– Вижу, вижу, – пробормотал заместитель посла. – Вера Фёдоровна! И отчего вы вечно коверкаете моё имя? Ведь я не Эмин Ибнович, а Эмин Ибн Хосе!
– Ой! Простите, Эмин Ибнович, но мне так удобнее! Это как-то по-русски, роднее, вот как, – нашлась Демьянова.
– Попрошу впредь меня так больше не называть!
– Как скажете, Эмин Ибнович, как скажете! Я ведь тут человек маленький, вот так.
– Ай! – махнув рукой, воскликнул он. – Лучше познакомьтесь с нашей новой сотрудницей, нашим новым инспектором по контролю. Авророй... Как ваше отчество, Авророчка?
– Аврора Владимировна Метёлкина меня зовут, можно просто Аврора.
– Ой! Какая миленькая девушка! Какая красивенькая! У нас, значит, будете работать, вот как?! Ага, ага, – учтиво говорила Вера Фёдоровна, переводя быстрый, лихорадочно-удивлённый взгляд свой с нового инспектора по контролю на «Эмина Ибновича». – Вот, значит, как! – многозначительно заключила она, сделав для себя определённые выводы, и принялась с важным видом перекладывать бумажки на столе, будто бы существеннее этого занятия в мире ничего не было.
– Идёмте, идёмте, Авророчка. Ваш кабинет на втором этаже. Сначала я его вам покажу, потом спустимся в отдел кадров, оформим вас, затем я соберу коллектив и представлю вас сотрудникам, а уж потом расскажу суть вашей работы, – пообещал он, восторженно глядя на Авророчку.
Пока они шли по коридору, пока поднимались по лестнице, мягко, беззвучно ступая по коврам, Эмин Хосе безо всякой задней мысли (тут надо заметить, как только он увидел Аврору, все мысли из его головы вышибло одним сильным толчком) пытался уловить её запах – не духов с ароматом ландыша, а её личный, присущий только ей и никому больше – запах свежести, юности, любви. Не отдавая себе отчёта, бессознательно стараясь прикоснуться к её невероятно белой, безупречно гладкой коже, забыв о правилах приличия, он забегал вперёд (что со стороны выглядело очень потешно), пытаясь лишний раз заглянуть ей в лицо, дабы полюбоваться её необыкновенно выразительными, будто плачущими глазами – тёмными, с поволокой, с голубыми белками, глазами, отпечатывающимися в памяти любого, кто видел их хотя бы однажды. «И от чего у неё такой грустный взгляд? Может, она из-за развода с мужем сильно переживает?» – гадал Эмин Ибн Хосе Заде, не зная, что Аврорины очи были таковыми с рождения – словно, появившись на свет, она крайне разочаровалась, будучи уверенной, что попадёт в абсолютно другой мир – лучше и совершеннее этого, или, по крайней мере, в другую семью, где нет Гени – сводного брата-придурка, любимым занятием которого было лупить её по голове и запирать на весь день в ванной комнате, где есть любящая, нежная мать, которая не выплёскивает всё своё обожание на первенца, где отец – нормальный, уравновешенный мужчина, не имеющий привычки подглядывать за женщинами в просверленную кем-то дыру мужской раздевалки в общественной бане, пить и гулять напропалую.
Заместитель посла шёл позади Авроры, как тень – так, что пшеничные волосы её затянутого по-простому на затылке конского хвоста, развеваясь, касались его лица, приятно щекоча...
– С нашим вахтёром Аладдином вы уже, наверное, знакомы, – сказал Ибн Хосе, указав на низенького старикана с чёрными глазами, сидящего у входной двери посольства за стойкой с ключами.
– Этого прекрасного девущк я видель, но как его зовут, не знаю. Он сказаль, что к Зухрабу Фазиливичу прищёль, на работ устраиваться. Я сказаль, что Зухраб Фазиливича сейчас неть. И послал этого прекрасного девущк к вам, – обстоятельно разъяснил Аладдин и снова повторил: – Но как его зовут, он мне не сказаль.
– Её зовут Аврора Владимировна. Она теперь наша сотрудница, Аладдин. Так что будешь выдавать ей ключи от двадцать пятого кабинета, – объяснил Эмин Хосе, сдерживая изо всех сил радость по поводу того, что отныне «этого прекрасного девущк» он будет видеть каждый день. Пять раз в неделю он будет любоваться этим удивительным творением природы. В любой момент он сможет вызвать её к себе, дабы освежить в памяти черты безвременно ушедшей супруги своей.
– Ах! Какой красивый девущк! Роза, а не девущк! Э? – воскликнул Аладдин, аппетитно причмокнув губами, когда заместитель посла с Авророй покинули его.
На лестнице они столкнулись с удивительно интересным, статным мужчиной. Он был одет в роскошный белый костюм, что не удивило нашу героиню, а просто сразило наповал – никогда ещё, даже работая в одной из лучших столичных гостиниц, она не видела ни одного мужчины в белом костюме. Странно, но Аврора считала, что белый цвет придуман бог весть кем исключительно для свадебного платья невесты. Она не ожидала, что он может настолько идти в меру загорелому мужчине.
– Доброе утро, уважаемый Эмин Хосе, – поприветствовал заместителя посла незнакомец с тонкими, притягивающими чертами лица. – А что это за очаровательная девушка? – полюбопытствовал он, посмотрев на Аврору умными проницательными глазами.
Аврора была ему представлена как новый сотрудник, занимающий с сегодняшнего дня малопонятную для неё самой должность инспектора по контролю. Мужчину в белом костюме звали Руспером Шардоном. Он служил в посольстве референтом по вопросам культуры.
– О! Это замечательно! Нам давно не хватало инспектора по контролю! Мне очень приятно, Аврора Владимировна, – любезно сказал он. – А знаете, с вами выгодно дружить, – добавил Руспер и побежал по своим «культурным» делам.
Ещё на лестнице был слышен рёв пылесоса. Когда Аврора с Эмином Хосе поднялись на второй этаж, их взгляду открылось потрясающее зрелище. Фигуристая женщина... Женщина настолько фигуристая, что её можно сравнить не с шести– или семиструнной гитарой, а с гитарой, созданной (пардон!) из плотной резины (той самой, из которой изготовлены толстые чёрные (по локоть) перчатки, какие Аврорин отец тибрил в неограниченном количестве вместе с пластмассовыми лоточками, бутылями ацетона и глицерина из НИИ, куда очень удачно устроился снабженцем-экспедитором более шести лет назад), набитой до отказа ватой или поролоном. Она, наклонившись далеко вперёд – так, что из-под синего рабочего халата было видно то, что видно быть не должно ни в коем случае и ни под каким предлогом, пятилась, подобно раку, назад, совершая при этом неприличные телодвижения.
Женщина пылесосила.
– Это наша уборщица, Мария Ивановна Артухова. Замечательный, добросовестный работник, – как обычно, Эмин Хосе не мог обойтись без добавления лестной характеристики очередному сотруднику. – Мария Ивановна! Мария Ивановна! – пытаясь перекричать пылесос, обратился он к «поролоновой гитаре».
– Марь Ванна как козёл отпущения тут! Марь Ванна в каждой бочке затычка! Марь Ванна, сделай то, Марь Ванна, сделай это! Марь Ванна, сходи в булочную! Марь Ванна, отвези почту! Можно подумать, что у них курьера нет! Всё – Марь Ванна! А у меня тоже, мобыть, своих дел невпроворот! – возмущалась «затычка в каждой бочке». И надо отметить, ей с успехом удавалось перекричать пылесос.
– Товарищ Артухова! – гаркнул заместитель посла.
– Аюшки? – вдруг очнулась та. – Ой! Эмин Хасимович! А я тут пылесосю! Да... Вся в трудах праведных с утра до вечера, с утра до вечера! Ни свет ни заря, а я уж на ногах! Да... – растерялась уборщица – она, жалуясь сама себе, а может, пылесосу или ковровой дорожке (кто ж её знает?!), не ожидала столь внезапного появления начальства.
– И почему вы с Верой Фёдоровной вечно пытаетесь прилепить мне отчество? – возмущённо спросил Эмин Хосе. – Ну да ладно. Лучше познакомьтесь с новым членом нашего коллектива, – и заместитель посла представил ей Аврору.
– Ой! Какая хорошенькая! Какая чудесненькая! – плюясь, восхищалась Мария Ивановна. – А сколько же тебе лет?
– Двадцать пять.
– Как моей Светочке! – умилилась Артухова. – Эмин Хасимович! Светику моему ведь тоже двадцать пять! А дети есть?
– Дочь, Ариша, шести лет.
– Ой! А у меня внук – Ромочка. Ему четыре годика. Такой хороший мальчик! На прошлой неделе у меня разболелся зуб мудрости. Ну, я и говорю Светочке, наверное, придётся рвать. А Ромашка мне – я, говорит, с тобой к доктору пойду. Зачем, спрашиваю, там ведь скучно, очередь большая, одни взрослые. В общем, намекаю, что ему там неинтересно будет. А он мне и заявляет: «Ещё как интересно! Хоть послушаю, как ты орать будешь!» Представляете?! Представляете?! – упиваясь, рассказывала Артухова о своём внуке.
– Да. Добрый у вас мальчик, – заметил Эмин Хосе и увлёк Аврору дальше по коридору.
– Мобыть, и не добрый, но отзывчивый! Всё ж таки не каждый ребёнок так за свою бабку переживает! – заметила Мария Ивановна, включив пылесос.
Почти дойдя до кабинета номер двадцать четыре, Эмин Хосе остановился – за дверью раздавались громкие голоса и смех. Зампред предупредительно постучал и, не дождавшись разрешения, вошёл внутрь.
– О! Как вас тут много! – воскликнул он. – У вас уже обед?
– Что вы!
– Что вы!
– Мы так...
– Чайку попить! – оправдывались подчинённые.
– Ничего, ничего! Не беспокойтесь! Продолжайте! Это даже к лучшему, а то я хотел вас всех у себя собирать.
– А в чём дело?
– Что-то случилось?
– Нет, нет, всё в порядке, – успокоил их Эмин Хосе. – Аврора Владимировна, не стесняйтесь, проходите. Сейчас я вас познакомлю с нашим прекрасным дружным коллективом.
– Ой! А кито это? – довольно громко спросил мужчина лет тридцати, низенького роста, в ботинках на высоких (шестисантиметровых) каблуках, с иссиня-чёрной шевелюрой и усами в форме триумфальной арки. Спросил и не к месту очень заразительно засмеялся.
– Прошу любить и жаловать, – торжественно произнёс Эмин Хосе. – Это наш новый инспектор по контролю Аврора Владимировна Метёлкина. Отныне она будет занимать двадцать пятый кабинет.
– Ой! Прам напротив мой кабинет, да?! – обрадовался мужчина с усами в виде триумфальной арки и захихикал пуще прежнего, отворачивая лицо своё к окну.
– Этот весёлый человек, Аврора Владимировна, наш референт по сельскому хозяйству – Мамиз Али Шах.
– Очен приятно! Очен! Такой красивый у нас теперь инспектора! Да?! – красный от смеха и смущения Мамиз Али Шах подошёл к нашей героине и с чувством пожал ей руку. Пожал и снова закатился своим заливистым смехом. – Простите, пожалюйста! Простите! – воскликнул он и пробкой вылетел из кабинета.
– Это Гаспар Наги Бек, – сказал Эмин Хосе, указав на чрезвычайно страшного мужчину, которого запросто при тусклом освещении можно было принять за гориллу. – Референт отдела лёгкой промышленности, – гориллообразный референт тоже потряс Аврору за руку, сказав, что рад знакомству.
– Роксана Гаджи – консультант по машиностроению, – и Эмин Хосе улыбнулся даме лет пятидесяти с длинными волосами цвета вороньего крыла, с тёмными, синеватыми кругами вокруг глаз и огромным животом.
– Я очень рада, Аврора Владимировна, что вы будете заниматься нашими недельными отчётами, – пытаясь приветливо улыбнуться, выдавила она из себя.
– Наша Эльмирочка – библиотекарь, очень перспективная девушка, – Эмин Заде кивнул на девицу с повышенной растительностью на поразительно кривых, образующих ровный, почти идеальный круг, ногах (надо же, даже в уродстве можно найти совершенство!), – Роза Хабибулина – курьер, она недавно у нас работает. – Роза вышла навстречу Авроре, и её длинноносое лицо растеклось в благожелательной улыбке. – И, наконец, Рамиз Рустам Оглы. Что это вы там за шкафом прячетесь, Рамиз? – спросил он у мужчины... Как описать его? Лет тридцати—тридцати пяти, брюнет, среднего телосложения... Но нет, такой образ потеряется среди остальных сотрудников, и многоуважаемый читатель вряд ли обратит своё драгоценное внимание на сего персонажа, лишённого хоть одной индивидуальной и характерной черты. Тем более что если хорошенько присмотреться, то она, эта черта, есть, и посему грех о ней не сказать. Лицо Рамиза Рустам Оглы нельзя с уверенностью назвать глуповатым или несмышленым... Скорее, на его физиономии с рождения была поставлена печать безграничного и неистребимого легкомыслия.
– Я-а?! Нет, нет! Я не прячусь! Я любуюсь! – отозвался он, беззаботно махнув рукой, словно говоря: «Да что вы! Господь с вами! Мне ли прятаться!»
– Рамиз у нас ведает вопросами животноводства, – сухо молвил Эмин Заде, после чего увёл Аврору в отдел кадров, дабы официально оформить её на службу.
До конца рабочего дня наша героиня познакомилась с ещё двумя сотрудниками посольства. С главным бухгалтером – Инной Ивановной Кочетковой, женщиной предпенсионного возраста, окончившей всего три класса средней школы, но одарённой от природы по части теории и практики счетоводства и ведения хозяйственного учёта денежных средств. Чего не скажешь об Аврориной матери, которая с горем пополам совершенно непостижимым образом сумела окончить бухгалтерский техникум, так и не научившись отличать дебета от кредита, а потом всю жизнь проработать кассиром на часовом заводе. Инна Ивановна была мудрой, остроумной, колкой, желчной дамой. Причём внутренняя желчность её вырывалась наружу не только в виде злости или чрезмерной раздражительности, но во всей «красе» просочилась и в её внешность. Казалось, каждая клеточка организма Кочетковой заполнена этой жёлто-зелёной полынно-горькой жидкостью, вырабатываемой печенью, отчего её кожа, руки, шея и лицо имели оттенок желтка сваренного вкрутую яйца.
При знакомстве с Авророй Инна Ивановна процедила:
– Ну что ж, полный вперёд, – и плотно, до синевы сжала губы.
И последний, кому наша героиня была представлена заместителем посла, был Роджап Кали Маглы.
Кали Маглы занимал должность главного консультанта по всем отраслевым вопросам – будь то лёгкая промышленность, машиностроение или сельское хозяйство республики. Фактически он был заместителем Эмина Хосе.
Стоило только Авроре увидеть главного консультанта, как она зашлась в смехе. Метёлкина стояла в приёмной, отвернувшись к окну, плечи её вздрагивали от хохота – до сих пор она не может понять, как сумела тогда пересилить и взять себя в руки.
– Те-ек, те-ек, те-ек! – воскликнул Кали Маглы (что означало «так, так, так») и похлопал себя прямой ладонью по лысине, образовавшейся несколько лет назад и неумолимо расползающейся по темени, тесня седые, оттенка давно не чищенного столового серебра, кучерявые волосы, которые отступили, оставив две «котлетины» над ушами и одну тонкую плешь, похожую больше на венскую сосиску, на затылке. – Значит, новая сотрудница... Хе, хе... Аврор Владимировна звать? Те-ек, те-ек! – повторил он и, снова необычайно бережно похлопав себя по лысине, произнёс с выражением обречённости на лице: – Селявя, – мол, ничего не поделаешь!
– Что? Что вы сказали? – растерялась Аврора.
– Се, говорю, ля вя – такова жизнь, – разъяснил Раджаб Кали Маглы и, выйдя из приемной, закричал: – Марь Ванна, Марь Ванна! Зайдите ко мне! Нь-де... Хе! Хе!
Первый рабочий день Метёлкиной закончился в 18.00. Она, расписавшись на вахте (в любезно раскрытой перед ней Аладдином книге регистрации) и попрощавшись, упорхнула домой.
– Бутон! Настоящий бутон, да, а не девущк! – восторженно прогремел вахтёр и аппетитно поцеловал собственные пальцы, сложенные в щепоть.
Эмин Ибн Хосе Заде, как околдованный, стоял неподвижно у окна и, блаженно улыбаясь, смотрел вслед новой сотруднице, пока та не скрылась из виду.
– Старый я дурак! Ох и дурак! – злясь на себя, довольно громко проговорил он, решив не забивать голову такими пустяками, как любовь. «Мне это непозволительно. Недопустимо просто! Амуры с молоденькой девушкой... В моём положении... И вообще, что скажет Лидия Сергеевна, когда узнает? А она непременно узнает, если я не выкину всё это из головы! – и зампред, открыв нижний ящик стола, вытащил оттуда фотографию в светлой деревянной рамочке. Со снимка на него смотрела красная физиономия второй жены с двойным подбородком и неприятными, колючими глазками. Если честно, то Эмин Хосе, прожив с благоверной вот уж четверть века, не мог с полной уверенностью утверждать, какого цвета у неё глаза. Зато... Зато заместитель посла без колебаний мог сказать, какие глаза у Авроры, – за то короткое время, пока он знакомил её с коллективом и вводил в курс дела, он рассмотрел девушку до мельчайших деталей – образ её намертво отпечатался в его памяти – так, что ничем уж не вывести его. – А как она узнает? Моя Лидия Сергеевна? И потом, о чём она должна узнать? Что я на старости лет тайно влюбился в копию моей первой жены? Бред, бред и ещё раз бред! Об этом никто не узнает, даже Авророчка! – пробормотал себе под нос Ибн Заде, поняв, что выкинуть «эти глупости» из головы он не в силах.