– Дай-ка рассудить, правильно ли я понял. Мой отец трахал твою мать, а теперь я трахаю тебя? Так получается? Ты это пытаешься мне сообщить?
– Я смотрю на дело с другой стороны…
– Как ни посмотри – все едино. – Развернувшись на пятках, Майк выскочил из кухни.
Мэдди бросилась за ним через гостиную в спальню.
– Майк, я…
– Ты что, искала извращенных удовольствий? – перебил он. Схватив рубашку, стал торопливо надевать ее. – Неужели, явившись в наш город, ты с самого начала планировала сделать из меня идиота? Может, это – извращенная месть за то, что моя мать сделала с твоей?
Мэдди покачала головой. Она боролась со слезами, уже накатывавшими ей на глаза. Но нет, она не станет плакать перед Майком!
– Я не хотела затевать с тобой отношения. Никогда не хотела. Но ты настаивал. А я хотела тебе сказать…
– Дерьмо собачье. – Он принялся застегивать рубашку. – Если бы ты хотела сразу все сказать, ты бы нашла способ. Ведь прочими подробностями своей жизни ты делишься весьма охотно. Я знаю, что в детстве ты была толстухой, а невинности лишилась в двадцать лет. Знаю, что каждый день ты пользуешься кремами с разными ароматами. Знаю, что в ящике ночного столика у тебя лежит вибратор, который ты зовешь Карлосом. – Нагнувшись, Майк поднял с пола носки и ботинки. – О боже, я даже знаю, что ты не девушка-задница! – Махнув ботинком в ее сторону, он продолжал: – И мне предлагается верить, будто ты не могла вставить слово правды в любой из наших разговоров?
– Поверь, Майк, я не хотела причинить тебе боль.
– А мне не больно. – Сидя на краю постели, он надел носки. – Просто меня от тебя тошнит.
И тут Мэдди почувствовала, что в ней тоже закипает гнев. Поразительно – она могла испытывать еще что-то, кроме мучительной боли в сердце! Она напомнила себе, что Майк имел право злиться. Потому что имел право знать заранее, с кем затевал роман. Заранее, а не после того.
– И все же с твоей стороны это жестоко, – пробормотала Мэдди.
– Малышка, ты понятия не имеешь о том, что такое «жестоко». – Он взглянул на нее, прежде чем надеть ботинки и завязать шнурки. – Сегодня я потратил битый час на то, чтобы защитить тебя от нападок сестры. Она пыталась доказать, что от тебя нужно держаться подальше. Но я думал не головой, а своим… – Майк замолчал и смерил ее взглядом – с головы до пят. – А теперь мне придется рассказать ей про тебя все. Мне придется сказать, что ты – дочь официантки, которая разрушила ее жизнь, и молиться, чтобы сестра не сломалась окончательно.
Мэдди вздохнула. Наверное, у него было больше прав на то, чтобы прийти в ярость, чем у нее. Но слышать, как Майк называл ее маму «официанткой»… Не в силах сдержаться, она закричала:
– Помолчи! Мне до смерти надоело слышать про тебя и твою сестрицу! А мне-то каково?! – Мэдди ткнула себя в грудь. – Твоя мать убила мою маму. Мне было пять, когда пришлось переехать жить к тетке, вернее – к сестре деда, никогда не желавшей иметь детей. Она больше любила своих кошек, чем меня, и заботилась о них куда лучше, чем обо мне. И все это – из-за твоей матери! Что ты, что твое семейство – вы никогда не оставляли мне выбора. Поэтому я больше не желаю ничего слышать ни о тебе, ни о твоей несчастной сестре.
– Если бы твоя мать не шлялась по…
– Если бы твой папаша не переспал со всеми женщинами в городе, а мать не была мстительной сукой, одержимой психозом, мы бы все были счастливы, не так ли? Но твой отец переспал с моей мамой, а твоя мать зарядила револьвер и уложила их обоих на месте. Такова реальность. Приехав в Трули, я думала, что возненавижу тебя и твою сестру за то, что ваша семья сделала со мной. Внешне ты – вылитый отец, и мне казалось, что ты с первого взгляда покажешься мне отвратительным чудовищем. Но, узнавая тебя все ближе, я поняла, что ты совсем не такой, как Лок.
– Я сам верил в это до сегодняшнего вечера. Но если ты пошла в свою мать… Что ж, тогда мне понятно, почему отец был готов хлопнуть дверью и бросить нас ради нее. Стоит женщинам из семьи Джонс скинуть одежду, как мужчины-Хеннесси теряют рассудок и…
– Погоди! – перебила его Мэдди, вскинув руку. – Так твой отец собирался уйти? К моей маме? – Значит, мама была права насчет Лока!
– Да. Я только недавно узнал. Догадываюсь, что тебе будет о чем написать в своей книжке. – Он криво усмехнулся. – Я – весь в отца, а ты – в свою мать.
– Я не такая, как моя мама, а ты вовсе не такой, как твой отец. Когда я смотрю на тебя, вижу только тебя. Поэтому я и полюбила тебя так.
– Какая разница, что ты видишь? Потому что я, глядя на тебя, не знаю, кто ты такая. – Майк встал. – Ты не та женщина, которой я тебя считал. Когда смотрю на тебя, мне становится тошно, потому что я переспал с дочерью той официантки.
Мэдди в ярости сжала кулаки.
– Ее звали Элис, и она была моей матерью!
– Мне плевать.
– Догадываюсь. – Мэдди пулей выскочила из спальни и бросилась в кабинет, чтобы через минуту вернуться с папкой и фотографией. – Смотри! Такой она была! – Мэдди подняла повыше старое фото в рамке. – Посмотри же на нее! Ей было двадцать четыре, она была красива, и перед ней была вся жизнь. Увы, мама была взбалмошной и наделала множество ужасных ошибок в своей молодой жизни – особенно в том, что касалось мужчин. – Мэдди выхватила из папки фотографию, запечатлевшую место преступления. – Но вот этого она не заслуживала!
– О Иисусе… – Майк отвернулся, не выдержав.
Мэдди бросила фотографии на туалетный столик.
– Ваше семейство сотворило это с нею и со мной. И ты мог бы называть ее по имени, когда говоришь о ней!
Майк нахмурился и проговорил:
– Я почти всю жизнь старался не думать и не говорить о ней. А остаток жизни проведу, стараясь не думать и не говорить о тебе. – Схватив с постели бумажник, он вышел из спальни.
Услышав, как хлопнула входная дверь, Мэдди вздрогнула. Все вышло еще хуже, чем она ожидала. Она думала, что Майк разозлится, – но отвращение к ней?.. Это было как удар в солнечное сплетение.
Мэдди добрела до входной двери и сквозь глазок стала смотреть, как отъезжал грузовик Майка. Накинув задвижку, она со вздохом прислонилась спиной к двери. Хлынули слезы, которые она давно сдерживала. Но Мэдди не сразу поняла, что так плачет ее разбитое сердце. Как кукла-марионетка, которой обрезали нити, она медленно сползла по двери и опустилась на пол.
– Мяу…
Снежок забралась ей на колени, затем повисла на отвороте халата. Крошечный розовый язычок начал слизывать слезы с ее щеки.
«Как можно испытывать такую боль, когда внутри – абсолютная пустота?» – думала Мэдди.
Глава 16
Мэг поднесла пальцы к вискам и надавила – голова болела все сильнее.
– Нельзя допустить, чтобы это сошло ей с рук. – Подол розового халата обвивался вокруг лодыжек, когда она в волнении мерила шагами кухню. Было девять утра, и, к счастью, у Мэг был выходной. Трэвис же ночевал у Пита и пребывал в блаженном неведении – не знал, какая буря разразилась дома.
– Нельзя допустить, чтобы она продолжала здесь жить! – кричала Мэг. – Мы так хорошо жили, пока она не появилась в городе! Она в точности как ее мать! Явилась – и перевернула нашу жизнь!
Покинув дом Мэдди, Майк вернулся в бар и попытался успокоиться. Когда бар закрылся, он задержался, чтобы заняться делами. Просмотрел выписки с банковских счетов и составил платежную ведомость. Провел инвентаризацию товаров и составил списки того, что было необходимо заказать. Утром же отправился к сестре.
– Кому-то придется что-то сделать, – заявила Мэг.
Майк поставил кофейную чашку на старый дубовый стол, за которым обедал в детстве, и сел в кресло.
– Обещай, что ты ничего не предпримешь.
Мэг остановилась и воззрилась на брата.
– Что, например? Что я могу сделать?
– Обещай, что ты к ней и близко не подойдешь.
– Что ж, по-твоему, я могу сделать?
Майк промолчал, и сестра сказала:
– Я не такая, как мама. Я никому не причиню вреда. – «Разве что самой себе», – добавила она мысленно.
– Обещай, – настаивал Майк.
– Отлично. Если от этого тебе станет легче, обещаю, что не сожгу ее дом дотла. – Мэг тихо рассмеялась и уселась рядом с братом.
– Мэг, это не смешно.
– Может, и так. Но ведь тогда никто не пострадал!
Лишь потому, что он появился вовремя и вытащил сестру из их старого дома, который она уже успела подпалить. Мэг упорно отрицала, что пыталась покончить с собой. Майк до сих пор не знал, можно ли ей верить.
– Ты же знаешь, что я не сумасшедшая.
– Знаю, – кивнул он.
Мэг покачала головой:
– Нет, не знаешь! Иногда ты так смотришь на меня… В такие минуты мне кажется, что ты видишь маму.
Это было настолько близко к истине, что Майк не пытался отрицать.
– Временами мне кажется, Мэг, что твои эмоции перехлестывают через край.
Она пожала плечами:
– Тебе вполне может так казаться. Но есть огромная разница между эмоциональным человеком, который кричит и рыдает, и тем, кто просто берет револьвер и убивает себя и других.
Майк подумал, что называть истерики сестры проявлением «повышенной эмоциональности» – это слишком мягко выразиться. Но ему не хотелось спорить. Он встал и направился к раковине.
– Я устал. Поеду домой, – сказал он, выплескивая остатки кофе в сливное отверстие.
– Постарайся уснуть, – забеспокоилась сестра.
Майк взял с кухонного стола ключи от машины. Мэг встала и обняла его на прощание.
– Спасибо, что приехал и все рассказал.
Но кое-что он от нее утаил. Даже не заикнулся о том, что занимался сексом с Мэдди. И уж тем более не сказал о том, что влюбился в нее.
– Скажи Трэвису, что завтра утром я заеду и повезу его порыбачить.
– Он будет в восторге. – Мэг проводила брата до двери. – В последнее время ты был так занят на работе, что вам, мальчики, не удавалось провести время вместе.
Да, он был занят. В основном – обхаживая Мэдди Дюпре. Нет, Мэдди Джонс!
– Прими душ! – крикнула Мэг вдогонку брату, когда он шел к грузовику. – У тебя ужасно помятый вид!
«Это очень точное выражение», – подумал Майк. И действительно, его выкинули как грязную тряпку. Он забрался в грузовик и десятью минутами позже уже стоял в своей спальне, недоумевая: как вышло, что его жизнь превратилась в ад?
Стягивая рубашку, он уловил запах Мэдди. Вчера вечером она благоухала кокосом и лаймом, а утром ему впервые за время их знакомства не захотелось уткнуться лицом в ее шею. Нет, ему хотелось свернуть ей шею!
Майк бросил рубашку в корзину для стирки в чулане и снял ботинки. Стоя накануне в кухне Мэдди и выслушивая ее признание, он чувствовал себя как боксер, пропустивший удар в висок. Но этой девице, кажется, все было мало. Она еще притащила фото своей матери, что добило его окончательно. Оставалось только лечь на ринге и дожидаться финального отсчета.
Да, он свалял дурака, впервые в жизни всерьез воспринял отношения с женщиной. Настолько всерьез, что это чувство разъедало его грудь как кислота. Только она оказалась не той, за которую он ее принимал. Это оказалась… Мэдди Джонс, дочь последней подружки отца. И не важно, что она не видела в нем Лока и ничем не напоминала свою мать! Не важно даже то, что она ему лгала. Все это не имело особого значения. Главное – он знал теперь, кто она на самом деле. Почти всю жизнь он отчаянно пытался освободиться от власти прошлого – выходит, лишь для того, чтобы влюбиться в женщину, которая по уши в этом дерьме!
Майк вошел в ванную и пустил воду в душе. Очевидно, в нем куда больше от отца, чем он полагал. Это его и подвело. Почти с самого начала он знал: есть в этой Мэдди нечто особенное. Нечто такое, что действовало на него как магнит. Но он не знал, что именно его к ней влекло и лишь теперь понял: это было то же самое безоглядное влечение, которое его отец, должно быть, испытывал к ее матери. Да, то же самое наваждение, заставлявшее мечтать о Мэдди и улыбаться, когда она улыбалась, смеяться, когда она смеялась. Вероятно, такой же душевный бальзам снисходил и на его отца, когда тот был с ее матерью. Теперь как будто пелена спала с его глаз, и он отчетливо увидел ситуацию, в которой оказался.
Майк шагнул под душ, и теплая вода окатила его с головы до ног. Если его отец собирался оставить семью ради Элис Джонс, значит, он действительно влюбился в ту женщину. Теперь и ему, Майку, стало это понятно. Ведь он полюбил Мэдди Джонс, хотя очень не хотел это признавать. И вспомнилось, как Мэдди открыла ему дверь вчера вечером. Тогда она стояла перед ним с котенком на руках, и в его сердце словно зажглось жаркое солнце. В тот момент он кое-что понял. Понял, что испытывает мужчина, который любит женщину. Понял это каждой клеточкой своего тела. А потом он отнес Мэдди в постель и понял, что значит заниматься с женщиной не сексом, а любовью! Это было потрясающее открытие.
Увы, потом она… словно вырвала сердце из его груди.
Майк откинул назад голову и закрыл глаза. В своей жизни он видел и делал немало такого, о чем впоследствии жалел. Испытывал душераздирающую боль, когда видел смерть солдат-сослуживцев. Но это не шло ни в какое сравнение с той болью, которую принесла ему любовь к Мэдди.
Оставалось только одно – то, что он в душе сказал ей перед уходом. Да, именно это он и сделает. Забудет Мэдди Джонс.
Мэг открыла входную дверь и взглянула в спокойные голубые глаза Стива Касла. Она успела принять душ, и он приехал как раз в тот момент, когда она закончила сушить волосы.
– Я не знала, кому еще могу позвонить, – сказала она, смутившись.
– Я рад, что вы позвонили мне.
Стив шагнул через порог и пошел следом за Мэг на кухню. На нем были синие джинсы и футболка с изображением рога изобилия и надписью на груди: «Все ненавидят вегетарианцев». За чашкой свежесваренного кофе Мэг поведала Стиву о том, что услышала от Майка.
– Скоро весь город узнает, и я ума не приложу, что мне делать.
Стив обхватил чашку своей громадной ручищей и поднес к губам.
– Похоже, вам ничего другого и не остается, кроме как держать голову повыше, – сказал он, отхлебнув кофе.
– Как я смогу? – В последний раз, когда она говорила со Стивом о Мэдди Дюпре-Джонс, он дал очень дельный совет, и ей тогда стало легче. – Ведь все в городе станут болтать про то, что сделала моя мать, да обсуждать романы моего отца.
– Да, вероятно. Но это не ваша вина.
Мэг встала и пошла к кофейнику.
– Я знаю. Но люди же все равно не оставят меня в покое. – Она взяла кофейник и снова наполнила чашки – налила Стиву и себе.
– Верно. Не оставят. Но вы просто говорите себе: «Я не сделала ничего дурного».
Мэг вернула кофейник на место и со вздохом проговорила:
– Я-то могу сказать это себе. Но легче мне не станет.
Стив поднялся из-за стола.
– Станет, если вы в это поверите.
– Вы не понимаете… Это ведь так унизительно.
– О-о, я прошел через унижение. Когда я вернулся из Ирака, моя жена была беременна, и все знали, что ребенок не мой. – Стив подошел к Мэг; его хромота была едва заметна. – Мне пришлось пережить не только потерю ноги и жены. Пришлось пережить и то, что она изменила мне с моим армейским другом.
– О господи… Мне очень жаль, Стив.
– Не стоит сожалеть. На некоторое время моя жизнь превратилась в ад, но сейчас все наладилось. Иногда приходится попробовать на вкус дерьмо, чтобы понять, что такое сахар.
«Интересно, – подумала Мэг, – это что, одна из армейских поговорок?»
Стив взял ее за руку.
– Но вкуса сахара не понять, пока не избавишься от всей накопившейся мерзости. – Большим пальцем он погладил запястье Мэг, и по ее рукам пробежали легкие мурашки. – То, что сделали ваши родители, никакого отношения к вам не имеет. Вы были маленькой девочкой. И если моя жена трахалась с моим приятелем, то при чем здесь я? Пусть она была несчастна из-за того, что меня не было рядом, но ведь имелись другие, достойные способы унять тоску. Точно так же и с вашей матерью. Если ваша мама была несчастна из-за измен мужа, – могла бы найти другие способы решить проблему. Я не виноват в том, что сделала моя жена. И вы не виноваты в том, что совершила ваша мама. Не знаю, как вы, Мэг, но лично я не собираюсь посвятить остаток дней воздаянию за идиотские ошибки, которые совершил кто-то другой.