Тогда Вера еще в мединституте училась, и после четвертого курса попала на практику в областную больницу, в кардиологическое отделение. Конечно, там сразу поднялась паника, но, на взгляд Веры, паника вполне рядовая, ничего экстраординарного. Однако старшая медсестра заявила, что с появлением Веры некоторым больным стало хуже, у них давление поднялось, и тахикардия опять появилась. А молодая врачиха, которая прохлопала ушами микроинфаркт у своего пациента, уверяла, что никакого микроинфаркта не было, пока пациент Веру не увидел, и что Вера не имеет права становиться практикующим врачом, а то процент летального исхода в кардиологии резко возрастает. Зав отделением, сорокалетний мужик, по горло занятый работой, семьей, детьми, дачей, машиной, больными родителями и проблемами каких-то дальних родственников, несколько дней отмахивался от этих заявлений и на Веру особого внимания, кажется, не обращал. А однажды вечером позвал ее в свой кабинет, закрыл дверь на ключ и принялся торопливо раздеваться. Вера стояла посреди комнаты и равнодушно наблюдала.
— Ты чего тормозишь? — Зав отделением бросил белый халат на стул и потащил через голову футболку. — Раздевайся скорей, ложись на кушетку…
— Зачем? — без особого интереса спросила она.
— Гы! — сказал зав отделением и взялся за штаны. — Правду бабы говорят: до инфаркта довести можешь… Скорей, скорей! Черт, нет ничего… Ты предохраняешься?
— С какой стати? — удивилась Вера. — Я не… м-м… У меня никого нет. И не было.
— Не ври, — сказал зав отделением. — Мне все равно. Ну, иди сюда… Да не бойся, я постараюсь, чтоб ты не залетела…
— Да я вообще-то не против ребенка, — серьезно сказала Вера. — Главное — чтобы здоровенький родился. У вас с наследственностью как?
Зав отделением, не совсем успев снять штаны, с размаху сел на кушетку и уставился на нее дикими глазами. Вера стояла столбом и смотрела на него очень серьезно.
— А, я понял, — сказал, наконец, зав отделением. — Ты уже залетела! Ну, мне все равно… Только ты на меня ребенка не повесишь, это уж хренушки. Если что — как миленькая на аборт побежишь. Сам за ухо отведу! Поняла?
— Ой, — сказала Вера, прижимая руку к сердцу и глядя на зав отделением с ужасом. — Ой, что вы такое говорите, Алексей Иванович?! Неужели вы способны на убийство ребенка?! Да к тому же — своего собственного… нет, в это верить я решительно отказываюсь. У вас же есть дети, да? Ну вот, дети у вас есть, значить, вы их не убивали! Или убивали, но не всех? Алексей Иванович, а по каким признакам вы своих детей отбраковывали? Все-таки что-то с наследственностью не так, да?
— Ты что, больная? — растерянно спросил зав отделением. — Ты что несешь-то? Детей убивать… Нет, точно больная.
— Я здоровая, — уверенно сказала она. — С точки зрения наследственности я совершенно здорова. Или вы имеете в виду заболевания, передающиеся половым путем? Но ведь наш контакт нельзя считать половым… Или можно? Пойду на всякий случай сдам анализы. Вы что у себя подозреваете, Алексей Иванович? Сифилис? ВИЧ-инфекцию? Ладно, я на всякий случай два анализа сдам.
Вера шагнула к двери, повернула ключ, но тут зав отделением вскочил, заорал «Стой!» и, путаясь в полуспущенных штанах, кинулся за ней. Поэтому выйти неторопливо и безмятежно не получилось, Вера выскочила из кабинета с подозрительной поспешностью — и, конечно, тут же налетела на старшую медсестру.
— Ну-ну, — процедила та сквозь зубы, окидывая Веру откровенно ненавидящим взглядом. — Пустила в ход последний козырь? Надеешься, что практику теперь зачтут?
— Тамара Анатольевна! — Вера сделала вид, что ничего не слышала, а если что-то и услышала, то все равно ничего не поняла. — Тамара Анатольевна, что делать? По-моему, с Алексеем Ивановичем что-то случилось! Мне даже страшно… Он на себе одежду рвет и кричит что-то непонятное… Вы не знаете, раньше с ним такие бывало? Может, психиатров вызвать?
Тамара Анатольевна уставилась на нее точно таким взглядом, каким минуту назад — Алексей Иванович, пошла красными пятнами, закашлялась и замахала руками. Вера осторожно постукала ей по спине, участливо заглядывая в глаза.
— Уйди, — сипло сказала Тамара Анатольевна, наконец, откашлявшись и отдышавшись. — Надо же такой дурой быть… Ой, ду-у-ура! Уйди, кому говорю…
Вера и ушла, раз ей так велели. Тем более что уйти давно уже хотелось, ей здесь не нравилось — и в кардиологии, и в больнице, и вообще, кажется, в медицине. А еще вчера вроде бы нравилось. Ладно, завтра видно будет.
Вечером она рассказала тезке про зав. отделением. Не жаловалась, а просто информацию излагала. Ждала от тёзки какого-нибудь мудрого совета, потому что действительно не знала, как вести себя дальше. А практика в кардиологии только через неделю закончится. У этого идиота, Алексея Ивановича, и так семь пятниц на неделе, а тут еще наверняка на нее обозлился. Может сильно навредить. В институте его уважают, приглашают в экзаменационную комиссию, да и вообще к его мнению прислушиваются… Если он опять что-нибудь такое… В общем, в случае чего — какие слова ему говорить? Чтобы и понял, и не очень обиделся.
— Чтобы понял, значит? — зловеще сказала тёзка, свирепо сверкая глазами. — Значит, слова, да? Ага. Сейчас… Конспектируй.
И несколько минут без пауз тезка говорила слова, которые Вера не стала конспектировать, потому что никогда в жизни не смогла бы их произнести. Тезка заметила, что Вера слушает ее невнимательно и вообще впала в печальную задумчивость, грубые слова говорить перестала, сказала с привычной жалостью:
— Все-таки нельзя такой тихоней быть. Я бы на твоем месте ему в рожу заехала. Ишь ты — на аборт побежишь! Как они все просто решают… Защитнички… кормильцы… гниды гундосые… Сам бы разок на аборт сбегал, посмотрела бы я на него… Коз-з-зел.
— Ну, ладно, в рожу, — согласилась Вера. — А потом что?
— Да ничего, — успокоила тёзка. — Не будет же он тебя бить? Не совсем же он идиот, в конце-то концов!
Вера считала, что зав отделением совсем идиот, но вспомнила его, мягко говоря, не совсем спортивную тушу, и молча кивнула: не будет. У него это просто не получится. Но последнее соображение она не озвучила, они с тезкой были знакомы всего четыре месяца, о Вере тезка мало чего знала, поэтому относилась нежно и покровительственно. Так к Вере никто сроду не относился, ей это очень нравилось, так зачем же такое отношение портить?
Назавтра было все как всегда, и зав отделением она не видела, и Тамара Анатольевна шипела на нее, кажется, не больше обычного, и у больных не наблюдалось внеплановых микроинфарктов, гипертоний и тахикардий. Да еще и нечаянный перерыв: руководитель практики задержался где-то, позвонил в отделение, предупредил, что будет через полчаса, чтобы группа не разбежалась на радостях. Группа — два мальчика и четыре девочки — на радостях разбежалась в соседний киоск за кока-колой и чипсами, а Вера с принесенным из дому пакетом устроилась в самом укромном на этаже уголке: в конце коридора в стене была довольно глубокая ниша с диванчиком, а перед ней — огромный куст искусственной китайской розы в пластмассовом бочонке. В этом уголке Веру ни разу никто не заметил. Хотя сейчас и замечать было некому — тихий час. Она быстренько схрумкала огромный, как палка копченой колбасы, огурец, потом, уже не так жадно, сжевала четыре пирожка с картошкой, и только-только взялась за яблоко, как услышала за недалекой дверью на лестницу знакомые голоса. Не очень громкие, но и не сказать, что намеренно приглушенные. Ну да, кого им опасаться? Дверь-то на этаж закрыта. Да и вообще, чего скрывать? Не военные секреты друг другу рассказывают. Так, болтают по-дружески о пустяках. О ней. И не знают, что она не так далеко, и что слух у нее, как у кошки.
— Врешь, Лешка, — говорил ее руководитель практики, хороший дядька, сосудистую хирургию у них на курсе читал. — Вера Отаева? Наша красавица? Врешь.
— Была ваша, стала наша, — со смешком отвечал зав отделением. — Стой, давай здесь покурим, пока никого нет. Распахни окно пошире… Ага, так… Стала на-а-аша! Я тебе больше скажу, Денис Михалыч: я у нее первый. Вот так. Главное — сама на шею бросилась. Вчера задержалась — и ко мне в кабинет. И дверь на ключ. Я обалдел! Ну, думаю, шлюха безбашенная! А оказывается — вон чего! Первый я у нее!
Врешь, — упорствовал Денис Михайлович. — Что ты мне тут
заливаешь?..
Хороший дядька, с благодарностью подумала Вера. Вот и дружит с завом, а все равно этому козлу не верит, ее, Веру, защищает.
— Первый, первый… — продолжал хороший дядька. — Да у нас пол института тем же хвастают. Как пацанва, смешно, честное слово… Я-то знаю, кто у нее первый был. Причем — еще два года назад.
— Ты, что ли? — возмутился зав. — Врешь!
— Вот только не надо завидовать…
Вера скользнула мимо закрытой двери и бесшумно понеслась в другой конец коридора, к ординаторской. Заглянула — никого. Хорошо. Торопливо пошла назад, старательно шлепая резиновыми подошвами тапочек и впервые жалея, что обута не в «шпильки» со звонкими набойками. Ничего, похоже, резиновые шаги они тоже услышали — перестали бормотать, окно закрывают… Она ускорила шаг и почти вылетела на лестничную площадку, резко распахнув дверь и чуть не вмазав ею по лбу зав отделением. Жаль, что не вмазала. Ладно, все еще впереди.
— Что такое? — Интимным голосом спросил зав. — Ты это чего так носишься? Ты это за кем так бежишь? А?
Козел. Сам мурлыкает, а сам на Дениса Михайловича глазом косит. Денис Михайлович — весь внимание. Даже носом шевелит. Тоже козел.
— Ой, Алексей Иванович! Это я за вами бегу… То есть ищу вас! Уже давно!
В глазах зава — удивление и настороженность. В глазах Дениса Михайловича — удивление и обида. Оба козлы… Так, главное сейчас — не сорваться. Побольше озабоченности в голосе, непосредственности, служебного рвения. С непосредственностью не переборщить бы… А, ладно, чего они поймут, идиоты… на бабскую глупость спишут. Три, два, один… Старт.
— Ой, Алексей Иванович, вам уже четыре раза звонили! А вас все нет и нет! Я везде искала, правда!.. Ой, Денис Михайлович! Я даже не поздоровалась! Извините! Здрасте!
— Ничего-ничего, — ласково сказал Денис Михайлович. Козел. — Здравствуй, Верочка.
— Кто звонил? — озабоченно спросил зав. — Матвеева что ли? Вроде бы, мы на завтра договорились… Что-нибудь просила передать?
Попался, козел. Сам в яму влез. Идиот.
— Да, — со служебным рвением во взоре и с детской непосредственностью в голосе сказала Вера. — Она просила передать, что достала новое средство от импотенции. Просила, чтобы вы сегодня вечером зашли. Только я не знаю, Матвеева или не Матвеева. Я спросила, а она сказала, что вы сами догадаетесь. Ой, что это с вами?
Морда у зава раздулась и побагровела, глаза выпучились и побелели, дрожащие пальцы он сжал в кулаки, но кулаки тоже дрожали. Зав сдерживался из последних сил. Неужели сдержится? Жалость какая…
— Ой, как вы странно выглядите, — подтолкнула его Вера к активным действиям, заглядывая ему в лицо с сердечным участием. — Прямо как вчера вечером! Что же это такое? Может, врача вызвать?
— Ду-у-ура! — сдавленно пропел зав неожиданно тонким голосом. — Вот ду-у-ура!
Оттолкнул ее с дороги плечом и ломанулся через открытую дверь, как через препятствие, задевая боками косяки и стукаясь локтями об углы. Дверь за ним захлопнулась, стекла в ней задребезжали. За спиной Веры сдавленно кашлял Денис Михайлович. Козел. Сейчас и до тебя очередь дойдет.
— С ним уже не в первый раз такое, — тревожно сказала Вера, глядя на дверь. — Вчера вообще что-то страшное было. Кричит, одежду на себе рвет… Ужас. Тамара Анатольевна чуть в обморок не упала. Я говорю: может, врача? А она ни в какую… Конечно, я понимаю — честь мундира, все такое… но ведь больной хирург — это совсем не то, что больной… ну, например, преподаватель, правда? Конечно, тоже ничего хорошего, но когда хирург — это опасней, правда? И потом, все-таки возраст уже, правда? В старости следует особенно внимательно относиться к своему здоровью, правда? А он, оказывается, еще и средства какие-то принимает! От импотенции! Главное — зачем? Неужели еще ребенка зачать хочет? Это же просто безумие! В его-то возрасте! Ведь Алексей Иванович всего лет на десять моложе вас, да, Денис Михайлович? Хоть вы бы с ним поговорили, как старший товарищ…
Денис Михайлович странно булькнул и затих. Вера оглянулась. Денис Михайлович стоял, привалившись к стене, одной рукой шарил по карманам, а другой — закрывал нижнюю часть багрового, как у Алексея Ивановича, лица. Из-под зажмуренных век текли слезы.
— Ой, вы не заболели, Денис Михайлович? — встревожилась Вера. — Простудились, наверное? На сквозняке постояли? В такую жару болеть особенно тяжело… Вам тоже надо срочно принять какое-нибудь средство. Вот, яблочко хотите? Витамины все-таки…
Она протянула Денису Михайловичу яблоко, которое не успела съесть в перерыв и с которым, оказывается, так и носилась по коридору туда-сюда, которое так и держала в руке, беседуя по душам с этими козлами на лестничной площадке.
— Нет, не надо, — прогундосил из-под ладони Денис Михайлович, вытащил из кармана платок и принялся вытирать багровую морду. — Ты иди, Вера, я сейчас. Группа на месте? Скажи, чтобы подождали… Я скоро…
Практика в этот день прошла как-то странно. Зав отделением ни разу не вышел из своего кабинета, даже в показательном обходе не участвовал. Руководитель практики мямлил что-то невразумительное, надолго замолкал и, в конце концов, отпустил группу почти на полчаса раньше. Вера ходила в марлевой маске, в больших затемненных очках и в белой шапочке, надвинутой до самых бровей, чтобы умаслить Тамару Анатольевну, а к вечеру вызвалась вымыть полы в отделении, потому что дежурная санитарка почему-то не пришла. Очень кстати. Дневная смена ушла, и Тамара Анатольевна ушла, пришла дежурная медсестра, потом — дежурная врачиха, та самая, которая микроинфаркт не заметила. Вера по третьему разу возила шваброй под дверью кабинета зав отделением. Никакого шевеления за дверью не было.
Медсестра пошла по палатам со своим подносом с таблетками и шприцами, врачиха пошла к эндокринологам пить чай и смотреть телевизор, наказав в случае чего звонить немедленно. Вера пообещала и собралась уже в четвертый раз мыть пол под проклятой дверью, но тут проклятая дверь распахнулась, зав отделением высунулся, воровато глянул в оба конца коридора, а потом грубо схватил Веру за локоть, дернул через порог и ногой захлопнул дверь.
— Ах! — радостно сказала Вера, влетая в кабинет и с готовностью падая на грудь заву вместе со шваброй. — Ах, Алексей Иванович! Вы передумали насчет ребенка. Да? Вы не будете убивать нашего сыночка? Какое счастье!.. А доченьку? Вы ведь ничего не имеете против девочек, правда? Лично я хотела бы дочку. Ой, забыла спросить: а средство помогло?
— Я тебе покажу средство! — яростно прошипел зав. ей в лицо. Спиртом воняет. Совсем идиот. Сам в яму лезет. — Ты у меня забудешь, как язык распускать… Ты меня надолго запомнишь, шлюха вонючая…
— Не поняла, — растерялась Вера, прислушиваясь к ощущениям от захвата его рук. Нет, не спортивная туша, совсем не спортивная. Ерунда, а не захват. — Что я должна сделать, забыть или запомнить? А что касается вонючести — тут вы, прошу прощения, не правы. Духи очень хорошие, дорогие, называются «Дюна». Мне их тёзка недавно подарила, а уж она-то в духах понимает!
— Дура, — сказал зав. с отчаяньем. — Ой, ну ду-у-ура же… Шлюха безбашенная.
— Прошу прощения, это вы кого вспомнили? — Вера перехватила швабру поудобней. — Это вы жену сейчас вспомнили? Или дочку? Не надо думать о неприятном, Алексей Иванович, в таком сказочный момент…
Развить мысль он ей не дал — толкнул к кушетке неспортивной тушей, не выпуская ее плеч, вцепившись в них своими погаными щупальцами изо всех сил. Развивать мысль Вере расхотелось. Да и какой смысл? Все равно оценить не способен, пьяная скотина. Но свои действия по привычке все-таки комментировала.
— Ой, подаю! — испуганно вскрикнула она, качнулась назад, взмахнула руками и слегка задела локтем зава по носу.
Совсем немножко задела, но кровь брызнула обильно. Наверное, сосуды хрупкие. Что поделаешь — возраст…
— Ы-ы-ы? — завыл зав, хватаясь за нос. — Ты-ы-ы… ты мне…