Пенелопа Дуглас
До тебя
Пролог
Меня зовут Джаред.
Меня зовут Джаред. Меня зовут Джаред.
Я повторял фразу снова и снова, пытаясь заставить свое сердце биться не так быстро. Хотел познакомиться с нашими новыми соседями, но жутко нервничал.
Теперь по соседству поселился еще один ребенок. Наверно, ей тоже десять, как и мне. Я улыбнулся, увидев, что она была в бейсболке и кедах. Другие девчонки на нашей улице так не одевались. К тому же она красивая.
Я облокотился на подоконник, разглядывая их дом, оживший из-за музыки и света. Там давно никто не жил, а последние хозяева были старыми.
Между нашими домами росло большое дерево, но мне все равно было видно сквозь листья.
– Эй, солнышко.
Повернув голову, заметил свою маму, которая стояла, прислонившись плечом к двери моей спальни. Она улыбалась, только в глазах у нее стояли слезы, и одежда была помятая. Она опять болела. Ей всегда становилось плохо, когда она пила что-то из бутылок.
– Похоже, у нас новые соседи, – продолжила мама. – Ты с ними уже познакомился?
– Нет. – Я покачал головой, снова отвернувшись к окну. Мне хотелось, чтобы она ушла. – У них нет мальчиков, только девочка.
– А ты не можешь дружить с девочкой? – Ее голос стал хриплым; я услышал, как она сглотнула. Я знал, что будет дальше. У меня в животе все сжалось.
– Нет, не могу.
Мне не нравилось разговаривать с мамой. Вообще-то, я не знал, как с ней говорить. Я чаще всего оставался один, а она меня раздражала.
– Джаред… – начала мама, но не закончила. Несколько мгновений спустя я услышал, как она хлопнула дверью где-то в конце коридора. Наверно, пошла в ванную, чтобы вырвать.
Моя мама пьет много алкоголя, особенно на выходных. Внезапно мне расхотелось знакомиться со светловолосой соседкой.
Ну и что, если она показалась классной и любит кататься на велосипеде?
Или что группа Alice in Chains звучала из ее спальни? По крайней мере, я предположил, что это ее спальня. Шторы были задернуты.
Я выпрямился, готовый просто забыть обо всем, и решил приготовить себе чего-нибудь поесть. Мама наверняка готовить не будет.
Но тут увидел, как шторы в комнате девочки распахнулись, поэтому остановился. Она стояла у окна. Это ее комната!
По какой-то причине я улыбнулся. Мне нравилось, что наши комнаты располагались напротив. Я прищурился, пытаясь получше ее разглядеть, пока она открывала двери балкона, только мои глаза расширились, когда я увидел, что моя соседка собиралась сделать.
Что? Она сумасшедшая?
Я быстро поднял створку окна, высунувшись наружу, в ночь.
– Эй! – крикнул. – Ты что делаешь?
Девочка вздернула голову. У меня перехватило дыхание, потому что она покачнулась на ветке, по которой пыталась взобраться. Ее руки взметнулись вверх. Я тут же перелез через окно на дерево, ей на помощь.
– Осторожней! – закричал я, когда она пригнулась и схватилась за толстую ветвь руками. Я покрался дальше, держась за ветки у себя над головой.
Глупая девчонка. Что она вытворяет?
Она стояла на четвереньках, держась за качавшееся дерево, и смотрела на меня своими огромными голубыми глазами.
– Тебе нельзя забираться сюда одной, – огрызнулся я. – Ты чуть не упала. Иди сюда. – Я нагнулся, чтобы схватить ее за руку.
У меня в пальцах сразу защекотало, как бывает, когда передавишь руку. Девочка поднялась на дрожащих ногах, и я повел ее к стволу.
– Зачем ты это сделал? – недовольно спросила она. – Я знаю, как лазать по деревьям. Ты меня напугал, поэтому я чуть не упала.
Я оглянулся, усевшись на толстую ветку, отходившую от ствола, вытер руку о свои длинные шорты.
– Ну да, конечно.
Глядя на нашу улицу, Фолл Эвэй Лэйн, все никак не мог избавиться от ощущений у меня в ладони после ее прикосновения. Приятное гудение поднялось вверх по руке, распространилось по всему телу, все волосы словно встали дыбом. Мне хотелось рассмеяться, потому что было щекотно.
Девочка продолжала стоять на месте, наверняка дуясь, но потом присела рядом со мной. Наши ноги, болтаясь, свисали с ветки.
– Ты, значит, – она указала на мой дом, – тут живешь?
– Ага. Со своей мамой, – ответил я и глянул на нее как раз вовремя, чтобы заметить, как моя соседка опустила глаза и начала теребить пальцами.
Она казалась такой грустной, а потом сдвинула брови, будто старалась не расплакаться.
Что я такого сказал?
На ней до сих пор был тот же комбинезон, в котором видел ее раньше, когда они с отцом разгружали свои вещи. Волосы распущены. Если не считать грязного пятна на штанине, выглядела она чисто.
Мы сидели так около минуты, просто рассматривая улицу, слушая, как шелестят от ветра листья.
По сравнению со мной девочка казалась такой маленькой, словно в любую секунду она могла упасть, не в силах удержаться на дереве. Уголки ее губ были опущены, и я не знал, почему ей так грустно. Я знал только то, что не смогу уйти отсюда, пока ей не станет лучше.
– Я видел твоего папу. А где твоя мама?
Ее нижняя губа задрожала, после чего девочка посмотрела на меня.
– Моя мама умерла весной. – У нее в глазах собрались слезы, но она начала глубоко дышать, словно пыталась казаться сильной.
Я никогда не встречал ребят, у которых умерли родители, и почувствовал себя виновато, потому что мне не нравилась моя мама.
– У меня нет папы, – сказал, стараясь ее поддержать. – Он ушел, когда я был маленьким, и мама говорит, что он плохой человек. По крайней мере, твоя мама не хотела тебя оставлять, так ведь?
Знаю, мои слова прозвучали глупо. Я не хотел все выставить так, будто ей повезло больше, чем мне. Просто мне казалось, что я должен сказать хоть что-нибудь, чтобы ей стало лучше. Или даже обнять ее – именно это мне сейчас очень хотелось сделать. Но я не стал. Просто сменил тему.
– Я видел, у твоего папы есть старая машина.
Она не посмотрела на меня, но закатила глаза.
– Это Шеви Нова, а не какая-то старая машина.
Я знал марку. Хотел проверить, знала ли моя соседка.
– Мне нравятся машины. – Я снял свои кеды DC, позволив им свалиться на землю. Она сделала то же самое со своими красными Конверсами. Наши босые ноги раскачивались туда-сюда в воздухе. – Когда-нибудь я буду гонять на Петле, – сказал ей.
Ее глаза оживились; она повернулась ко мне.
– Что такое Петля?
– Гоночный трек, где собираются взрослые ребята. Мы сможем туда попасть, когда перейдем в старшие классы, но нам понадобится машина. Ты можешь прийти, поболеть за меня.
– А почему мне нельзя будет поучаствовать в гонке? – Девочка выглядела сердито.
Она серьезно?
– Не думаю, что они разрешают девчонкам гонять, – ответил я, пытаясь не рассмеяться ей в лицо.
Она прищурилась, отвернувшись в сторону улицы.
– Ты заставишь их, чтобы мне разрешили.
Уголки моих губ приподнялись, но я сдержал смех.
– Может быть.
Обязательно.
Соседка протянула мне руку для рукопожатия.
– Я Татум, но все зовут меня Тэйт. Мне не нравится имя Татум. Понял?
Я кивнул, пожимая ее ладошку, и ощутил, как по руке разлился поток тепла.
– Я Джаред.
1
Шесть лет спустя...
Кровь стекает по моей нижней губе на пол, будто струя красной краски. Я даю ей собраться во рту, пока она не прольется наружу, потому что сплевывать чертовски больно.
– Пап, пожалуйста, – молю я; мой голос дрожит вслед за всем телом, содрогающимся от страха.
Мама была права. Он плохой человек, и я жалею, что уговорил ее разрешить мне провести лето с ним.
Я стою на коленях на кухонном полу, дрожа, со связанными за спиной руками. Грубая веревка врезается в запястья.
– Ты что, умоляешь, мелкий сопляк? – рычит отец. Ремень снова хлещет по спине.
Зажмуриваю глаза, когда кожу между лопатками словно обдает огнем. Закрыв рот, пытаюсь не издать ни звука, вдыхая через нос до тех пор, пока боль не стихнет. Мои губы опухли, вязкий металлический привкус крови ощущается на языке.
Тэйт.
Ее лицо всплывает в памяти, и я скрываюсь в собственных мыслях, где есть только она. Где мы вместе. Ее солнечные волосы развивает ветер, пока мы взбираемся на валуны возле рыбного пруда. Я всегда поднимаюсь позади нее, на случай, если она оступится. Ее глаза цвета грозового неба улыбаются мне.
Но голос отца все равно пробивается через барьер.
– Никогда не умоляй! Никогда не извиняйся! Вот, что я получил, позволив этой шалаве растить тебя столько лет – труса. Ты стал трусом.
Моя голова запрокидывается назад, а кожу саднит, когда он хватает меня за волосы, чтобы я смотрел ему в глаза. Живот сводит, когда чую его дыхание, провонявшее пивом и сигаретами.
– По крайней мере, Джекс слушается, – шипит отец сквозь зубы; у меня внутри все переворачивается от тошноты. – Разве не так, Джекс? – выкрикивает он через плечо.
Отец отпускает меня, затем подходит к морозильнику в углу кухни и стучит дважды по дверце.
– Ты там еще живой?
Каждый нерв на моем лице вспыхивает от боли, когда я пытаюсь сдержать слезы. Не хочу плакать или кричать, но Джекс, второй ребенок отца, провел в морозильной камере почти десять минут. Целых десять минут, совершенно беззвучно!
Почему отец так делает? Зачем наказывает Джекса, если злится на меня?
Только я сижу молча, потому что этого он ждет от своих детей. Если получит то, что ему нужно, может, выпустит моего брата. Джекс там, наверно, замерзает. Я даже не знаю, хватает ли ему воздуха. Как долго человек может выжить в морозильнике? Возможно, он уже мертв.
Боже, он же просто ребенок! Я моргаю, чтобы не расплакаться. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
– Ну… – Отец отходит к своим дружкам, Шерилинн – идиотке с растрепанными волосами, и Гордону – убогому подонку, который странно смотрит на меня.
Оба сидят за кухонным столом, довольствуясь какой-то наркотой, оказавшейся в меню на сегодня, не обращая внимания на то, что происходит с двумя беспомощными детьми в комнате.
– Какие идеи? – Мой отец кладет руки им на плечи. – Как мы научим моего пацана быть мужиком?
Я резко проснулся. Пульс бешено колотился, отдаваясь в шею и голову. Капля пота стекла по моему плечу; я моргнул, вглядываясь в стены своей комнаты.
Все в порядке. Я тяжело вздохнул. Их тут нет. Это всего лишь сон.
Я у себя дома. Отца тут не было. Гордона и Шерилинн нет и в помине.
Все хорошо.
Только мне всегда надо удостовериться.
Веки словно свинцом налились, но я сел на кровати, быстро оглядывая спальню. Рассвет, просачивающийся через окно, бил по глазам хуже прожектора, поэтому я прикрыл их рукой, защищаясь от болезненных лучей.
Мелочевка с комода была сброшена на пол. Однако мне не впервой устраивать бардак, когда напьюсь. Без учета незначительного беспорядка, в комнате было тихо и безопасно.
Я медленно выдохнул, потом вновь сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить сердце, и продолжил оглядываться по сторонам. Только сделав полный круг, заметил рядом с собой ком под одеялом. Игнорируя пронизывающую боль позади глаз после вчерашней попойки, откинул одеяло, чтобы посмотреть, кому по глупости… или спьяну… позволил провести всю ночь в своем доме.
Замечательно.
Очередная долбанная блондинка.
О чем я, черт побери, думал?
Блондинки не в моем вкусе. Они всегда кажутся хорошими девочками. Никакой экзотики, ничего интересного. Слишком непорочные.
Эдакий тип девочки-соседки. И кому такие нужны?
Однако последние несколько дней – когда кошмары снова начались – я хотел только блондинок. Будто меня одолел какой-то нездоровый порыв вытравить из себя ту единственную блондинку, которую любил ненавидеть.
Но… должен признать, девчонка оказалась сексуальной. Ее кожа выглядела гладко. Неплохие буфера. По-моему, она вчера говорила, что приехала домой на летние каникулы из универа Пердью. Думаю, я не упомянул, что мне шестнадцать, и я все еще учусь в школе. Может, сообщу ей об этом, когда она проснется. Развлечения ради.
Я откинулся назад. Было больно даже улыбнуться, представляя ее шокированную реакцию.
– Джаред? – Моя мать постучала в дверь. Я вздернул голову вверх, поморщившись. В висках пульсировало так, как будто кто-то всю ночь долбил в них вилами. Сейчас мне совсем не хотелось иметь с ней дело. Только я все равно соскочил с кровати и направился к двери, пока девушка, лежавшая рядом со мной, не пошевелилась. Приоткрыв щелку, посмотрел на мать со всем спокойствием, на какое меня хватило.
На ней были розовые спортивные брюки и обтягивающая футболка с длинными рукавами… неплохо для субботы, вообще-то… но выше шеи – как обычно, полная катастрофа. Волосы она заплела в пучок, а вчерашний макияж весь смазался.
Ее похмелье, вероятно, посоперничает с моим. Она смогла подняться на ноги лишь потому, что ее телу к подобному состоянию не привыкать.
Хотя, когда мама приводила себя в порядок, становилось заметно, насколько она молода. Большинство моих друзей, впервые с ней встретившись, принимали ее за мою сестру.
– Чего тебе надо? – спросил я.
Наверняка она ждала, чтобы я впустил ее, но этому не бывать.
– Тэйт уезжает, – ответила мама тихо.
Сердце заколотилось в груди.
Уже сегодня?
Внезапно сложилось такое впечатление, будто невидимая рука вспорола мне живот, и я вздрогнул от боли. Не знаю, в похмелье ли дело или в напоминании о ее отъезде, но я сжал зубы, сглатывая подступившую к горлу желчь.
– Ну и? – пробормотал, чересчур усердствуя с гонором.
Мать закатила глаза.
– И я подумала, ты мог бы поднять свою задницу, чтобы с ней попрощаться. Она уезжает на год, Джаред. Вы когда-то дружили.
Да, пока два года назад я не уехал к папаше, а вернувшись, понял, что остался один. Моя мать была слабой, отец – монстром, а Тэйт оказалась не другом, в итоге.
Я просто покачал головой, прежде чем захлопнул дверь перед ее лицом.
Ага, сейчас прям побегу на улицу, обнимать Тэйт на прощание. Мне параллельно, я был рад от нее отделаться.
Только в горле встал ком, не дававший сглотнуть.
Откинувшись спиной на дверь, ощутил вес тысячи кирпичей, свалившийся на плечи. Я забыл, что она уезжает сегодня. Вот уже два дня, после вечеринки Бэкманов, я практически не просыхал.
Черт.
Снаружи донесся хлопок закрываемой автомобильной дверцы, после чего я приказал себе оставаться на месте. Мне не нужно ее видеть.
Пусть уезжает учиться во Францию. Ее отъезд – лучшее, что могло случиться.
– Джаред!
Я напрягся, услышав оклик матери.
– Собака выбежала на улицу. Тебе лучше его догнать.
Отлично.
Готов поспорить, она сама выпустила чертова пса. И готов поспорить, что выпустила через парадный вход. Я сдвинул брови практически до боли.
Натянув вчерашние джинсы, распахнул дверь своей спальни, не заботясь о том, проснулась ли девчонка из Пердью, и спустился вниз по лестнице.
Мама ждала у открытой входной двери, держа наготове поводок, и улыбалась так, будто считала себя великим гением. Выхватив поводок у нее из рук, вышел на улицу, прямиком направившись к Тэйт во двор.
Когда-то Мэдмэн был и ее собакой, поэтому он бы никуда больше не побежал.
– Ты пришел со мной попрощаться?
Тэйт сидела на корточках возле Бронко. Я встал как вкопанный, услышав ее радостное, безудержное хихиканье. Она улыбалась, словно на календаре уже Рождество, и зажмурила глаза, пока Мэдмэн облизывал ей шею.