы говоря, что все это пустяки, и сказал:
— Ничего, завтра повеселишься.
— На празднике или с детьми?
— И то, и это. А если хорошенько попросишь, я угощу тебя каким-нибудь хорошо прожаренным мороженым.
— Жареное мороженое? Фу, какая гадость!
— Да нет, вообще-то это вкусно.
— Здесь у вас что, вообще все жарят?
— Если нельзя пожарить, поверь мне, кто-нибудь придумает, как это сделать. В прошлом году в одном кафе подавали прожаренное масло.
У Кэти даже комок подступил к горлу.
— Ты меня разыгрываешь?
— Нет. Звучит противно, но люди в очередь выстраивались. Они и за инфарктами готовы в очереди стоять.
Кэти вымыла и ополоснула последнюю чашку и подала Алексу.
— Как думаешь, детям понравился ужин? Кристен почти ничего не съела.
— Кристен вообще малоежка. Важно, что мне понравилось. Очень вкусно.
Кэти лукаво улыбнулась:
— Действительно, кого волнуют дети, если тебе понравилось.
— Прости, но в душе я нарциссист.
Она потерла тарелку мыльной губкой и ополоснула ее.
— Жду не дождусь побывать у тебя в гостях.
— Почему?
— Потому что каждый раз мы здесь, а не там. Нет, я понимаю, так нужно ради детей. — «И ради Карли», — подумала она, но вслух произносить не стала. — Хоть посмотрю, как вы живете.
Алекс взял у нее тарелку:
— Ты у меня уже бывала.
— Да, но всего по несколько минут и только в кухне или гостиной. Мне еще не удавалось сунуть нос в твою спальню или аптечку.
— Ты этого не сделаешь! — с притворной яростью вскричал Алекс.
— Будь у меня возможность, я бы не удержалась.
Он вытер тарелку и убрал ее в буфет.
— Можешь находиться в моей спальне сколько хочешь.
Она засмеялась:
— Это так по-мужски!
— Я просто хочу сказать, что я не возражаю. И в аптечку загляни, у меня секретов нет.
— Все так говорят, — подтрунивала Кэти. — Вот у меня, например, масса секретов.
— Не от меня же.
— Нет, — серьезно согласилась она. — Не от тебя.
Она вымыла еще две тарелки и подала Алексу, с теплотой в душе наблюдая, как он вытирает их и убирает в шкафчик.
Алекс кашлянул.
— Можно тебя спросить? — начал он. — Не пойми неправильно, но мне любопытно.
— Давай.
Полотенцем он промокнул капли на руках, выигрывая время.
— Ты подумала над тем, что я сказал в прошлое воскресенье? На парковке, после обезьяньего родео?
— Ты много чего говорил, — осторожно начала Кэти.
— Разве ты не помнишь? Ты сказала, Эрин не может выйти замуж, а я ответил: зато Кэти ничто не мешает.
Кэти напряглась — не столько от воспоминаний, сколько от серьезного тона Алекса. Она прекрасно понимала, к чему он клонит.
— Помню, — подхватила она с наигранной легкостью. — Я ведь ответила, для этого мне нужно встретить подходящего парня.
При этих словах Алекс сжал губы, словно решая, откуда теперь начать.
— Я хотел узнать: ты подумала? Ну, о том, чтобы нам пожениться?
Вода была еще теплой, когда Кэти начала мыть вилки и ножи.
— Ты еще не делал мне предложения.
— А если сделаю?
Она взяла вилку и принялась ее оттирать.
— Я ж вроде говорила, что люблю тебя.
— Ты бы сказала «да»?
Кэти помолчала:
— Я не хочу снова замуж.
— Не хочешь или не считаешь это возможным?
— А какая разница? — спросила она с упрямым и замкнутым выражением. — Ты же знаешь, я замужем. Двоемужие незаконно.
— Ты уже не Эрин, ты Кэти. Сама говорила, что можешь показать водительские права.
— Я не Кэти! — резко сказала она, поворачиваясь к нему. — Ты что, не понимаешь? Я украла это имя у дорогих мне людей! У людей, которые мне доверяли! — Ее охватила прежняя беспричинная тревога этого грозового дня, с новой силой вспомнились доброта и жалостливость Глэдис, собственное бегство и кошмарная жизнь с Кевином. — Почему тебе всего мало? Почему нужно меня обязательно заставлять становиться тем, кем ты хочешь, а не тем, кто я есть?
Он вздрогнул:
— Я люблю тебя такой, какая ты есть.
— Но ты ставишь условия!
— Нет!
— Да! — настаивала Кэти. Ее голос неудержимо шел вверх, она не могла справиться с собой. — У тебя своя картина мира, и ты пытаешься встроить меня в отведенное место!
— Нет-нет! — запротестовал Алекс. — Я только задал вопрос.
— Но ты хотел определенного ответа! Ты хотел услышать желаемое, а в ином случае начал бы меня убеждать, что я должна делать, что ты хочешь, быть тем, кем ты хочешь меня видеть!
Впервые за время их знакомства Алекс взглянул на нее со сдерживаемым гневом.
— Не надо так, — попросил он.
— Чего не надо? Правды? Правды о том, что я чувствую? Почему? И что ты сделаешь? Ударишь меня? Давай, бей!
Он отшатнулся, как от пощечины. Кэти видела, что ее слова его задели. Но вместо того, чтобы рассердиться, Алекс положил кухонное полотенце на стол и отступил на шаг.
— Не пойму, что происходит, но извини, что я вообще завел об этом речь. Я не собирался ловить тебя на слове или на чем-то настаивать. Я просто хотел поговорить.
Он замолчал, ожидая, что Кэти что-нибудь скажет, но она молчала. Покачав головой, Алекс вышел из кухни, задержавшись на пороге.
— Спасибо за ужин, — негромко сказал он.
Кэти слышала, как в гостиной он говорит детям, что уже поздно, и как скрипнула входная дверь. Он тихо прикрыл ее за собой, и в доме стало совсем тихо. Кэти осталась наедине со своими мыслями.
32
На шоссе Кевину с трудом удавалось удерживать машину на своей полосе. Он хотел сохранить ясную голову, но в виски стучало словно молотком, под ложечкой болело, и Кевин остановился у винного магазина и купил бутылку водки. Водка притупляла боль, вызывая какое-то онемение чувств. Потягивая ее через соломинку, он думал только о Эрин, сменившей имя на Кэти.
Автомагистраль между штатами слилась в сплошное мутное пятно. Фары встречных машин — два нестерпимо резких белых булавочных укола — приближались навстречу и исчезали, когда автомобили с шумом проносились мимо. Один за другим. Тысячи машин. Успешные деловые люди куда-то едут по работе, занимаются делами. Кевин ехал на юг, в Северную Каролину, чтобы найти свою жену. Он проехал Массачусетс, Род-Айленд и Коннектикут. Позади остались Нью-Йорк и Нью-Джерси. Взошла неистово-оранжевая луна, но вскоре она побелела и поплыла по черному небу, таща за собой звездный полог.
Горячий ветер бил в открытое окно. Сведенными руками Кевин неподвижно держал руль. Мысли казались разрозненными кусочками загадочного пазла. Эта сука его бросила! Презрев законный брак, оставила его прозябать, сочтя себя умнее. Но он ее нашел. Карен Фелдман перешла улицу, и он узнал, что у Эрин был секрет. Больше секрета нет. Он знал, где живет Эрин, он знал, где она прячется. Ее адрес был нацарапан на клочке бумаги, положенном на пассажирское сиденье и придавленном «глоком», который Кевин достал из домашнего сейфа. На заднем сиденье стояла спортивная сумка с одеждой, наручниками и широким скотчем. Выезжая из города, Кевин остановился у банкомата и снял несколько сотен долларов. Ему хотелось кулаками разбить Эрин лицо, превратить его в бесформенную кровавую кашу. Ему хотелось поцеловать ее, обнять и умолять вернуться домой. В Филадельфии он залил полный бак, вспомнив, как выслеживал жену в этом городе.
Она дурачила его, вела тайную жизнь, о которой он и не подозревал. Ходила к Фелдманам, готовила и убирала у них, строя планы, лелея заговоры и живя во лжи. О чем еще она солгала, думал Кевин, о мужчине? Может, тогда его и не было, но теперь наверняка появился. Целует ее. Ласкает. Снимает с нее одежду. Смеется над ним. Они, наверное, сейчас в постели, она и ее мужчина. Смеются над ним за его спиной. «Вот я ему показала, правда? — говорит Эрин смеясь. — Кевин и не подозревал, что готовится».
Эти мысли привели его в полубезумное состояние. Он еле сдерживал ярость. Он ехал уже много часов, но упорно не останавливался — потягивал водку и часто моргал, чтобы четче видеть. Он не превышал скорости, не желая, чтобы его остановили. Не хватало еще кому-то увидеть пистолет на пассажирском сиденье. Эрин боялась пистолетов и всегда просила его запирать «глок» в сейф после смены, что Кевин и делал.
Но этого ей было недостаточно. Он купил ей дом, мебель, красивую одежду, возил в библиотеку и парикмахерскую, а ей все было мало. Кто сможет это понять? Неужели так трудно делать уборку и готовить обед? Он вообще не хотел ее бить, делал это, только когда не оставалось выбора, когда она вела себя как дура или позволяла себе невнимательность или эгоизм. Она сама напрашивалась.
Уши забивал ровный гул мотора. Теперь у нее водительские права и она официантка в ресторане под названием «Айвенз». Перед отъездом Кевин некоторое время посидел в Интернете и сделал несколько звонков. Выйти на след оказалось нетрудно — городишко-то маленький. Меньше чем за двадцать минут он выяснил, где она работает. Все, что нужно было сделать, — набрать номер и спросить, работает ли сегодня Кэти. На четвертый раз кто-то ответил «да». Он повесил трубку, не прибавив ни слова. Она думала, что сможет прятаться вечно, но Кевин хороший детектив, он нашел ее. Я еду, думал он. Я знаю, где ты живешь и где работаешь. Больше ты от меня не скроешься.
За окном мелькали рекламные щиты и съезды с шоссе. В Делавэре на него обрушился ливень. Кевин поднял стекло. Боковой ветер сносил машину в сторону. Грузовик впереди вилял, прицеп заносило на соседние полосы. Кевин включил дворники. Сразу стало лучше видно. Но дождь усилился, и Кевин подался вперед, нависая над рулем, изо всех сил вглядываясь в расплывающиеся световые пятна фар встречных машин. От дыхания стекло начало запотевать, и он включил обогрев. Если ехать всю ночь, он найдет Эрин завтра. Он привезет ее домой, и они начнут сначала. Муж и жена, живущие под одной крышей, как положено. Семейное гнездышко.
Они ведь были счастливы. Вместе ходили развлекаться. В первые месяцы брака, вспомнил Кевин, они с Эрин по выходным смотрели дома, выставленные на продажу. Она очень хотела купить дом, а Кевин слушал, как она говорила с риэлторами, — ее голос звучал в пустых домах как музыка. Она любила не спеша ходить по комнатам, и Кевин видел, что она обдумывает, как расставить мебель. Когда они нашли этот дом в Дорчестере, у Эрин даже глаза заблестели. В ту ночь, лежа в кровати, она пальцем рисовала у него на груди маленькие круги, умоляя внести задаток, и он, помнится, думал, что выполнит пожелания Эрин, потому что любит ее.
Кроме детей. Она хотела детей, большую семью и в первый год брака трещала об этом не переставая. Кевин делал вид, что не слышит, избегая признаваться, что не хочет видеть жену толстой, отечной, что беременные безобразны, что не желает слышать нытье о том, как она устала или как опухли ноги. Вернувшись с работы, он не хотел слышать плач и вопли младенца, видеть разбросанные по дому игрушки. Он не хотел, чтобы жена стала непривлекательной, с увядшим лицом, не хотел вечных вопросов, очень ли она толстая. Он женился на Эрин, потому что ему нужна жена, а не какая-то мать. Но она то и дело заводила об этом речь, надоедала день за днем, пока он не дал ей наконец оплеуху, велев замолчать. После этого Эрин больше никогда не заговаривала об этом. Теперь Кевину казалось — может, действительно стоило дать ей то, что она хотела. Она бы не ушла, будь у них ребенок, просто физически никуда бы не делась. Вот почему она не убежит снова.
Они заведут ребенка, решил Кевин, будут втроем жить в Дорчестере, а он вернется на работу и снова станет детективом. По вечерам он будет приходить домой к своей красавице жене, и люди, увидев их в бакалее, залюбуются и скажут: вот настоящая американская семья.
Он думал, стала ли она снова блондинкой. Надеялся, что ее волосы длинные и светлые и их можно пропускать сквозь пальцы. Ей нравилось, когда он так делал. Она шептала ему слова, которые он любил слышать, заводила его. Но все это было притворством, если она собиралась уйти от него и не вернуться. Она лгала ему, постоянно лгала. Неделями. Месяцами. Она обманывала. Украв документы у Фелдманов, купив себе сотовый, выкрадывая деньги из его бумажника. Планировала и замышляла, а он ничего не подозревал, а теперь другой мужчина делит с ней ложе, пропускает пальцы через ее волосы, слушает ее стоны, нежится в ее объятиях. Кевин закусил губу и ощутил вкус крови, ненавидя Эрин, желая топтать ее ногами, швырнуть вниз с лестницы. Он снова выпил водки, чтобы избавиться от металлического привкуса во рту.
Она одурачила его, потому что была красивой. Все в ней было красиво — грудь, губы, крутой изгиб пониже поясницы. Разглядев ее у казино в Атлантик-сити, Кевин невольно подумал, что еще не видел такой красавицы. Четыре года брака ничего не изменили. Эрин знала, что он хочет ее, и пользовалась этим. Сексуально одевалась. Укладывала волосы. Носила кружевное белье. Он ослабил бдительность, поверив в ее любовь.
Но она не любила и даже не думала о нем. Ее не заботили расколотые вазоны и разбитый фарфоровый сервиз, не волновало, что его отстранили от работы, не интересовало, что все эти месяцы он засыпает в слезах. Ей не было дела, что у него вся жизнь разваливается. Ей было важно то, что она хочет. Она всегда была эгоистичной и смеялась над ним. Смеется уже несколько месяцев, думая только о себе. Он любил и ненавидел Эрин, не в силах в этом разобраться. Глаза застилали слезы, и Кевин заморгал, прогоняя их.
Делавэр. Мэриленд. Пригород Вашингтона. Виргиния. Часы терялись в бесконечной ночи. Ливень перешел в дождь, но потом тучи понемногу рассеялись. На рассвете Кевин остановился неподалеку от Ричмонда и заказал завтрак — два яйца, четыре куска бекона и пшеничный тост. Он выпил три чашки кофе. Вскоре он снова давил на педаль газа, вернувшись на шоссе, соединяющее штаты. В Северную Каролину Кевин въехал под ясным небом. К ветровому стеклу прилипли раздавленные жуки, спина болела. Он вынужден был надеть темные очки, чтобы не щуриться от солнца. Небритые щеки и усы начали чесаться.
Я еду, Эрин, думал он. Я скоро буду.
33
Кэти, вконец измучившись, полночи металась в постели, вспоминая ужасные вещи, которые наговорила Алексу. Она не могла понять, что на нее нашло. Да, она расстроилась из-за Фелдманов, но готова была поклясться жизнью, что совершенно не помнила, из-за чего началась ссора. Вернее, помнила, но это же не имело смысла! Кэти знала, что Алекс не давил на нее и не принуждал делать то, к чему она не готова. Она знала, что он ничем не напоминает Кевина, но у нее вырвалось: «И что ты сделаешь? Ударишь меня? Давай, бей!»