— Ставрас, я не… так хорошо!
Тот не ответил, но на самом деле ему самому безумно нравилось слышать его голос, ставший сейчас каким-то глубоким, будоражащим душу и откровенным в своей чувственности. А потом к губам и языку прибавились еще и влажные, вымазанные в чём-то пальцы. Запахло лавандой и чем-то еще, тонким, волнующим. Шельм даже не обратил внимания на такую мелочь, как нечто инородное внутри себя. Лишь выгнулся сильнее, дернулся слегка и задвигался в том же ритме, толкаясь вперед и опускаясь, принимая в себя не спеша, медленно, растягивая удовольствие и подстраиваясь под заданный Ставрасом ритм. А потом пальцев стало больше чем один, и все тело, чистое после купания, повлажнело от выступившей испарины. Лекарь остановился, поцеловал внутреннюю сторону бедра и дернул рукой чуть резче.
— Нет! — вскрикнул Шельм и обмяк.
Ставрас даже растерялся, но быстро сориентировался. Уложил его рядом с собой. Чмокнул в нос, поцеловал в шею и посмотрел в медленно приоткрывшиеся глаза.
— Что это было? — хрипло вопросил шут, очнувшись.
— Тебе научным языком или повторить на практике?
— Повтори! — потребовал шут и лишь сильнее раздвинул ноги.
Лекарь улыбнулся и крепко поцеловал в губы, приникнув к ним, и снова одним лишь движением руки вызвал тот самый всплеск чувств, который произвел столь сильное впечатление у его масочника. Шельм вскрикнул прямо ему в рот, оторвал его губы от себя, обхватив лицо руками, и заглянул в глаза.
— Давай дальше, — попросил он и улыбнулся припухшими губами. — Очень хочу.
— Тогда давай так.
Он легко перевернул гибкое тело шута на живот и подложил ему под бедра подушку, Шельм обернулся через плечо.
— Не бойся, — выдохнул Ставрас, дотянувшись до его губ.
— Мне… не страшно, — отозвался Шельм. Прикрыл глаза и уткнулся лицом в подушку. Оттуда приглушенно донеслось: — Не страшно.
— Страшно, страшно, — отозвался Ставрас, прижался к нему и поцеловал в плечо, потом в затылок, прошептал что-то неразборчивое прямо на ухо, поцеловал и его, а потом прижался чуть сильнее.
Шельм напрягся, зажмурившись, радуясь, что Ставрас не видит его лица. Но не чувствуя боли, расслабился, и лекарь сдавленно прохрипев ему на ухо, коротко рыкнул и замер. Шельм даже не сразу осознал, что все. Уже до конца. А, когда понял это, осознал, что так хорошо и уютно ему никогда еще не было. И подумал, что мог бы вот так пролежать целую вечность, не двигаясь, просто ощущая какую-то непередаваемую цельность в гармонии с самим собой и с тем, ближе которого в этой жизни, да и не в этой тоже, у него уже не будет. От этой мысли тело ожило само, без участия разума, и он задвигался под ним, закинул руки за спину, впился в бока, застонал протяжно, сладко и так громко, насколько позволили связки. И лекарь двигался вместе с ним, рычал над ухом, стискивал в объятиях молодое, сильное тело, а потом резко отстранился. Шельм дернулся, застонал от остроты разочарования, не чувствуя слез, брызнувших из глаз. Но лекарь легко, словно пушинку, рывком перевернул его на спину, опять накрыл своим горячим, мокрым от выступившего пота телом, и вжался снова, да так, что Шельм закричал уже не от полноты ощущений, а оттого, что он повторил то прикосновение, что довело его до потери сознания, когда случилось в первый раз. И они уже просто не могли остановиться, да и не хотели. Сжимая друг друга в объятиях, вышептывая потаенные тайны души, и тут же забывая их все до единой, и живя здесь внизу лишь телами, в то время как души парили где-то высоко-высоко, сливаясь друг с другом и зная, что только так, только вдвоем, единственно правильно, единственно верно, единственно приемлемо для них.
А потом время, предназначенное только для них, закончилось, как рано или поздно заканчивается все на этом свете, кроме любви. Но, стоило Ставрасу, наконец, осознав себя во времени и пространстве, попытаться отстраниться, Шельм снова вскинул руки, непослушные, вялые, но с силой впившиеся пальцами в его бока.
— Шельм? — прозвучало хрипло.
— Останься хоть немного так, — выдавил из себя шут, который понял, что если сейчас они разъединятся, все это пропадет, исчезнет. И стало до безумия страшно, что такого больше уже не повторится. Так страшно, что он почувствовал, что готов разреветься, если это и будет так. Но Ставрас все прекрасно понял.
— Тсс, — прошептал он ему в волосы на затылке, кажущиеся под губами куда мягче, чем под руками. — Все хорошо. Если тебе еще захочется, можем и повторить чуть попозже.
— Обещаешь?
— Да.
Они подтянули подушки повыше и устроились как когда-то в гостях у цыганской баронессы, Ставрас почти сидя и опираясь на изголовье, а Шельм у него на животе, прижимаясь щекой и скользя ладонью по груди, совершенно бездумно, неосознанно. Ему хотелось улыбаться, и он улыбался. А лекарь, как и прежде, перебирал пальцами его волосы и в глубине его глаз танцевали искорки. Он никогда не думал, что у него, дракона, умудренного опытом, прожившего более чем длинную даже по драконьим меркам жизнь, нечто столь простое и естественное для людей, может вызвать такой невыразимый восторг.
— Теперь ты мой, — произнес он, глядя в пустоту. — Полностью и абсолютно.
— А ты мой, — отозвался Шельм, зевнул и подтянулся выше, обхватывая его рукой за шею. — Только знаешь, что я тебе скажу? — тоном заговорщика прошептал он ему на ухо.
— М?
— Ты обещал, что мы повторим.
— Нам завтра рано вставать.
— Выспимся за пару часов до рассвета на Вересковой Пустоши.
— Ты что же, всю жизнь так жить собираешься?
— Как?
— Жить здесь, а спать где придется?
— Знаешь, где придется, меня не устроит, только с тобой.
— Учту.
21
На Вересковой Пустоши Ставрас предпочитал спать в драконьем облике, проснувшись и Шельма под боком не обнаружив, поднялся, разминая лапы, и стал оглядываться по сторонам. Шут нашелся чуть в отдалении, там, где заливной луг заканчивался и начинался очередной вересковый курган.
Он лежал на спине, подложив под голову руки, с травинкой во рту и смотрел на небо. В этой части Пустоши его голубизна начинала уже меркнуть, сливаясь с общей серой мутью, всегда нависающей над вересковыми холмами. И только над лугами, что остались от исчезнувших холмов, небо всегда было голубым и ясным, согревало землю, цветы и травы на ней теплое, почти ласковое солнце. Шельм не спал. Ставрас, так и оставшись драконом, подошел к нему и лег рядом, сминая мощным телом вереск, который снова поднимется, как только они покинут этот мир.
"О чем ты думаешь?", спросил он в мыслях, говорить вслух не хотелось.
"О тебе", шут едва заметно улыбнулся. Перевернулся на бок, подложив под щеку локоть, и посмотрел на своего дракона из-под опущенных ресниц.
"Хм, а подробнее?"
"Мы ведь полетим отдельно от родителей и Гини с Муром, да?"
"Да, мы как раз обсуждали это вчера с твоим отцом и Палтусом, пока вы с Веровеком Сапфира с Руби гадостям всяким учили".
"С чего это гадостям?", возмутился Шельм.
"А чему вы двое еще могли бы их научить?", философски отозвался Ставрас, но не дал шуту возможности развить тему: "Байрон сказал, что будет лучше, если он всех морально хоть чуть-чуть подготовит, а потом появишься ты".
"Да, я тоже так думаю", отозвался Шельм и надолго замолчал.
Дракон лежал, лежал на брюхе, потом ему надоело и он перевернулся на бок, подперев голову лапой, и тем самым привлек внимание Шельма.
— Ну, ничего себе! — воскликнул тот, глядя на него во все глаза.
— Что такое? — усмехнулся Ставрас.
— Не знал, что тебе может быть удобно так лежать. Прямо, как человек, какой.
— Ну, ты еще многого про меня не знаешь, — объявил Ставрас и весь вытянулся на земле от шеи до хвоста и задних лап. Шельм засмотрелся. — Нравлюсь?
— Нравишься, — не стал лукавить шут и подобрался поближе, прижавшись щекой к теплому, чешуйчатому боку, вздохнул. — Тогда можно тебя попросить?
— О чем? — Ставрас насторожился и даже голову к нему повернул, вытягивая шею.
— Я бы хотел… — Шельм запнулся, прикрыл глаза на секунду, выдохнул и все же произнес: — Хотел бы побывать на могиле сестры, пока они торжественную встречу Вольто там готовить будут. Ты… пойдешь туда со мной?
— Вот скажи, — перевернувшись на спину, что в драконьем виде было зрелищем не для слабонервных (осталось только, как собачонка хвостиком повилять), вопросил Ставрас. — Тебе не стыдно спрашивать о таком?
— Не-а, — наконец, улыбнувшись, отозвался шут, прикинул расстояние от чешуйчатого бока до живота, понял, что не дотянется, и снова вздохнул. Все-таки Ставрас в драконьем обличие был крайне неудобен для проявления нежных чувств, однозначно.
— А если покусаю? — задумчиво пригрозил дракон.
— Вернемся в спальню? — провокационно предложил расшалившийся Шельм, у которого словно камень с души упал и даже море стало по колено.
— Не дождешься!
— А ты, между прочим, обещал повторить, теперь отказываешься?
— А не боишься меня пожилого и немощного до смерти заездить?
— О! Да, тебя на троих таких, как я, хватит и еще останется.
— Ну, и как мне теперь сдерживать твои аппетиты, а?
— Да, не надо ничего сдерживать, — неожиданно посерьезнел Шельм и потерся щекой о его чешую. — Просто будь со мной. А то мне все кажется, что ты куда-нибудь исчезнешь.
— Куда я денусь от кровной клятвы?
— От клятвы и все?
— И от тебя. Кстати, что ты сказал о нас матери, она ведь спрашивала?
— Правду. Я не мог ей врать, да и к тому же, зачем?
— И как она отнеслась к этому?
— К тому, что род Икуф я продолжать не стану?
— Знаешь, я думаю, что тебе все же стоит повременить с такими радикальными решениями.
— То есть, ты предлагаешь, чтобы я любил тебя, но при этом как твой Август делал детишек с какой-нибудь барышней? — Шельм от возмущения даже на ноги встал и отошел от него подальше.
Ставрас нахмурился, снова перевернулся на живот и повернул к нему голову, внимательно вглядываясь в глаза.
— Ты еще слишком юн, чтобы думать об этом, но когда-нибудь ты поймешь, что нет ничего прекраснее, чем счастье быть отцом.
— А ты-то сам давно это понял? — Шельм готов был разораться от обиды, но вместо крика говорил спокойно и ранил словами глубоко, в самое сердце.
Бронзовый дракон прикрыл глаза, пережидая бурю внутри себя и, открыв вновь, ответил:
— Достаточно давно, чтобы не желать этого для тебя. К тому же, лично мне как существу относительно практичному и вынужденному думать о судьбах мира, не хотелось бы, чтобы ваш род пресекся.
— Он и не пресечется, — сбавил обороты Шельм, осознав, что только сделал ему очень больно, напомнив о брошенных когда-то детях. — У моего отца, между прочим, брат младший есть, и вообще, наш род довольно многочисленный, даже если нашу семью не брать в расчет.
— Знаешь, — произнес Ставрас задумчиво и немного печально. — Я думаю, мы еще вернемся к этому вопросу, — и перевоплотился, шагая к нему вплотную. — И знаешь, мне тоже хочется кое о чем тебя спросить.
— О чем? — насторожился Шельм.
— Почему ты засомневался, что я пойду с тобой к могиле сестры?
— Потому что у нас специфические кладбища, они совсем не такие, как у людей, поэтому… первый раз это может шокировать, — признался Ландышфуки, отведя глаза.
— Ты думаешь, я не видел ваш Мраморный Сад и Древесный Некрополь?
— Ты… видел? — резко повернул к нему голову Шельм, отчего его голубая челка взметнулась и затрепетала.
Ставрас отвел непокорные прядки от его лица и тихо произнес:
— Не воочию, но двадцать лет назад во время Мятежа Масок вашим удалось поймать молодого дракона. Он был еще совсем юным, но запечатленного человека не имел. Они хотели провести на нем какой-то сложный эксперимент, чтобы все же хоть как-то научиться контролировать и наши души тоже, но не успели. Они не знали, что бронзовые имеют человеческую ипостась, поэтому он смог сбежать. Но его искали, к тому же, в то смутное время все посторонние, пробравшиеся на вашу территорию, как правило, сразу сажались на поводок кукловодов. На него же ваша магия не подействовала бы, поэтому, пробираться к своим ему было очень трудно. Но именно в Древесном Некрополе, укрываясь от преследователей, он встретил того, кто выходил его, залечил раны и… отпустил, не задавая вопросов. Я знаю этого дракона, и он показывал мне, как выглядит ваше кладбище и ваша тюрьма.
— А я его знаю? — тихо уточнил Шельм, уловив нечто странное в том, что Ставрас показывая ему то, о чем рассказывал, фактически картинками и образами, передаваемыми прямо в голову, все время, словно нарочно, избегал показывать самого беглеца.
— Помнишь, у меня при аптеке служка был?
— Постой, но ты же вроде бы его за аптекой присматривать оставил, когда мы на поиски Радужного отправились, — изумился Шельм. — А потом, когда уже вернулись с Муром и Гиней, отдал им как раз его комнату, сказав, что парень отправился погостить к родне…
— Ага. Отправился. В горы.
— К родне?
— Почти. Должен же был хоть кто-то охранять яйца, пока мы тут со всем разбирались, — фыркнул Ставрас насмешливо. — Ладно, просыпаться пора. В нашем мире уже светает.
— Угу. А как его полностью зовут, а то я, когда к тебе приходил, он мне Эром представился. Смешной такой, вечно со стоящими торчком волосами и слегка заостренными кверху ушами, и вообще он мне показался не на много меня старше.
— Ну, так как он на человека не запечатлен, то и взрослеет медленно, как и положено дракону. А зовут его Эрнестримомлильсом.
— Ужас.
— Нет уж, пусть лучше так, чем эти твои Бимы с Бомами, — отрезал лекарь непреклонно, и они проснулись.
Сборы не заняли много времени. Шельм снова облачился в ритуальный наряд, а Ставрас, глядя на него, тоже решил приодеться, чтобы соответствовать, так сказать. И несколько стушевался, когда увидел реакцию Шельма, ожидающего его в саду на небольшой скамейке. Но на самом деле того все же можно было понять. Он привык видеть Драконьего Лекаря даже на балах в обычной, полупоходной одежде. Замшевой куртке с карманами, штанах, заправленных в сапоги, безрукавке или рубашке на шнуровке. Но сейчас лекарь был одет во все черное. Узкие брюки, сидящие как влитые, мягкие полусапожки, а не сапоги до колен, черную шелковую рубашку на пуговицах, с изящной вышивкой, вьющейся по груди серебристыми змейками, и короткую, черную куртку всего с двумя боковым карманами и тоже расшитую серебром. И даже волосы его, всегда стоящие на макушке забавным гребнем, под расческой легли как-то иначе, придав завершающий штрих облику Драконьего Лекаря. Шут откровенно засмотрелся. Ставрас вздохнул, подошел к нему и склонился к лицу.
— Не смотри на меня такими голодными глазами, а то я начну волноваться, что плохо покормил тебя на завтрак и ты в полете мне хвост откусишь с голодухи.
— А может они там сами и без нас разберутся, — неожиданно выдохнул Шельм ему в шею, закинув руки на плечи.
— Шельм?
— Хочу в кроватку.
— Ну, уж нет. Нечего совращать меня тут, — фыркнул Ставрас, легко поднимая его со скамейки и ставя на ноги. Отстранился и строго посмотрел. — У нас масса дел, не забыл?
— Не забыл, — отозвался шут, отступая от него, но вздохнул при этом так тяжко и горестно, что лекарь чуть воздухом не подавился и вынужден был сдаться.
— Ладно, я обещаю, что как только разберемся со всем, устроим еще одни выходные.
— Нет уж, — заупрямился Шельм и нахально объявил, подмигнув ему: — Я хочу полноценный медовый месяц.
— Чего ты хочешь? — Ставрас просто опешил.
— Того самого и хочу. Так что, готовься.
— А если Палтус не отпустит?
— Это он может не отпустить, когда ты уговариваешь, а если я возьмусь за дело, еще как отпустит.
— Что же ты и в этот раз сам не выбивал из него выходные?
— Хотел посмотреть, как это у тебя получится.
— Шельмец!
— Ага. Летим?
— А куда деваться?