Ставрас приземлился на огромном поле, сминая стройные ряды лавандовых кустов. Красивое растение с фиалковыми цветами и ароматом, дурманящим голову, если вдыхать его полной грудью. Плавно изгибающие в отдалении линии лаванды с протоптанными между ними дорожками, ни на минуту не создавали ощущение, что выросли они здесь сами по себе. Их сажали. Ухаживали за ними и не давали отцветать. Особая магия Палачей Масок, прокомментировал Шельм, пока они вдвоем шли в сторону Мраморного Сада, виднеющегося у подножья холма, снизу белеющего кусками белоснежного мрамора, а выше покрытого зеленью леса, который и был Древесным Некрополем масочников. Именно в нем заканчивали свой путь в этом мире все, кто носил под сердцем маску.
Они приземлились очень удачно и быстро добрались до цели. Не было ни забора, ни частокола, ни ворот. Просто лавандовое поле кончилось и началась молодая, ярко-зеленая трава, словно сейчас был не август месяц, а весна, и травка эта только-только проклюнулась сквозь землю к солнцу. Шельм улыбнулся печально, с сочувствием. Куски необработанного мрамора валялись повсюду, казалось бы, совершенно без какой-либо системы, её ведь знали только Палачи. И на каждой из этих разноцветных каменных глыб то тут, то там были вкраплены маски. Полностью закрывающие лицо, или такие, как Коломбина, прячущие за собой лишь область глаз, не важно. Всего лишь маски, но через прорези на мир смотрели живые, осмысленные глаза. Ставрас даже подошел к одной из таких, посмотрел, склонившись, и шагнул в сторону. Взгляд маски переместился вслед за ним. Лекарь прикрыл глаза и вернулся к шуту, ожидающему чуть выше по склону.
— Они все живые, — произнес лекарь задумчиво, не спрашивая, уже зная, что это так.
— Да, — кивнул Шельм как-то рассеянно, а потом неожиданно сорвался с места и свернул с вьющейся между камней тропы.
Ставрас удивился, но молча последовал за ним.
Они не сильно уклонились от первоначального маршрута, совсем чуть-чуть. Но в этой части Мраморного Сада не было мрамора, лишь темный, потускневший гранит. Шельм заскользил между камней, словно тень, и вышел к одному, большому, выше человеческого роста. И замер, вглядываясь в глаза живых масок.
— Шельм? — Ставрас шагнул к нему и положил на плечо руку.
Мальчишка-шут вздрогнул, но лекарь лишь сильнее сжал пальцы.
— Это они, — кивнул Шельм в их сторону.
— Бывший Совет Иль Арте? — догадался Ставрас, но Шельм назвал их по-другому.
— Те, кто сказали, что не мне — Арлекину, судить Чуму.
— Ты теперь удовлетворен? — тихо спросил лекарь.
— Что? — Шельм моргнул и обернулся к нему, в глазах застыло непонимание.
— Тогда зачем ты пришел к ним? — насторожившись, уточнил Ставрас.
— Они звали меня… — рассеянно пробормотал шут и неожиданно пошатнулся. Лекарь легко придержал его, помогая устоять на ногах. Шельм закрыл ладонью пол лица, и пробормотал рассеянно, со странными беспомощными нотками в голосе: — Так странно. Я ведь не Палач. А слышу… слышу осужденных.
— Ты — Вольто, — откликнулся Ставрас, взял его за руку и ускорил шаг, уводя за собой шута, все еще находящегося под впечатлением от такого открытия.
И очень скоро их встретил Некрополь. От Мраморной тюрьмы его отделяла живая изгородь из кустов шиповника, с нежно-розовыми цветками, благоухающими приятнее неких роз. Изгородь то и дело прерывалась через равные промежутки, и через нее вовсе не надо было продираться, чтобы войти. Они замедлили шаг и вошли под сень деревьев, служащих масочникам могилами.
— Ты помнишь? — тихо спросил Ставрас, сжимая руку прошедшего вперед Шельма чуть сильней.
Тот не обернулся и ответил без голоса, в мыслях: "Да".
Он действительно четко знал куда идти, и даже если бы не помнил, просто чувствовал, фамильная аллея всегда притягивала тех, кто однажды будет захоронен в её деревьях. Их деревом всегда были липы. Липовая аллея вся в цвету, именно она вот уже много поколений давала пристанище масочникам их рода.
Ставрас не стал спрашивать, почему липа цветет до сих пор, просто осознал, что она в этом странном парке, который по площади им занимаемой, напоминал лес, всегда цветет, как не опадают и не желтеют листья на некоторых аллеях, в то время как на других всегда царит золотая или багряная осень, на третьих лежит снег. Но даже в снегу под каждым деревом цвел тотемный цветок.
Это место походило на сказочный сад. Таинственный и завораживающий своей магией. И магия эта была узнаваема, магия масочников. Драконы давно научились чувствовать её, научились опасаться и не подпускать к себе близко. А масочники с недоверием относились к ним, драконам, ведь столько в прошлом было между ними вражды и крови. Столько крови. Но здесь, в Некрополе, Городе Мертвых, все превращалось в тлен, в дым, даже вековые опасения, даже ставшая давно привычной вражда. Здесь эта когда-то чуждая миру магия не была направлена вовне, о нет, лишь вовнутрь. И только здесь можно было по-настоящему, в полной мере оценить, не как она опасна, а как прекрасна.
Ставрас любовался. А Шельм шел к могиле сестры и у него дрожали руки. Лекарь все еще держал его ладонь и чувствовал эту дрожь, поселившуюся на самых кончиках, неожиданно озябших пальцев. Он старался согреть их своим теплом, но они не согревались. Но он не спешил ни говорить что-либо, ни делать. Он просто шел за ним. Просто был рядом и знал, что не отпустит никогда.
Под липой цвели незабудки, а между ними к самому стволу вела тонкая тропа, опоясывающая незабудковое поле и могучие корни, между которыми и устроились, словно спрятавшись, эти трогательно-голубые цветы. Ставрас остался за пределами круга. А Шельм, легко вытянув пальцы из его ладони, и так и не обернувшись, пошел дальше. Ствол был теплым и шероховатым на ощупь, Шельм погладил его, словно прикасался к живой, нежной плоти, и высоко над его головой там, где прямой ствол расходился ветвями, неожиданно выплыло изнутри, словно вылепленное из тончайшего воска, лицо совсем юной девушки с мягкими чертами. Она была похожа на мать, вот только скулы были чуть острее, и выглядела старше. Она казалась живой. Ставрас даже поначалу не поверил своим глазам, а потом преодолел короткую тропку и подошел к нему со спины. Шельм убрал руку от ствола, отступил назад, наткнулся на Ставраса, который не успел отшатнуться, вздохнул и вжался ему в грудь спиной, запрокидывая голову. Лекарь интуитивно обнял его поперек живота и тоже поднял глаза. Аделаида Незабудкафуки улыбалась им и была прекрасна, и сверху на них смотрели почти такие же голубые, как у Шельма глаза, вот только совершенно мертвые, стеклянные. Но Ставрас готов был поклясться, что улыбки на её губах только что не было. Он хотел спросить Шельма обо всем, но тот сам все прекрасно чувствовал и начал говорить.
— Пусть после смерти остается лишь тело, а душу уносит кто-нибудь из рода нашего Шелеста за пределы этого мира, но все равно какая-то малая часть её остается в теле. Поэтому, здесь на самом деле Деля, часть её, и она радуется за меня… — прошептал шут и поправился: — За нас.
— Это важно для тебя?
— Я счастлив, — отозвался Шельм, но по щеке его сползла слеза.
Ставрас почувствовал, но шут обернулся к нему и прижался губами к губам. В поцелуе промелькнула горечь единственной слезинки и растворилась. Когда они подняли глаза к дереву, лица девушки похороненной в нем уже не было. Но оба знали, что она одобряет.
— Знаешь, её душа осталась в мире, как и души всех масочников, что умерли после твоего рождения.
— Мне хочется верить, что так будет лучше, но, кто знает, куда мы попадали раньше?
— Никто, — согласился Ставрас, и они ушли.
Они возвращались. Над головой светило солнце, а души пропитались запахом липовых цветов, свежести и чая. Руки, казалось, было просто невозможно разомкнуть. И они цеплялись друг за друга, как мальчишки, вместе топающие на речку купаться и рыбу удить. Но на одной из дубовых аллей им преградили путь.
Это был Палач. Ставрас узнал его. А Шельм замер и отпустил его руку, шагая навстречу мужчине, облаченному в узкие брюки, высокие сапоги, выше колен, и простую, белоснежную рубашку с рукавами, расширяющимися книзу, но перетянутыми на запястьях особыми браслетами из черненого серебра с вкраплениями черного агата, не помещенного в серебряную оправу, о нет, а именно вплавленными особой магией в металл. Ставрас слышал о таких браслетах, но узнал не их, а именно масочника, что встал перед ними.
— Здравствуй, юный Арлекин, я помню тебя. Но разве на тебе арлекиновы одежды?
— Нет, — Шельм шагнул еще ближе.
У Палача была русая коса до пояса с непокорными, выбивающимися из нее прядками в области висков и за ушами, и темно-зеленые, почти болотного цвета глаза. Он выглядел совсем не старым, напротив, мужчиной в полном рассвете сил, но мало кто знает из посторонних, что Палачи почти не стареют внешне, достигнув тридцати пяти-сорока лет. Потому что время здесь, в обители мертвых, идет по-другому, потому что не сменяются времена года, продолжая извечный цикл, а различаются лишь от аллеи к аллее, запертые в них, вместе с теми, кто уже не покинет деревьев, кто уже не выйдет за пределы Некрополя.
— Я слышал, что в мир пришел Вольто. Могу я взглянуть?
— Если вы не против, то чуть позже, — неожиданно вмешался Ставрас. — Что привлекло ваше внимание? Почему вы вышли к нам?
Он шагнул к Шельму, встав рядом с ним. Палач посмотрел на обоих и ответил с легкой улыбкой:
— Дракон.
— Уже видели такого?
— Да. Это было давно.
"Постой…", обратился к нему в мыслях Шельм, но Ставрас опередил вопрос:
"Да, это он. И мне срочно нужно кое-что выяснить".
"Для Эра?"
"Да".
— Очень давно.
— Двадцать лет назад?
— Возможно, — в темной зелени глаз появилась догадка. — Это был он?
— Не совсем.
— Понятно, — Палач Масок отвел глаза, посмотрев на кроны дубов раскинувшиеся над головами. — Жаль, что он улетел так быстро, — произнес он и печально улыбнулся. И снова посмотрел на них, но остановился на Ставрасе: — Вы не могли бы через своего дракона передать сообщение одному погонщику?
— Погонщику? — не понял Шельм.
— Такому же, как твой друг, Александр Ландышфуки. Человеку, запечатленному с драконом.
— Это не тому ли, которого вы спасли во время Мятежа Масок?
— Вы знаете, — улыбнулся Палач. — Ну, что ж, тогда позвольте, пригласить вас в мой дом.
— Нет. Давайте проясним все здесь, — отозвался Ставрас и придержал за локоть Шельма. Тот обернулся к нему, увидел твердый взгляд и послушно остался стоять рядом.
А лекарь снова обратил все свое внимание на Палача. Тот выгнул русую бровь, но обронил:
— Хорошо. Спрашивайте. Вас, наверное, интересует, почему я спас его?
— Нет. Меня интересует, почему вы решили, что он погонщик драконов?
— Потому что, когда я вывел его через Некрополь на противоположную сторону холма и оставил, чтобы распечатать вход с той стороны, что ведет на человеческие земли, я полагал, что он просто уйдет, но он улетел. На драконе. Я видел, как тот взмыл над деревьями.
— А седока рассмотрели?
— Была глубокая ночь.
— Вы, Палачи, живете под холмом, — вмешался Шельм, — и видите в темноте.
— Не разглядел, — сдался мужчина. — Но как могло быть иначе? Ведь человеческие драконы не едят людей, ведь так?
— Дикие едят, — покосившись на Ставраса, произнес шут.
— Тот был не диким.
— Вы так уверены? — уточнил Ставрас.
— Да. Потому что знаю, что мальчик приходил именно за своим драконом. И тот вырвался из плена именно потому, что почувствовал поддержку своего человека, так?
— Нет, — покачал головой лекарь, и спросил: — О чем вы хотели ему написать?
Масочник отвернулся, демонстрируя, что отвечать не будет. Но лекарь был настойчив:
— Может быть о том, что хотели бы увидеть его вновь?
Палач вздохнул и снова поднял на него глаза.
— Хотел бы.
Ставрас широко улыбнулся.
— В таком случае подождем немного и примем приглашение уже все вместе.
Масочник снова выгнул бровь, но посмотрел на Шельма.
— Раз ждем, может быть, все же ответишь мне?
— Сначала вы.
— Что ты хочешь узнать?
— Почему я слышу заключенных?
— Ты их слышишь? — Палач был удивлен и не считал нужным это скрывать.
— Да, — подтвердил Шельм. — Это странно. Словно в голове постоянно шум, шепот, и из этого шепота, если прислушаться, можно различить голоса.
— Ты и здесь их слышишь?
— Нет. Только там.
— Ясно, — кивнул масочник. — Ты же знаешь, что Вольто в этом мире никогда не рождалась. Поэтому об её особых способностях мало что известно. Я думаю, что это одна из них. Хотя доподлинно не могу сказать.
— Теперь вы.
— Примешь мою клятву?
— Что? — Шельм опешил.
Палач полюбовался на вытянувшееся лицо мальчишки, переглянулся со Ставрасом и пояснил:
— Я хотел бы принести тебе Клятву Маски, мальчик.
— Но зачем это вам?
— Только Палач, принесший Клятву Маски Вольто, имеет право покинуть холм. Таков древний закон, озвученный в Неписанном Своде.
— Что за свод? — заинтересовался Ставрас.
— Нерукописная и непечатная книга, принесенная из нашего родного мира первыми беглецами. Там много законов и правил, — начал объяснять Шельм. — Например, там рассказывается, что в том мире именно маска, которую сейчас носят Палачи, называлась маской Доктора Чумы, и вообще, Чума это не имя, это какая-то болезнь. И доктора надевали такую маску, чтобы не заразиться ею от больных. А та, что носят наши Доктора Чумы, называлась Баута, и просто была одним из видов масок.
— А взглянуть на этот свод можно?
— Нет, наверное.
— Почему? — спросил Палач. — Ты же Вольто.
— И что с того? — вскинул голову Шельм, смотря дерзко и с вызовом.
Палач улыбнулся одними губами.
— Ты очень подходишь мне, мальчик. Я рад, что этот мир выбрал именно тебя.
— Для чего подхожу? — насторожился шут.
— Просто для меня. Я не преследую великих целей, просто хочу выйти отсюда.
— Вы очень странный для Палача.
— А не из-за одного нашего общего знакомого вы готовы пойти на такие жертвы?
— Мне кажется, что это вас не касается.
— Ошибаетесь. Очень даже касается. Ответьте, — в голосе Ставраса лязгнул метал.
Палач застыл, но все же ответил, но холодно:
— Я просто хочу его увидеть.
— Увидите и без клятвы, гарантирую.
— Но он не сможет жить здесь со мной. Люди долго тут не выдержат. Да и я не хочу ему такой жизни.
— Что вы испытываете к нему?
— Странный вопрос, — склонив голову к плечу, отозвался Палач. — Но, если вы подумали, что тоже, что и вы к нему, — он указал на Шельма глазами, — то ошибаетесь. Я просто хочу быть ему другом. Это сильнее меня.
— Вы помните день, когда встретили его и когда прощались?
— День?
— Число.
— В двадцатых числах августа.
— А конкретнее?
— Двадцать первого увидел впервые, двадцать пятого проводил.
— Шельм?
— М? — тот непонимающе посмотрел на него. — Что?
— Когда у тебя день рождения?
— Двадцать шестого.
— А не в ночь с двадцать пятого?
— Ну, в ночь.
— Поздравляю.
— Кого?
— Нас с тобой.
— С чем? — устало спросил Шельм, которому уже надоело чувствовать себя идиотом, и он в тайне от Ставраса уже продумывал очередную каверзу, но следующая фраза напрочь выбила идею баловства из его головы.
— Мы с тобой встретили первого в мире масочника, запечатленного на дракона.
— Что?! — масочники вскричали одновременно.
И в этот момент с неба рухнул на землю бронзовый дракон, но приземлился на землю уже человеком, мальчишкой, и кинулся на шею к своему человеку.
— Макилюнь! — зашептал он в шею опешившего мужчины. — Я так скучал. — И поднял на него свои зеленые, драконьи глаза с вертикальными зрачками. Масочник пошатнулся, но парень легко удержал его и обеспокоено заглянул в лицо. — Ты… не рад? Но Радужный сказал…