– Эй, красавица, не меня ждешь? – раздалось за спиной, и Ольга, ойкнув от неожиданности, повернулась и увидела Никиту.
Сейчас, прожив с Саввой больше года, она уже могла различать близнецов не только по росту, но и по лицам. Никита, более высокий, имел вид скорее дурашливый, на его губах вечно мелькала ухмылочка, так ощутимо отличавшая его от серьезного и иногда даже излишне собранного Саввы. «У Никитки весь мозг в рост ушел», – пошучивал иногда Савва, на что брат совершенно не обижался. «Зато ты у нас в очереди за занудством всех растолкал», – эта фраза неизменно звучала в ответ на подобные колкости, и братья считали себя как бы в расчете.
– Ты чего опять без шапки? – натягивая капюшон на голову Ольги, пробурчал Никита. – Застудишь мозги-то. Куда только Савка смотрит?
– Диночку свою учи, – беззлобно огрызнулась Паршинцева и вдруг заметила, как изменилось лицо деверя, став в одну секунду хмурым и мрачным.
– Забудь. Нет больше никакой Диночки, ушла она от меня, – буркнул он и, подхватив большую спортивную сумку, брошенную Ольгой на перрон, зашагал в сторону вокзала.
– И ты не сказал? – с упреком сказала Ольга, догнав его и взяв под руку. – Почему ты нам-то не сказал?
– Зачем вам знать? Своих дел нет, что ли? Ладно, забыли. Не хочу об этом.
Ольга умолкла, но в душе остался неприятный осадок. Как же они с Саввой не заметили, что у Никиты творится такое? Привыкли, что Никитка – вечно дурашливый балагур, а то, что у него неприятности, не увидели.
– Значит, так, дорогуша, – сказал Никита, забрасывая сумку в багажник старенькой «Хонды». – Жить ты пока будешь в небольшой гостинице на той же улице, где и мы, через пять домов. Мне так будет удобнее приглядывать и за тобой, и за Александрой Ефимовной и Соней. Думаю, что здесь нам ничего не угрожает, хотя осторожность будет не лишней.
– А видеться с вами я могу?
– Можешь. Будем делать вид, что ты моя подружка. Так что кольцо обручальное прибери. Надеюсь, братец не заревнует, – хмыкнул Никита, открывая Ольге дверку: – Садись, чего встала-то, не лето на улице.
Она юркнула в машину и сунула руки в рукава куртки.
– Слушай, Никитка, а ты не боишься, что тебя с Савкой перепутают? Вдруг я все-таки притащила кого-то на «хвосте»?
– Вот ты умная такая, а я дурак и работаю слесарем, а не телохранителем. Никого ты не притащила, я уж сто раз проверился. И еще. Там Александра Ефимовна на честном слове держится, боюсь, как бы не улизнула обратно по-тихому. Ты уж смотри, лишнего-то ей не говори ничего, а то совсем она с катушек сойдет. Мне никак нельзя ее упустить, Акела голову свернет, – предупредил Никита, заводя машину. Ольга кивнула:
– Ты не волнуйся, я ж понимаю.
– Значит, так. Сейчас я тебя отвезу, заселю и поеду домой, а ты отдохнешь с дороги, душ, то-се. Вот, кстати, тебе новая сим-карта, старую пока убери. И Савке звонить не вздумай! – продолжал внушения деверь. – У нас с ним другой канал связи налажен, так что ты не вздумай даже.
– Никит, я что, совсем дура? – обиделась Паршинцева.
– Я разве так сказал? Я инструктирую, чтобы ты лишнего не наделала, проблемы никому не нужны. Так что не обижайся.
– Не буду.
– Ну и умница, – подытожил Никита, паркуясь у крыльца гостиницы. – Приехали, мадам, готовьте паспорт.
Оставшись в номере одна, Ольга в задумчивости прошлась по просторной комнате и остановилась у большого окна, задернутого темными шторами. Раздвинув их, она выглянула на улицу. Город уже ожил, люди спешили по делам, поток машин с каждой минутой увеличивался. На душе стало неспокойно. Может, она поступила неверно, поддавшись на уговоры Саввы и оставив его одного разбираться с проблемами? Конечно, в том, что Сайгачев поможет, она не сомневалась, но каково будет Савве возвращаться в пустую квартиру? Даже поговорить не с кем. Пусть она не могла дать нужный совет, но хотя бы выслушать, поддержать – разве не в этом состоит одна из обязанностей жены? Разве не для того они собирались жить вместе всю жизнь, чтобы поддерживать друг друга во всем, а особенно в таких вот трудных ситуациях? И теперь она, получается, сбежала.
– Нет, я не сбежала, – вслух проговорила Ольга, садясь на подоконник. – Я поступила так, как посчитал правильным мой муж. Наверное, он умнее и понимает, как будет лучше. Тогда почему я так отвратительно себя чувствую сейчас? Может, Сашка испытывает то же самое? И спросить у нее об этом я не смогу, Никита запретил. Да, это тоже правильно. Сашка ведь такая, она кинется домой, будет ввязываться во все. Александр Михайлович будет недоволен. Наверное, все должно быть так, как сейчас. Да, возможно…
Уговорив себя таким образом, Ольга быстро разделась и пошла в душ, после которого почувствовала даже некоторое облегчение.
– Сейчас бы завтрак какой, – бормотала она, подсушивая феном волосы. – Или уже подождать, пока Никита позвонит? Надо еще симку в телефоне сменить.
Никита позвонил около двенадцати, когда Ольга уже испытывала самые настоящие муки голода.
– Что, подруга, ты готова к выходу?
– Я тебя убью, – пообещала Паршинцева. – Мой урчащий желудок слышат, наверное, все соседи!
– О, тогда у меня есть для тебя сюрприз! – захохотал Никита. – Сейчас мы пойдем в гости к потрясающей женщине, которая больше всего на свете любит людей с хорошим аппетитом. Заодно спасешь нас с Александрой Ефимовной. Я, кажется, за сутки килограмма полтора уже наел. Давай, скоренько курточку накидывай и айда вниз, я в холле сижу.
Ольга прекрасно поняла, кого имеет в виду Никита. С Сашкиной теткой Сарой Иосифовной ей довелось познакомиться, когда та приехала погостить в дом Сайгачевых в прошлом году. Кулинарка она была отменная, хоть и в преклонных уже годах, и всегда строго следила, чтобы из-за стола домочадцы выходили слегка осовевшими от обильной трапезы.
– Вот удача, что у меня гены хорошие, ем и не поправляюсь, – пробормотала Ольга, застегивая куртку.
Глава 21
Александра
Сейчас эпоха всеобщих расставаний. Кого разлучает жизнь, кого смерть.
Юкио Мисима. «Исповедь маски»Жить под одной крышей с тетушкой оказалось невыносимо с первой же минуты. Не знаю, как Никита, а я утром второго дня взвыла волком:
– Все, не могу больше!
Тетка тут же подбоченилась и ехидно изрекла, глядя на меня поверх очков:
– Чем опять тебе не угодила старая Сара?
– Не хочу тебя обижать, ты ведь знаешь, но прошу – прекрати пичкать меня своими кулинарными шедеврами! – взмолилась я. – Я много лет ем только японскую еду.
– Да-а-а? – скептически протянула тетя Сара. – То есть ваша Галина разучилась лепить вареники?
– Да при чем здесь вареники?! Это же невозможно, столько жрать круглые сутки!
Тетка хлопнула по столу ладонью и рассердилась окончательно:
– Постыдилась бы хоть ребенка! Идем, Сонечка, нам еще с тобой семена разобрать нужно, – сменила она интонацию, – у меня глаза уже не те, а ты девочка ловкая, мы сейчас все по пакетикам разложим. Идем, моя хорошая, идем. – И, взяв Соню за руку, тетка вместе с ней ретировалась из кухни.
Потом Никита засобирался за Ольгой, и я осталась в кухне одна. Откуда-то из глубины квартиры доносился радостный голосок дочери и бормотание тетки, а я почувствовала себя одинокой и несчастной. Хорошо бы, чтобы Ольга проводила у нас больше времени, хоть будет с кем поговорить. Да и с теткиной едой она справится куда лучше меня.
Они вернулись примерно через полчаса, и вид подруги меня поразил. Она была бледной и какой-то несчастной, словно ее мучила неразрешимая проблема. Хотя чему я удивляюсь? Обняв Ольгу, я почувствовала, что она дрожит:
– Ты себя нормально чувствуешь?
– Нормально, перенервничала чего-то. Савка там один, мало ли.
– Оля, нам нельзя об этом думать, иначе сойдем с ума, – внушительно сказала я, держа ее за руки и глядя в глаза.
– О, Александра Ефимовна изрекла истину, – не удержался от колкости Никита, помогавший Ольге снять куртку.
Ответить я не успела – в прихожую выбежала Соня и с разбегу запрыгнула Ольге на шею:
– О-о-о, тетя Оля приехала! Баба Сара, иди скорее сюда, приехала тетя Оля!
Тетка выплыла из своих апартаментов с царственным видом, но тут же расплылась в довольной улыбке:
– Олечка! Как же хорошо! А что-то ты бледненькая? И голодная, наверное, с дороги-то?
– О, начинается! – я закатила глаза, чем тут же вызвала гнев родственницы:
– Молчи уже!
– Не смею вам мешать, – ехидно отозвалась я, наблюдая за тем, как тетя Сара увлекает Ольгу в кухню. – Паршинцева, у тебя какой размер одежды? Сорок шестой? Через недельку будет пятьдесят второй, удачи тебе!
– Никита, ради всего святого, выведи эту девчонку на улицу, пусть она проветрит свои мозги, – раздалось из кухни. – Девочка с дороги, ей поесть надо, а тут всякий аппетит отобьют.
Мысль показалась мне здравой, и я взялась за куртку:
– А и правда, Никитка, пойдем-ка прошвырнемся, пока в квартире витает печеночный дух. Соня, хочешь с нами?
Но дочь отказалась, чем несказанно меня удивила:
– Нет, мамочка, я с тетей Олей и бабой Сарой останусь, мы чаю попьем.
И мы ушли вдвоем.
На улице стало немного терпимее, и мы двинулись по тротуару в каком-то произвольном направлении. Никита сделался вдруг тихим и задумчивым, что совсем на него не похоже, и я, толкнув его в бок, спросила:
– Ты чего?
– Да так, я все о ваших словах думаю, помните, тогда у школы, – признался он, засовывая руки в карманы куртки. – Насчет Динки. Наверное, я во многом виноват. Да во всем, скорее всего. Я так долго ее мариновал, заставлял ждать чего-то. А ведь она хотела простых вещей, как почти каждая женщина: семью, детей, ждать мужа вечером с работы. Это так элементарно, да? А я не смог отказаться от того, чем занимаюсь, не смог уступить.
– То есть она просила тебя сменить работу, а ты отказался?
– Не прямо уж так просила. Но намекнула пару раз, что можно бы найти что-то и без «вахты», – буркнул он. – Но я не могу. Понимаете, я настолько привык к вам, настолько вжился в вашу семью, что не могу представить себе работу в другом месте.
Я оторопела и от неожиданности остановилась:
– Ты что же хочешь сказать? Что предпочел остаться около меня вместо того, чтобы строить нормальную жизнь рядом с любимой женщиной? Ты идиот, Никита?!
Он тоже остановился, возвышаясь надо мной как фонарный столб, и спросил:
– Почему же идиот? Разве это ненормально – любить свою работу?
– Работу, Никита, работу. Ту, что с восьми до пяти и с двумя выходными, понимаешь? Когда праздники по установленному в стране календарю, когда отпуск тридцать рабочих дней и поездки на курорт с семьей. А не вот это – трястись в поезде в чертов Саратов, чтобы охранять меня! – Я почему-то всерьез разозлилась, хотя в душе, не скрою, такая преданность была мне приятна. – Неужели же ты думал, что я не пойму? Или что Акела не поймет или папа? Да никто не стал бы препятствовать. Ты столько сделал для нашей семьи, что мы просто обязаны отпустить тебя по первому требованию. И никаких обид! Что же ты наделал, дурилка, почему сразу мне не сказал?!
Никита вдруг положил мне на плечи огромные ладони, враз придавившие меня к земле, и внушительно произнес:
– Значит, так, дорогая моя Александра Ефимовна. Никогда не советуйте другим делать то, чего не делаете сами, хорошо?
– Это ты о чем?
– Это я о том, что не надо заставлять меня прогибаться под женщину, раз вы сами не хотите или не можете прогнуться под мужчину. Понятно?
– Я – прогнуться? Это под кого же, прости, я должна прогнуться и не делаю этого?
– Ладно, не так сказал. Пусть не прогнуться, а прислушаться к мнению, так годится? Вы же сами никогда не считаетесь с мнением мужа, разве нет? Вы хоть раз сделали так, как он вас просит?
Я резко сбросила с плеч его руки и зло сказала:
– Если ты не заметил, вокруг нас – Саратов, оказаться в котором я не желала в страшном сне. И только потому, что Акела так решил, я здесь.
Никита усмехнулся, вынимая из кармана сигареты:
– Ага. Но при малейшей возможности вы усвищете отсюда с такой скоростью, что я могу не успеть за вами. И никакие доводы Акелы вам ко двору не сгодятся. Вы уехали только потому, что вам не хватило времени изобрести что-то, слишком быстро он вас в поезд усадил. А иначе… Да что я вам рассказываю, вы же и сами это понимаете, просто хотите казаться чуть лучше. А не надо.
Второй раз за пару дней я испытала острое желание врезать ему по макушке. Но самое обидное заключалось в том, что Никита был прав. Если бы у меня в запасе были хоть сутки, ни в какой Саратов я не поехала бы. Акела просто успел быстрее.
– Ладно, проехали. Но если в твоих отношениях с Диной краеугольным камнем стала работа – ее нужно менять.
Никита отрицательно покачал головой:
– Нет. Человека надо любить со всеми потрохами – с работой или без, с привычкой к курению или к езде на мотоцикле. А иначе это не любовь. Нельзя приспосабливать кого-то к себе, менять его так, как ты считаешь удобным для себя.
– Глупость какая-то.
– Да? Глупость? Тогда давайте заключим пари. Вот возвращаемся мы домой, и вы продаете байк и всю свою оптику. А я ухожу от вас, ползу на брюхе к Динке и в зубах несу самое большое бриллиантовое кольцо, какое только смогу купить. И вы – почетная гостья на нашей свадьбе, – усмехнулся он. – Идет? Нет? Чего с лицом-то случилось? Это же так просто: вы делаете то, чего хочет ваш муж, а я – то, чего хочет моя девушка.
– Ты больной, – констатировала я со вздохом, в душе понимая, что он прав, а разговор мне неприятен как раз поэтому.
– Так и вы нездоровая, – откликнулся телохранитель, закуривая.
– Вот кто тебя терпеть-то будет, какой работодатель? – попробовала отшутиться я, но Никита шутку не принял:
– Да не в этом дело. Хотя нет, как раз в этом. Какой работодатель будет относиться ко мне так, как в вашем доме? И вообще, пустой это разговор.
Предложение о пари запало мне в сердце. А что, если он прав? Я так уверенно декларирую какие-то вещи, считая их простыми и понятными для каждого, но сама не в состоянии поступать так, как советую другим. Акела не требует от меня многого, только прекратить подвергать свою жизнь опасности. Он тоже хочет жену, которая не будет смотреть на него в прицел винтовки. Что, разве это много? Нет, это капля по сравнению с тем, что он делает для меня. Так почему же я цепляюсь за то, от чего он хочет меня уберечь? Потому что привыкла решать сама и делать только то, чего сама хочу? Потому что папа с малых лет позволял мне все это? Он мне даже курить в шестнадцать разрешил, чтобы только по углам не пряталась. Вот, опять нашла виноватого…
– Я вам настроение испортил? Извините, Александра Ефимовна, не хотел. Но вы как-то очень больно на мозоль наступили, – сказал Никита, выбрасывая окурок. – Наверное, я действительно ее люблю, а слова всякие о том, что глаза не горят, говорю как оправдание себе. А чего оправдываться? Надо или компромисс искать, или действительно расходиться окончательно и не заедать чужую жизнь.
– Как-то глупо все, правда? Почему нельзя без таких сложностей?
– Это жизнь, – вздохнул Никита и взял меня за руку. – Идемте, чего стоять-то столбом.
Мы двинулись дальше по улице. Внезапно выглянуло солнце, осеннее, довольно хмурое, но все-таки солнце, и сразу стало как-то легче, светлее, как будто серый камень домов заиграл другими красками. И даже ссылка в Саратов перестала вдруг казаться мне таким уж ужасом и несправедливостью, и захотелось примириться с теткой и съесть каких-нибудь деликатесов, черт их дери. Как все-таки мало нужно…
– Ольга ничего не знает о походе Саввы к Моисею, – вдруг произнес Никита будничным тоном, словно минуту назад не упрекал меня во всех грехах. – Он ей ничего не рассказал.