Смотритель
Зоопарка. Она пыталась убить тебя.
— Такое бывает. Мы забываем вещи, которррые
угрррожают сломать нас. Это лучший механизм
защиты мозга.
Мне трудно дышать.
— Для тебя всё это эксперимент. Ты
воспользовалась своим положением. Использовала
всё, о чём я с тобой говорила.
Весь мой боевой настрой испарился. Мне
просто нужны ответы, а затем я могу уйти отсюда.
Убраться отсюда, но куда? «Домой», — говорю я
себе. Во что бы ни стало.
— Помнишь, о чём ты меня спросила на нашем
последнем сеансе? — я смотрю на неё пустым
взглядом. — Ты спросила: «Если Бог существует, то
почему он позволяет, чтобы с людьми случались
ужасные вещи?»
Я помню.
— Свободная воля порождает плохие решения;
решение вести в пьяном состоянии и убить чужого
ребёнка. Решение об убийстве. Решение выбирать,
кого мы любим, с кем хотим провести нашу жизнь.
Если бы Бог не позволял случаться ничему плохому,
то он должен был бы забрать у людей свободу воли.
Он стал бы диктатором, а мы были бы его
марионетками.
— Зачем ты говоришь о Боге? Я хочу
поговорить о том, что ты сделала со мной!
Вдруг я понимаю. Сапфира заперла меня в доме
с Айзеком, мужчиной, который, как она верила, стал
моим оплотом и спасением, она контролировала
лекарства, пропитание, чтобы мы видели, как мы это
видели, всё это было её экспериментом со свободной
волей. Она стала Богом. Как-то во время одной из
наших встреч женщина сказала: « Представь, что ты
строишь на краю утёса, испытывая не только страх
падения, а страх от возможности броситься вниз.
Ничто не удерживает тебя, и ты испытываешь
свободу».
Утёс! Почему я этого не видела?
— Знаешь, сколько в мире таких людей как ты?
Я слышу об этом каждый день: боль, печаль,
сожаление. Ты хотела второй шанс. Поэтому я дала
его тебе. Я дала тебе человека, не которого ты хотела,
а который был тебе нужен.
Я не знаю, что сказать. Мои десять минут почти
закончились.
— Не преподноси всё так, будто сделала это для
меня. Ты больна. Ты...
— Это ты больна, моя дорррогая, — прерывает
она меня. — Ты подвергалась саморазрушению. Была
готова умереть. Я просто дала тебе перспективу.
Помогла увидеть правду.
— Какую правду?
— Айзек твоя правда. Ты была слишком
ослеплена прошлым, чтобы увидеть это.
Я задыхаюсь. Мой рот открыт, пока я смотрю
на неё.
— Айзек женат. У него ребёнок. Ты думаешь,
что заботишься о нас, но ты причинила зло ему.
Заставили страдать без всякой причины. Он чуть не
умер!
Детектив Гаррисон выбрал именно этот
момент, чтобы вернуться. Мне нужно больше
времени с ней наедине. Мне нужно больше ответов,
но я знаю, что моё время истекло. Он ведёт меня к
двери, держа за локоть. Я оборачиваюсь посмотреть
на Сапфиру. Она спокойно смотрит в пространство
перед собой.
— Он бы тоже умер без тебя, — произносит
женщина, прежде чем дверь закрывается. Я хочу
спросить, что она имеет в виду, но дверь
захлопывается. И это последний раз, когда я вижу
Сапфиру Элгин живой.
Детектив Гаррисон добродушный. Но, думаю,
этот случай выше его компетенции. Он не уверен, что
со мной делать, поэтому пытается накормить
пончиками и бутербродами. Я не ем ничего, но ценю
его внимание. Со мной в комнате ещё шесть человек;
двое из них прислонились к стене, остальные сидят.
Я даю показания. Рассказываю в диктофон, на что
были похожи последние четырнадцать месяцев;
каждый день, каждое чувство голода, каждый раз,
когда я думала, что один из нас умр ёт. Когда я
заканчиваю, в комнате воцар яется тишина. Детектив
Гаррисон первым издаёт звук, откашлявшись. Вот
тогда я осмеливаюсь спросить об Айзеке. До сих пор
мне было слишком страшно. Мне больно даже думать
о нём. А когда кто-то говорит о нём вслух… это
ощущается так неправильно. Он был со мной всё это
время. Теперь его нет.
— Доктор Элгин перевезла его через канадскую
границу и доставила в больницу в штате Виктория.
Хотя «доставила» слишком громко сказано, —
отвечает детектив. — Она бросила его за пределами
приёмного покоя и сбежала. Он был без сознания в
течение двадцати четырёх часов, прежде чем,
наконец, начал приходить в себя. Схватил медсестру
за руку и успел произнести Ваше имя. Медсестра
сразу же его узнала благодаря шумихе в средствах
массовой информации, которая поднялась , когда Вы
исчезли. Она сообщила в полицию. К тому времени,
когда они добрались до Айзека, он уже был в
состоянии говорить. И рассказал, что Вы в хижине
где-то недалеко от утёса, но большей информации у
него не было.
Я слушаю молча.
— Так он в порядке?
— Да, он в порядке. Он со своей семьёй в
Сиэтле.
Это
одновременно
больно
и
приносит
облегчение. Интересно, на что это похоже —
встретиться со своим ребёнком в первый раз.
— Как она это сделала? Привезла нас обоих в
этот дом? Пересекла границы? Должно быть, ей
оказали помощь.
Он качает головой.
— Мы по-прежнему допрашиваем её. Она
отвезла Айзека в больницу в караване ( Прим. ред.:
автомобиль «Додж Караван»). Она была в том же
караване,
когда
пыталась
пересечь
границу,
возвращаясь обратно на Аляску. Когда они обыскали
её
автомобиль,
то
обнаружили
потайное
пространство, достаточно большое, чтобы туда
поместились два тела. Мы думаем, она дала вам
наркотик и доставила туда. Мы ничего не знаем о
помощнике, мы до сих пор её допрашиваем.
— Обратно на Аляску? — спрашиваю я. — Она
возвращалась за мной?
Он качает головой.
— Мы не знаем.
Я расстроена и ударяю кулаком по столу.
— А что вы знаете?
Он выглядит обиженным. Я стараюсь смягчить
свою реакцию. Это не его вина. Или, может, его.
— Как тогда вы меня нашли?
—
Канадские
полицейские
разослали
ориентировку о её транспортном средстве. Она была
схвачена на границе. И дала нам координаты дома,
где держала Вас.
— Так просто?
Он кивает.
— Я не понимаю.
— Дом находится на большом участке земли,
которым она владеет. На самом деле, большой — это
мягко сказано. Она владеет землёй в сорок тысяч
акров. Её покойный муж владел нефтяными
скважинами. Он также был теоретиком катастроф. И
опубликовал несколько книг по выживанию после
Армагеддона. Мы думаем, что он построил этот дом,
вдохновлённый этими теориями.
— Вы знаете всё это, но не знаете, что она
собиралась сделать со мной?
— Легко найти информацию, которая уже есть,
мисс
Ричардс.
Извлечь
информацию
из
человеческого ума немного сложнее.
Может быть, я недооценила добродушного
детектива Гаррисона.
— Моя мать ...? — спрашиваю я.
Он наклоняет голову, хмурясь.
— Ничего.
Возможно, она не приложила к этому руку.
Возможно, Сапфира нашла её и прочла книгу, не
связываясь с ней.
— Я хочу вернуться домой, — вдруг объявляю я.
Он кивает.
— Ещё несколько дней. Потерпите нас...
Ник ждёт меня, когда мой рейс приземляется в
Сиэтле. Я знала, что он будет там, потому что
писатель связался со мной по электронной почте,
желая знать, когда я возвращаюсь домой. Он спросил,
может ли встретить меня. Я послала ему быстрый
ответ, назвала дату, время и номер рейса. Когда
спускаюсь вниз к эскалатору багажа, Ник замечает
меня не сразу. Писатель выглядит нервным, что
необычно
для
него. Я прячусь за огромным
растением и подглядываю за ним сквозь листву. Моя
муза. Мои десять потраченных впустую лет. Раньше,
когда я его видела, мои эмоции бушевали. Я
чувствовала, будто падаю вниз, вниз, вниз всё глубже.
Теперь он просто выглядит как парень в плаще с
избытком геля в волосах. Нет, это несправедливо.
Выглядит как чан, полный воспоминаний: его руки,
его губы, его тело, всё это память. Но они не влияют
на меня так, как раньше. Либо год лишения свободы
сделал меня онемевшей, либо я переросла любовь
всей моей жизни.
— Куда же делось вс ё твое волшебство, Ник? —
произношу я сквозь листву. Хотела бы я знать, там ли
оно ещё. Когда мы встретимся, почувствую ли я это,
как в какой-то банальной истории любви.
О н одиноко сидит в кресле аэропорта и с
опасением на лице наблюдает за прохожими. Это
тонкая умственная картина. Ник видит меня, как
только я выхожу из своего укрытия. Когда я иду к
нему,
он
быстро
встаёт. Обнимает меня без
колебаний и с такой фамильярностью, что мо ё
сердце невольно сжимается. Может быть, это искра.
Он знает меня. Он знает, что сказать, а что не
говорить. Ник говорит на языке моего лица, и ждёт
моего выражения, чтобы подобрать свой тон. Вот что
делает время. Оно дает пространство, чтобы узнать
друг друга. Я расслабляюсь в его объятиях. Нет
смысла бороться с чем-то подобным.
— Бренна. — Выдыхает он в мои волосы.
Я хочу назвать сво ё имя, чтобы исправить его,
но слова застревают в горле.
— Ты готова? — спрашивает он. — У тебя есть
багаж?
Я качаю головой.
— У меня ничего нет.
Ник берёт меня за руку и ведёт на стоянку. Он
взял напрокат машину. Я сворачиваюсь на переднем
сидении и смотрю на него. Ник единственный
человек, на которого я могу смотреть и не
чувствовать себя неловко.
Всю поездку домой я жду, чтобы Ник спросил
меня об этом. Всё, что угодно. Хоть что -то. Всё , что
угодно. Почему он не спрашивает? Несправедливо
ждать этого от него. Ник никогда не выпытывал. Он
ждёт и знает, что со мной можно ждать вечно. Но
теперь я привыкла к чему-то новому. Забавно, как это
произошло. Теперь я мысленно умоляю его, чтобы он
спросил меня о чём-то. О чём угодно. Пока колеса
автомобиля распыляют воду на шоссе, я чувствую в
себе изменения. Когда это случилось? Даже не знаю.
Наверное, там, в доме, посреди снега. Когда хирург
вскрывал меня эмоционально, а музыкант подарил
мне больше цвета, чем я могла принять.
В Вашингтоне сейчас лето. Как жаль. Когда мы
подъезжаем к моему дому, там полно журналистов.
Они
выглядят
сонными,
пока
не
замечают
приближающийся автомобиль. Интересно, как долго
они здесь находятся. Я прилетела в Сиэтл под своим
настоящим именем, чтобы избежать этого. Схватив
прядь волос, я накручиваю её на палец и отпускаю,
отворачиваюсь от них и указываю Айзеку в сторону
гаража на другой стороне моей подъездной дороги.
Ник. Я указываю Нику в сторону гаража. Тру свой
лоб. У меня нет ключей, поэтому нам придётся
пройти через гараж, чтобы попасть в дом. Я называю
ему код для двери гаража, он выскакивает и набирает
его. Они не могут подняться по моей дорожке, но я
слышу, как позади выкрикивают моё имя.
Сенна!
Сенна Ричардс!
Знали ли Вы, что мисс Элгин стояла за вашим
похищением?
Сенна, скажите нам, как это было?
Сенна, Вы виделись с Айзеком Астерхольдером?
Сенна, Вы думали что умрёте?
Затем
гараж
закрывается,
приглушая
их
какофонию.
Бум!
Бум!
Бум!
Стучит моё сердце...
Ник открывает для меня дверь, и мы входим в
мой дом. Пыль заполняет мой нос и рот, когда я
вдыхаю четырнадцатимесячный спёртый воздух.
Слегка прикасаюсь к его руке. Он переворачивает
руку и переплетает свои пальцы с моими.
Осматривает со мной одну комнату за другой, и я
чувствую себя призраком. Мужчина никогда не был в
моём доме. Делать деньги на разбитых сердцах —
это хороший бизнес. Когда мы достигаем белой
комнаты, я резко останавливаюсь в дверях. Я не могу
войти. Айзек смотрит на меня сверху вниз. Ник. Ник
смотрит на меня сверху вниз.
— Что случилось? — спрашивает он.
Всё.
— Это, — отвечаю я, осматривая белизну
своего кабинета. А затем: — Почему ты пришёл,
Ник?
Мы находимся на краю белой комнаты.
Технически эта комната, которую он создал, внутри
меня и снаружи.
Ник выглядит поражённым.
— Ты читала мою книгу?
— Ты имеешь в виду ту книгу? — отвечаю я
вопросом на вопрос.
— Можем ли мы говорить об этом где-то ещё?
— он пытается зайти в мою белую комнату, будто
хочет осмотреться. Я хватаю его за руку.
— Мы поговорим об этом прямо здесь.
Я хочу, чтобы он познал то, до чего меня довёл.
Я хочу знать, что это такое, прежде чем перейти
другие пороги.
Он наклоняется и упирается в дверной косяк,
находясь в комнате. Я повторяю его движения и
прижимаюсь к косяку снаружи.
— Я был неправ. Я был молодым идеалистом. Я
не понимал... — Ник морщится. — Я не понимал
твою ценность до тех пор, пока не стало слишком
поздно.
— Мою ценность?
— Твоя ценность для меня, Бренна. Ты
воспламеняешь всё во мне. Всегда воспламеняла. Я
люблю тебя. Никогда не переставал. Я просто...
— Был молодым идеалистом, — повторяю я.
Он кивает.
— И глупцом.
Я изучаю его. Смотрю на белый цвет. Смотрю
на него.
— Ты в авторском ступоре, — произношу я. —
Ты написал последнюю книгу, и все были в восторге.
А теперь у тебя ничего нет.
Он выглядит испуганным.
— Скажи мне, что это не так. — Я убираю
упавшую на глаза седую прядь. Но, подумав,
позволяю ей упасть обратно на глаза, чтобы скрыть
их.
— Это не так, — отвечает он. — Ты знаешь как
нам хорошо вместе. Мы вдохновляем друг друга.
Когда мы вместе, происходит нечто великое.
Я думаю об этом. Он прав, конечно. Мы были
великолепны вместе. Иногда я просыпалась игривой.
Хотела смеяться, флиртовать и проживать историю
любви. Но уже на следующий день меня раздражало,
что на меня кто-то смотрит или говорит со мной.
Ник позволял мне это. Он говорил со мной в те дни, в
которые я хотела говорить. И оставлял меня в покое,
когда я взглядом метала в него кинжалы. Мы
сосуществовали свободно и без усилий. С ним у меня
было общение и любовь, и, в то же время, никто и
никогда не подвергал меня сомнению. Мы были
великолепны вместе. До тех пор, пока Айзек не
научил меня чему-то новому.
Я не хотела, чтобы меня оставили в покое. Я
хотела подвергаться сомнению. Я нуждалась в этом.
Я не знала, что мне нужен человек, который бы
пробрался в моё сердце и понял, почему иногда я
хотела играть, а в другое время жаждала одиночества.