Лишь три вещи его порадовали. Мекка всех туристов, посещающих Париж – Эйфелева башня. Стоя на верхней площадке «железной дамы» и засунув руки в карманы куртки, он смотрел. Не на панораму серого, на грани «поздняя осень – ранняя зима» Парижа. Нет, он смотрел в небо и понимал. Как же он устал от бесконечного города этим летом. И как ему не хватает безбрежности неба. И ощущения бездны под ногами. Еще не хватало гор, но их здесь нет. Он очень рассчитывал в скором времени собственными глазами увидеть Альпы.
Вторая вещь… О, это не вещь… Это мегавещь! Сеть специализированных магазинов и бутиков в глубине Латинского квартала поглотила Литвина целиком на три часа. Там Арлетт с удивлением обнаружила, что ее ourson вполне в состоянии объясниться по-французски, если ему нужно выяснить нюансы «кэмберов» и «рокеров» в коллекции фрирайдовых лыж этого сезона. Говорил он с кошмарным акцентом, безграмотно, когда не хватало слов, помогал себе бурной артикуляцией. Но продавцы его, что самое удивительное, понимали.
Вытащило оттуда Литвина чувство голода. И самым непреклонным тоном высказанная угроза того, что еще десять минут здесь – и ему не дадут пожрать. И вообще – не дадут.
Ну и третье. И самое главное, наверное. Ему все-таки дали. Две охрененные ночи в номере парижского отеля. Их первый раз, от которого в голове не осталось никаких подробностей, кроме сладостного чувства: оно было, оно случилось. Наконец-то.
* * *На второй день пребывания в Париже Литвин умудрился отличиться – заблудился в парижском метро. А оказался он там следующим образом.
Он таки решил прикупить себе пару приглянувшихся хитроумных девайсов в одном из тех самых магазинчиков, откуда Арлетт его выманивала шантажом. А поскольку у мадмуазель Деларю нашлись какие-то собственные дела в Париже, они решил на пару часов разделиться. На предложение Аленки взять такси до Латинского квартала он отмахнулся фразой «Наши люди в булочную на такси не ездят» и самоуверенным заявлением, что человек, ориентирующийся в Московском метро, и в Парижском не потеряется. На самом деле, он просто хотел сэкономить.
В горах самоуверенность ему была не свойственна. А вот в метро он выпендрился. И заблудился. Пару раз пересаживался, попадая все время не на те линии, которые были нужны. Заскочил в очередной вагон метро. Уставился, уже совершенно безнадежно, на напоминающую хитроумный ребус схему парижской подземки. Через пару минут вздохнул обреченно – нет, разобраться в этом ему не по силам. И лишь потом понял. Оглядел лица вокруг него. Чернокожие, арабы, мулаты… Он был единственным белым во всем вагоне!
Выскочив на следующей же станции и найдя глазами благословенную надпись «Sortie», он решил, что черт с ней, с экономией. Лучше он поедет на такси. Неправильный какой-то этот Париж.
В целом, Арлетт довольно быстро сообразила, что дежурную программу «Покажи Париж иностранцу» можно в данном случае совершенно пропустить. И спустя два дня они покинули столицу Франции. Направление – юго-запад, цель – Орлеан.
Орлеан понравился Артему чуть больше. Он был чище, малолюднее, провинциальнее. В глазах Литвинского это был определенно плюс.
Он стоически выдержал экскурсию в Собор Святого Креста. Даже признал, что «готический стиль победит как школа». Поход в Бюро, где работала Арлетт, дался тяжелее. Все это понятно – одна из ведущих геологических служб мира, сборище именитых ученых мужей, и не только мужей, куча всякого дорогостоящего оборудования. Работают над «зелеными» технологиями в сфере недропользования, как с гордостью заявила Арлетт. Но ему совсем не нравилось, как на него смотрели Алькины коллеги. Что она им про него рассказала, что глядели на него со смесью уважения и опасения, осторожно пожимая руку «мсье Литуинскому»? Причем опасения в этих взглядах было на порядок больше. Артем себя чувствовал реально каким-то диким зверем, от которого не знают, чего ждать. Русский медведь, блин…
Умница Аленка уловила его настроение. И вот, наконец-то… Его везут в Альпы!
От Орлеана до Тиня ехать почти через всю страну, более восьмисот километров. Ночной скоростной романтичный TGV. Потом еще немного на автобусе. И вот они… горы. Наконец-то он дома. Почти дома.
Шале Арлетт расположено высоко, на двух тысячах. Он на этой высоте – дома, все-таки – дома. Сама «избушка пастуха», а если уж быть совсем точным – пастушки, оказалась небольшой, но весьма комфортабельной. «От отца досталось», – пояснила Арлетт.
В Тине Литвин совершенно не капризничает. Послушно позволяет себя протащить по местным ресторанчиками и барам. В Тине до хрена всего – и подледное плавание, и крытые теннисные корты, и каток, и пещера с ледяными фигурами, и куча всего прочего, включая лошадей и собачьи упряжки, но самое главное… В Espace Killy катаются круглый год – по леднику Гранд-Мот. Уже вовсю работают подъемники, и Литвин наконец-то расчехляет лыжи. Хотя катание по леднику – это все же немного не то, свежего снега еще нет, но в Тине уже ждут начала первых зимних снегопадов и настоящего свежего, пушистого, а не фирнового, ледникового снега. Нет, не напрасно он решился сюда приехать, со всех точек зрения, совершенно определенно, не напрасно.
* * *– Арти, давай, собирай рюкзак!
– Уже выгоняешь?
– Нет, – смеется. – Хочу показать тебе кое-что. Совершенно особые места. Хочешь?
– Конечно.
– Это тропа Деларю. Когда-то, в шестидесятые годы, это был серьезный горный маршрут. Потом построили много подъемников, и подниматься стало проще. Но мы с отцом в детстве часто ходили этим маршрутом. Там очень красиво. Пойдем?
– Спрашиваешь!
* * *Он собирался привычно тщательно, перепроверил и перепаковал Аленкин рюкзак, несмотря на то, что не знал, куда они пойдут. В отличие от нее. Поход планировался на два дня, с выходом ранним утром, одной ночевкой и возвращением под вечер в Тинь. В принципе, ничего сложного, насколько он мог судить. Но он же перестраховщик. Живой перестраховщик.
Идти в качестве ведомого было непривычно. Тогда, с экологами, он хоть и шел, куда ему говорят, но он прекрасно знал, где они находятся и примерное направление движения угадывал. Это же были ЕГО горы, которые он знал, чувствовал и любил. Здесь ему пока все внове. Впрочем, в этом были и свои плюсы. Каждый новый штурмуемый перевал открывал такие виды, что Артем останавливался в немом восхищении. И ощущение, что, несмотря на три тысячи километров разницы, он снова – дома, лишь усиливалось.
Тропа Деларю на поверку оказалась действительно не очень сложным маршрутом. Хотя у него пару раз по ходу первого дня возникли замечания к гиду, он благоразумно промолчал. Это тропа Деларю, его ведет дочь того, кто проложил эту тропу, которая ходила этим маршрутом не один раз. И даже если она кое-что делает неправильно, он ей об этом не скажет. Потому что это совсем неважно.
К вечеру, уже в сумерках, они дошли до места назначения.
– На этом месте мы с папой всегда ставили палатку.
– Отличное место. Думаю, не стоит нарушать традицию.
Они разбили палатку, нашлось даже немного сухостоя для небольшого костерка. Огромные звезды, такие, какие бывают только в горах. Так обманчиво близко, что, кажется, руку протяни – и вот она, звезда. С ледника ощутимо тянет холодом, от которого не спасет чахлый костерок.
– Пойдем спать, Арти. Завтра подниму тебя на рассвете. Ты должен это увидеть.
– Пойдем.
А внутри, в палатке…
– Что это, Тима?
– Это твой спальник. Теплый.
– Мы будем спать… каждый в своем спальнике?
Он пытается не улыбаться.
– А что?
– Я боюсь замерзнуть!
– Вряд ли ты замерзнешь в этом… – она гневно сверкнула глазами. – Хорошо, – встегивает молнии друг в друга. – Так подойдет?
– Да. Я предпочитаю спальник с дополнительным обогревом.
– Хм… Это редкая, эксклюзивная модель. Но тебе повезло. У меня она есть.
Все вокруг серое. Светло-серый язык ледника, темно-серые вершины, толпящиеся вокруг него. Артем с Арлетт стоят, обнявшись, ежатся на пронзительно-холодном, предутреннем ветру.
– Вот отсюда мы всегда встречали с папой рассвет.
Рассвета пока не видно. Еще минут десять, по ощущениям Артема.
– Ты скучаешь по нему?
– Ты знаешь… да. Но… я… – она смотрит куда-то вдаль – то ли размышляя, то ли подбирая слова. – Я чувствую иногда, что он как будто рядом со мной. Особенно здесь, в горах.
– Слушай, – он нагибается к ее уху, – а сегодня ночью, в палатке… он тоже был рядом? А то как-то неловко…
– Арти!!!!
– Все-все, я понял! Извини, дурак, чушь сморозил. На самом деле, я рад, что ты чувствуешь такую близость с отцом. Наверное, трудно было… когда он погиб?
– Знаешь, я как-то… с какого-то времени… просто была к этому готова. Что однажды он уйдет. В любой момент. И потом… мне кажется, он не ушел. Он как будто остался здесь, в этих горах. Я не знаю, как это объяснить… Тебе кажется это странным?
– Нет. Я понимаю.
Они стоят, обнявшись, и наблюдают великолепное действо. Эта мистерия происходит каждый день. А каждый день это великолепно, достойно оваций и рукоплесканий. Или просто молчаливого благоговения тех немногих, кто наблюдает, зная, что это стоит того.
Тонкий, неуловимый оттенок перехода серого в розовое. Все меньше серого, все больше розового. А потом… Первыми загораются острые пики, становясь в мгновение ока факелами ослепительного огня, аккомпанируя восходящему солнцу в этой творящейся на глазах у двух потрясенных зрителей симфонии света.
И серое превращается в цветное – белый массив ледника, черные, с горящими в лучах солнца вершинами горы, светло-бирюзовое небо. И над всем этим царит его величество дирижер и солист этой мистерии – солнце. В такие моменты начинаешь понимать адептов зароастризма, которые полагают, что свет есть воплощение Бога в физическом мире. Когда солнце восходит в горах, в этом нет ни малейших сомнений.
Этот рассвет стоит того, чтобы идти целый день, ночевать высоко в горах, встать затемно и… встретить его.
* * *К сожалению, Арлетт нужно возвращаться в Орлеан. Тот злосчастный поход в горы, который свел их вместе, был заключительным в цикле экспедиций. Все лето она с помощью компьютерных гениев загружала собранные данные, проводила предварительную обработку. Теперь пришло время для самого ответственного этапа – расчета и прогона этих данных на различных математических и прогностических моделях. И потом еще проанализировать данные расчетов, сделать какие-то выводы. В общем, выполнять ту самую работу, которую и делают ученые. И даже наличие суперсовременных телекоммуникационных технологий не делает возможным выполнять эту работу здесь, в Тине. Ей нужно оборудование, нужны коллеги, все это там, в этом ее Бюро. Значит, и ему придется тоже возвращаться, потому что в Орлеане ему делать совершенно нечего, об этом не может быть и речи. Да и там, дома, тоже скоро начнется сезон. Работа, туристы, группы. Все это ждет его.
– Арти… Пожалуйста… Не уезжай…
– Ален, ну подумай сама. Что мне делать в этом твоем Орлеане? Я там с ума сойду от тоски. Да и потом – у меня дома дела, работа…
– Оставайся здесь!
– Здесь?!
– Здесь, в Тине! Пожалуйста. Прошу тебя… Тебе здесь нравится, я вижу. Оставайся, живи здесь. Подожди снега, увидишь, как здесь по-настоящему красиво.
– А ты?
– А я буду приезжать. Каждые выходные. К тебе.
– Блин, Аль, это как-то неправильно…
– Скажи мне, Арти… только честно! Что случится, если ты не вернешься сейчас? Что-то страшное? Тебя кто-то ждет скоро? У тебя есть обязательства?
Он вздыхает. Она просила честно…
– Ну, если честно, то… ничего особенно страшного не случится. Но…
– Оставайся…
Убедила. Совершенно нечестными, запрещенными, но так часто практикуемыми женщинами приемами, но – убедила. И он дал себя уговорить. Потому что и сам не хотел уезжать от нее, хотел остаться здесь, в Альпах. Он еще не успел как следует познакомиться с ними. И не успел насытиться ею.
Поначалу все было здорово. Он обходил ногами все, до чего успевал дотянуться в течение светового дня. Не расставался с навигатором, проверял загруженные в прибор, скачанные с Интернета карты, отмечал свои собственные точки. Как будто он собирался окопаться в этих местах. Но пребывание в горах запускало внутри него какой-то отработанный годами механизм, и он не мешал этому механизму работать. Ходил, смотрел, делал себе пометки в навигаторе. Отмечал самые опасные с точки зрения схода лавин места. Видел, как много непохожего и, одновременно, похожего на его родные горы. И неудержимо влюблялся в эти места.
Вечерам зависал в местных кафешках или барах, кокетничая с официантками и тренируя свой хромой на обе ноги французский. По пятницам, перед приездом Арлетт, судорожно пытался ликвидировать последствия того свинарника, который он устраивал в шале в течение недели.
На выходных у них даже иногда получалось вылезти из койки. Поужинать в каком-нибудь симпатичном ресторанчике. Артем, на правах новоявленного аборигена, рассказывал Аленке местные новости. Иногда они гуляли, он показывал ей свои, только что обретенные любимые места, а она ему – свои, знакомые с детства. Им было очень легко и комфортно вдвоем.
Но неприятное накатывало постепенно, отрезвляя. Побивая мыслимые и немыслимые рекорды чуть ли не за всю климатическую историю наблюдений, в Тине, как, впрочем, и повсюду в Альпах, отсутствовал снег. Начало декабря принесло плюсовые температуры, осадки, если и выпадали, то дождем, в лучшем случае, дождем с мокрым снегом, который в настоящий снег так и не переходил. Причем там, дома, судя по рассказам Виталия, все было более чем прекрасно в плане снеговой обстановки. А вот Альпы зима старательно обходила стороной, раздавая снежинки где-то в других местах. Гостиницы, туристические компании и все прочее, из чего состоит инфраструктура горнолыжного курорта, несли убытки.
На грани убытков был и сам Артем. Жизнь на альпийском курорте весьма недешева, ведь денег у Арлетт он не брал принципиально, а платил за себя (и за нее, кстати, если выходили куда-то вдвоем) всегда сам. Еще пара недель такой жизни, и ему не на что будет покупать обратный билет. Лучше до этого не доводить.
И то, что во второй уик-энд декабря Алька не приехала в Тинь, сославшись на срочную работу, из-за которой она не успевала на ночной экспресс до Бург Сен-Морис, лишь уверило его окончательно в правильности принятого решения: надо уезжать. Снега нет, делать нечего, он здесь, как ни крути, чужой. И Аленке только мешает: ей результаты исследований надо сдавать, а она мотается к нему каждые выходные. Нет, точно. Надо уезжать. Пока еще есть деньги.
* * *– Арти, не уезжай…
Это мы проходили уже.
– Нет, Ален, я решил. У тебя дела, работа. Мне здесь заняться нечем. Тем более, видишь, тут даже обещанного тобой снега нет.
– Он обязательно выпадет!
– Аль, – он грустно усмехается, – ну не в снеге же дело, ты понимаешь…
Она какое-то время молчит, но Артем видит – не сдалась, собирается с мыслями, со словами.
– Тима, я прошу тебя… останься… до Рождества. Потом уезжай… если не передумаешь.
Если он останется до их Рождества, а это еще почти две недели… Деньги у него кончатся. А с другой стороны, если это так важно для нее… и после Рождества она его спокойно отпустит… Черт с ним, попросит один раз денег у родителей. Потом вернет. Лучше уж у родителей денег просить, чем у своей девушки.