моих губ срывается стон. Он зарождается у меня в
горле, звук, напоминающий тот, который вы делаете,
когда удивлены, а потом в н ём звучат скорбные
нотки.
— Это просто забор, — говорит Айзек.
— Мы можем перелезть через него, —
добавляю я. — Он вроде бы не очень высокий. Три с
половиной метра, может быть...
— Он электрический, — отвечает Айзек.
Я резко разворачиваюсь, чтобы посмотреть на
него.
— Откуда ты знаешь?
— Прислушайся.
Я сглатываю и слушаю. Гул. О, Боже. Мы не
могли услышать его из -за семисантиметровых
толстых стёкол. Мы в клетке, как животные. Но
должен же быть какой-то выход. Электрический
провод, который мы можем перерезать... хоть
что-нибудь. Я смотрю на снег. Он охватывает деревья
за забором и падает изящной белой юбкой вниз на
крутой овраг, который тянется слева от дома. Там нет
дорог, нет домов и нет никаких проталин в белом
покрывале. Снег бесконечен. Айзек разворачивается
и идёт назад к дому.
— Куда ты идёшь?
Он смотрит себе под ноги и игнорирует мой
вопрос.
Чтобы
идти
по
снегу,
приходится
прикладывать
столько
усилий,
что
созда ётся
впечатление, будто поднимаешься по лестнице. Я
смотрю, как Айзек кружит вокруг задней части дома,
не зная, что делать. Я задерживаюсь ещё на
несколько минут, прежде чем след ую за ним,
радуясь, что иду по тропе, которую он протоптал.
Нахожу его перед постройкой, которая напоминает
сарай. Так как в доме нет окон, которые выходят на
эту сторону, я впервые вижу это строение.
Небольшая постройка находится справа от
сарая. Генератор, я полагаю. Когда я смотрю на
Айзека, то понимаю, что он не смотрит ни на сарай,
ни на генератор. Я следую за его взглядом мимо
пристроек, и у меня перехватывает дыхание. Я даже
дрожать перестаю, а просто стою. Тянусь к его руке,
и мы вместе пробираемся через снег. Мы снова
начинаем
дышать,
пока, прилагая
усилия,
прокладываем
себе
путь
по
снегу.
Мы
останавливаемся, когда достигаем края скалы.
Открывшийся перед нами вид настолько яркий и до
жути красивый, что я боюсь моргнуть. Дом стоит
задней стеной к обрыву. Наш похититель — наш
Смотритель Зоопарка — не дал нам возможности
насладиться этим видом. Похоже, что он пытается
сообщить нам что-то. Что-то, что мне совершенно не
хочется слышать. Вы оказались в ловушке, может
быть.
Или вы не видите всей картины. Я
контролирую всё.
— Давай вернёмся внутрь, — предлагает Айзек.
Его голос лишён эмоций. Он говорит как врач,
только факты. « Его надежды только что рухнули с
этой скалы», — думаю я. Он направляется обратно
без меня. Я остаюсь смотреть, смотреть на горные
просторы. Смотреть на опасный обрыв, в котором
падающее тело может превратиться в мешок из кожи
и жидких органов.
Когда я оборачиваюсь, Айзек несёт охапку
древесины из сарая в дом. « Это не дом», — говорю я
себе. — « Это камера посреди пустыни». Что будет,
когда мы останемся без пищи? Без топлива для
генератора? Я иду обратно к сараю и заглядываю
внутрь. Кругом горы из поленьев. Топор упирается о
стену недалеко оттуда, где я стою , а на задней стенке
сарая
несколько
больших
металлических
контейнеров. Я собираюсь исследовать их, когда
Айзек возвращается, чтобы взять ещё древесины.
— Что это? — спрашиваю я.
— Дизель, — говорит он, не поднимая головы.
— Для генератора?
— Да, Сенна. Для генератора.
Я не понимаю причину появления резкости в
его голосе. Почему он т а к говорит со мной. Я
приседаю рядом с мужчиной, тянусь к поленьям и
набираю охапку. Мы возвращаемся вместе и
загружаем
шкаф
в
гостиной.
Я
собираюсь
последовать за ним на улицу, когда он останавливает
меня.
— Оставайся здесь, — говорит Айзек, касаясь
моей руки. — Я принесу остальные.
Если бы он не коснулся моей руки, я бы
настояла на том, чтобы помочь. Но есть что-то в его
прикосновении. Мужчина что-то говорит мне. Я
приседают перед огнём, который он развёл, пока моя
дрожь не прекращается. Айзек делает ещё около
десяти ходок, прежде чем наш шкаф для поленьев
заполняется, а затем начинает выкладывать поленья в
углах комнаты. « На случай, если мы окажемся,
заперты снова», — думаю я.
— Можем ли мы оставить дверь открытой?
Вклинить что-то в дверной косяк, чтобы она не
закрылась?
Айзек проводит рукой по затылку. Его одежда
грязная и покрыта бесчисленными щепочками.
— И будем ли мы охранять дверь? В случае
если кто-то запрёт её посреди ночи?
Я качаю головой.
— Там нет никого, Айзек. Они высадили и
бросили нас здесь.
Кажется, что он пытается сказать мне что-то.
Это меня бесит. У него всегда была склонность
считать меня хрупкой.
— Что, Айзек? — говорю я со злостью в голосе.
— Просто скажи.
— Генератор, — отвечает он. — Я видел такие
раньше. У них есть подземные резервуары с
прилагающейся системой трубок.
Я не поняла его в начале. Генератор...
отсутствие окон в задней части дома... система
трубок для пополнения дизельного топлива.
— Боже мой, — я опускаюсь на диван и
зажимаю
голову
между
колен. Чувствую, что
начинаю
задыхаться. Слышу шаги Айзека по
деревянному полу. Он хватает меня за плечи и
поднимает на ноги.
— Посмотри на меня, Сенна.
Я слушаюсь.
— Успокойся. Дыши. Я не позволю, чтобы с
тобой что-нибудь случилось, хорошо?
Я киваю. Он трясёт меня, пока наши взгляды не
встречаются.
— Хорошо? — снова говорит он.
— Хорошо, — повторяю я за ним. Айзек
отпускает меня, но не отходит в сторону. Он
притягивает меня в объятия, и я зарываюсь лицом
ему в шею.
— Он заполнял этот бак, не так ли? Вот почему
нет окон в той части дома.
Молчания
Айзека
достаточно
для
подтверждения.
— Вернется ли он? Теперь, когда у нас есть
открытая дверь, и мы можем заполнить его сами? —
маловероятно. Теперь это наше наказание, когда мы
выяснили код? Награда и наказание: « Вы можете
выйти на улицу, но теперь это только вопрос
времени, прежде чем закончится топливо, и вы
замёрзнете». Тик-так, тик-так.
Айзек сжимает меня крепче. Я чувствую, как
напряжены его мышцы под моими ладонями.
— Если он вернётся, — говорю я. — Я
собираюсь его убить.
Я прекратила резать себя с тех пор, как
встретила Айзека. Не знаю, почему. Может быть,
потому, что он заставил меня чувствовать, и мне
больше не нужно для этого лезвие. Вот зачем мы это
делаем, не так ли? Режем себя, чтобы чувствовать?
Сапфира бы так и сказала. Дракон и её жизненные
нравоучения. « Поскольку люди могут выбирррать,
между злом или добррром, в действительности,
никто из них не относится ни к той, ни к другой
стороне».
Теперь чувств слишком много. Я хочу обратно в
свою белую комнату. Что можно противопоставить
порезам? Завернуться в кокон и никогда не выходить
из него. Я кутаюсь в перину на чердачной кровати,
так мы называем это место — чердак. Моя комната.
Место, куда похититель перенёс меня, и где переодел
в пижаму. Зачем он перен ёс меня сюда? Я не знаю,
но мне начинает нравиться этот чердак. Музыка
почти не слышна, когда я зав ёрнута в одеяло.
« Landscape» играет не переставая. Первая из наших
песен. Та, с помощью которой он дал понять, что
понимает меня.
— Ты похожа на самокрутку, — говорит Айзек.
Он почти никогда не приходит сюда. Я чувствую, как
он касается моих волос, торчащих из верхней части
моего кокона. Зарываюсь лицом в белое и пытаюсь
задушить себя. Я поменялась с ним одеялами. Он
взял красное, потому что я не могу на него смотреть.
— Внизу есть кое-что, на что ты должна
взглянуть, — сообщает он. Айзек гладит меня по
волосам так, что усыпляет меня. Если доктор хочет ,
чтобы я встала, то должен это прекратить.
Я поднялась сюда сразу после того, как мы
обнаружили электрический забор и притащили дрова
в дом. Айзек, наверное, нашёл снаружи что-то ещё.
— Если это не мёртвое тело, я не хочу
смотреть.
— Ты хотела бы увидеть труп?
— Да.
— Это не мёртвое тело, но мне нужно, чтобы
ты пошла со мной, — он вытаскивает меня из
импровизированного кокона и поднимает на ноги, но
отпускает не сразу. Айзек крепко сжимает меня там,
где его руки касаются моего тела. Затем тянет меня
за собой, взяв за руку, будто я реб ёнок. Я
спотыкаюсь, пока плетусь за ним. Мужчина ведёт
меня вниз. К деревянному шкафу. Распахнув дверь,
он держит меня за плечи, заставляя встать перед ним
и заглянуть внутрь.
Сначала я вижу только дрова. Затем он вытягивает
руку с розовой зажигалкой «Zippo » и держит её
настолько близко к внутренней стенке, насколько
возможно. Странно, какие-то надписи на стене.
Некоторые поленья заслоняют их. Я тянусь и
перемещаю пару брёвен. Меня охватывает дрожь.
Айзек обнимает меня за талию, а затем ведёт назад к
дивану, и помогает сесть. Мне хочется вырваться и
пойти посмотреть ещё немного, но я чувствую.
Чувствую слишком много. Если я не перестану
чувствовать, то просто взорвусь. Страницы моей
книги — много-много страниц — наклеены на
внутренней стенке шкафа, словно пощёчины.
— Что это может означать? — спрашиваю я
Айзека.
Он качает головой.
— Поклонник? Я не знаю. Кто-то играет в
игры.
— Как же мы не заметили этого раньше?
Мне хочется обхватить пальцами его лицо и
заставить посмотреть на меня. Хочу, чтобы Айзек
сказал, что ненавидит меня, потому что, по какой-то
причине, он здесь из-за меня. Но он этого не говорит.
Что
бы доктор ни делал, в его поступках нет
обвинений или гнева.
Хотелось бы и мне так.
— Мы не искали, — говорит он. — Что ещё мы
не видим, потому что не ищем?
— Я должна прочесть, что там, — я встаю, но
Айзек тянет меня назад.
— Это девятая глава.
Девятая глава?
Я пытаюсь вспомнить, о чём она. Затем бросаю
это занятие. Девятая глава причиняет боль. Мне
жаль, что я написала её. Я пыталась заставить
издателей убрать её из рукописи до выхода книги в
печать. Но они считали, что она необходима для
истории.
В день, когда книга вышла в свет, я сидела в
своей белой комнате, сдерживая рвоту от осознания,
что теперь каждый читает девятую главу и чувствует
мою боль. Я не хочу снова читать её, поэтому не
встаю.
— Девятая глава это…
Я прерываю его.
— Я знаю, о чём она, — огрызаюсь я. — Но
почему она там?
— Потому что кто-то одержим тобой, Сенна.
— Никто не знал, что это было по-настоящему!
Кому ты рассказал?
Я кричу; я так зла, что мне хочется швырнуть в
стену что-нибудь тяж ёлое. Но Смотритель Зоопарка
не оставил нам ничего, что можно было бы
швырнуть. Всё прикручено, вмонтировано в стены и в
пол, как в домике для кукол.
— Прекрати! — он хватает меня, пытаясь
угомонить.
Его голос звучит очень громко. Я тоже кричу.
Если он собирается кричать, я буду кричать ещё
громче.
— Тогда зачем ты здесь? — я бью его по груди
кулаками.
Айзек резко выпрямляется. Отпускает меня. Я
уже настроилась на борьбу.
— Ты так часто произносила эти слова, что я
уже сбился со счёта. Но на этот раз это не мой выбор.
Я хочу быть с женой. Планировать рождение нашего
ребёнка. А не сидеть взаперти, как заключённый,
вместе с тобой. Я не хочу быть с тобой.
От его слов мне становится больно. Только
благодаря гордости, мои колени не подгибаются,
иначе я бы давно рухнула как подкошенная от этой
боли. Я наблюдаю, как он поднимается вверх по
лестнице, и моё сердце бьётся в такт с его гневом.
Полагаю, я ошиблась в нём. Ошиблась во многих
вещах, связанных с ним.
Я снова заворачиваюсь в кокон, когда Айзек
приносит обед. Он приносит две тарелки и опускает
их на пол у камина, прежде чем разворачивает меня.
— Еда, — произносит он. Лёжа на спине, я
гляжу в потолок в течение минуты, затем опускаю
ноги с края кровати и медленно подхожу к его
«пикнику».
Доктор уже ест — жуёт и смотрит на огонь. Я
опускаюсь на колени, как можно дальше от него, на
самом краешке ковра, и беру свою тарелку. Она
квадратная. По краю идёт орнамент из квадратов. Я
только сейчас это замечаю. Я ела из этих тарелок в
течение нескольких недель, но только сейчас
начинаю замечать такие вещи, как цвет , рисунок и
форма. Они мне знакомы. Я прикасаюсь к одному из
квадратов мизинцем.
— Айзек, эти тарелки ...
— Я знаю, — отвечает он. — Ты в смятении,
Сенна. Я хочу, чтобы ты взяла себя в руки и помогла
мне вытащить нас отсюда.
Я опускаю тарелку на пол. Он прав.
— Забор. Как далеко он уходит от дома?
— Около мили в каждом направлении. И скала
с одной стороны от нас.
— Почему он предоставил нам так много
места?
— Пропитание, — говорит Айзек. — Дрова?
— То есть он подразумевает, что мы должны
будем сами заботиться о себе, когда еда закончится?
— Да.
— Но забор будет удерживать животных извне,
и здесь не так уж много деревьев, которые можно
срубить.
Айзек пожимает плечами.
— Может быть, он рассчитывает, что мы
продержимся до лета. Тогда могут появиться
кое-какие животные.
— Здесь может наступить лето? — с сарказмом
интересуюсь я, но Айзек кивает головой.
— Да, на Аляске бывает короткое лето. Но это
зависит от того, где мы находимся, так что может
быть, что и не будет. Если мы находимся в горах, то
зима здесь круглый год.
Я не поклонница солнца. Никогда ею не была.
Но мне не нравится, когда говорят, что зима может
быть круглый год. От этого мне хочется лезть на
стены.
Я тереблю подол свитера.
— Сколько еды у нас осталось?
— Примерно на пару месяцев, если мы разумно
распределим запасы.
— Хотелось бы мне, чтобы эта песня перестала
звучать, — я поднимаю тарелку и начинаю есть. Это
тарелки Айзека. Или были его тарелки. Я обедала в
его доме только раз. У него, вероятно, теперь
фарфор, который положено иметь женатым. Я думаю
о его жене. Маленькая и симпатичная, и ест с
фарфоровых тарелок в одиночестве, потому что её
муж пропал. Она не голодна, но всё равно делает это
ради ребёнка. Которого они пытались завести раз за
разом. Я отгоняю её образ прочь. Женщина помогла
спасти мою жизнь. Интересно, связали ли они
воедино то, что мы пропали вместе? Дафни знала
некоторые подробности из того, что случилось со
мной и Айзеком. Они встречались, когда он
столкнулся со мной. Их отношения не развивались в
течение тех месяцев, когда доктор пытался спасти