– Да не ревную я тебя вовсе! – Влас сбросил с себя простыню и закурил, а курил он только тогда, когда сильно нервничал. – Ты меня не понимаешь! И я не знаю, как тебе объяснить!
– Скажи просто и честно, – посоветовала я и положила телефон на тумбочку.
– Я не верю, что ты меня любишь! – выпалил он, потом, видно, пожалел, что сказал «просто и честно», и стал оправдываться. – Не то чтобы не верю, но любящий человек не поступает так, как ты. Вот я, к примеру, минуты считаю до конца рабочего дня, чтобы поскорее тебя увидеть. Понимаешь, для меня мука, когда ты не со мной.
– Но моя бабушка плохо себя чувствовала! – негодовала я. – Если бы у Олимпиады Ефремовны было плохо с сердцем, ты бы ее бросил?!
– Нет, но я ведь хотел приехать к вам, а ты мне почему-то не разрешила!
– Понимаешь ли, Влас, все люди разные и любят они по-разному. Я не хотела, чтобы ты после рабочего дня тащился на противоположенный конец Москвы. В этот момент я думала о тебе, – врала я, но не сомневаюсь, что поступила бы именно так, случись такая ситуация на самом деле. – Вот что я скажу тебе – ты хочешь, чтобы я испытывала к тебе точно такие же чувства, какие и ты ко мне, чтобы я ровными стопочками складывала белье в своих ящиках, ела исключительно на кухне, не тушила окурки в цветочных горшках, имела по пять полотенцев, полотенец… Короче, неважно. А я люблю обедать в комнате, сидя на полу по-турецки с включенным телевизором! И если я даже очень сильно захочу, я не стану такой, как ты! – я все сказала и отвернулась от него, после чего он признал свою ошибку, сказал, что был не прав и, нежно обняв, принялся целовать.
Обнимал, обнимал, целовал, целовал, как минут эдак через десять раздалось: «Тар-лям-пар-ля-ля-ля-ля-лям, тар-лям…» Влас дотянулся до тумбочки.
– Алло! А кто ее спрашивает?! – злобно проговорил он и протянул мне трубку: – Вас, Маруся, требует к телефону некто Кронский, – желчно произнес он и снова закурил.
– Здравствуйте, Алексей Палыч.
– Моя «Уходящая осень», мой недоступный абонент! Ну, куда же ты подевалась? Звоню домой – нету, звоню на сотовый – выключен! – весело кричал «Лучший человек нашего времени». – А кто это сейчас трубку взял? И почему он твой телефон хватает? Это и есть будущий муж? Натуральный Отелло! Он так взбешен! Но я не специально! Я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь. Я звоню только узнать, прочитала ли ты первую главу моего романа?
– Нет, коллега, я еще не успела прочесть первую главу вашей книги. Поверьте, как только я с ней ознакомлюсь, я сама вам позвоню или отправлю рецензию по электронной почте. До свидания. – Я изо всех сил пыталась говорить официальным тоном.
– Марусь, а может, ты мне домой рецензию привезешь, а?
– В самое ближайшее время. До свидания.
Влас молчал.
– Иди сюда, – нежно проговорила я.
Он повернул ко мне серое от злости лицо:
– Кто этот Кронский? Почему он называет тебя Марусей? Даже я себе не позволяю тебя так называть! И как он смеет так поздно звонить?
– До одиннадцати можно, – пролепетала я.
– А сейчас уже двенадцатый час! Что за бесцеремонность! И после этого я должен тебе доверять? А может, ты этой ночью у него была! Вечером специально заехала к бабушке, от нее позвонила мне, чтобы я, услышав голос Веры Петровны, поверил тебе, а потом уехала к этому Кронскому.
– Твоя ревность превращается в паранойю! Кронский – писатель. Он попросил меня высказать свое мнение насчет первой главы его книги. Вот и все, – отрезала я, но план Власа оценила по достоинству.
Влас отвернулся от меня и выключил ночник, я тоже отвернулась и, пораженная чудовищной несправедливостью, подумала: «Что ж, если ему так хочется чувствовать себя обманутым – пожалуйста! Жалко, что ли?!» Это была последняя мысль за сегодняшний день.
Все воскресенье Влас разговаривал со мной сухо, только по делу, а в понедельник утром привез меня домой и сказал:
– Вечером заеду, пока.
Даже в щеку не поцеловал. Надо же!
Удивительно, но около двери было чисто – никаких мешков с мусором. Наконец-то я у себя дома! Даже не верится! «Не расслабляться, сразу к делу», – решила я и включила компьютер.
Прочитав добрую половину последней главы, чтобы освежить в памяти, на чем остановилась, я принялась думать, как бы лучше описать следующий эпизод.
Перед глазами уже давно мелькала заставка «Работай, бестолочь!», но сегодня она отчего-то не помогала, и я никак не могла сосредоточиться. Через полчаса до меня вдруг дошло, почему у меня ничего не получается. Нужно воссоздать те каждодневные действия, которые предшествовали работе. Я моментально разделась, натянула пижаму, завела телефонный будильник, нырнула под одеяло и, закрыв глаза, стала ждать. Через пять минут будильник надрывно проревел бодрящую мелодию «Не кочегары мы, не плотники», я открыла глаза и, прочитав плакат на потолке «Дорогая, тебя ждут великие дела», побежала на кухню варить кофе.
Прошел час – никаких сдвигов. Ничего не помогает! В чем же причина моего бездействия? А вдруг у меня начался творческий кризис? Нет! Быть того не может! Не хватает телефонных звонков! Вот в чем дело. «Ну, раз мне никто не хочет звонить, сама позвоню», – решила я и набрала Анжелкин номер. Неудачно. Иван Петрович сказал, что они с Михаилом отправились к пастору.
Икки тоже дома не было. Наверное, поехала в техникум вылавливать себе в помощницы толковую девицу, умеющую лучше всех на своем потоке скатывать свечи.
Пулька была на операции.
В голову закралась мысль позвонить Женьке, но я тут же отогнала ее, вспомнив, как он хлопнул дверью и ушел. Честно говоря, я побоялась звонить Овечкину.
Оставалась только Мисс Бесконечность.
– Вера Петровна у телефона, – с гордостью прогремела она мне в ухо.
– Бабушка, ты что это мне не звонишь?
– А, Маша! – разочарованно проговорила она, будто не ожидала услышать мой голос, а была уверена, что ей звонит президент или, на худой конец, мэр. – Я занята.
– Чем? – удивилась я.
– Пишу письмо министру финансов, – деловито сказала она.
– Зачем?
– Чтоб пенсию мне прибавил.
– У тебя и так хорошая пенсия. Тебе что, не хватает?
– Я – тыловик! Мне положено. Ну, все, давай! Еще надо на телевидение написать, чтоб этого кренделя в кожаных штанах не показывали…
– А откуда ты адреса-то все знаешь? – удивилась я.
– Чудная ты какая-то! Что тут знать?! На одном конверте напишу – «Министерство финансов», на другом – «Останкино», – проговорила она и, поразившись моей тупости, бросила трубку. «Даже она занята, даже у нее есть дело», – подумала я и наконец-то начала писать.
Творческое вдохновение не покидало меня до семи часов вечера – объем романа перевалил за половину, но стоило только посмотреть на часы, как муза, что водила моей рукой, улетела, и я подумала о том, что Влас должен бы уж приехать.
Когда прошел еще час, я не на шутку разволновалась и решила позвонить ему, но тщетно. Я прождала еще полчаса – без толку.
С ним что-то случилось! Такого еще никогда не было – Влас пунктуальный человек, и если задерживался на десять минут, всегда предупреждал меня. Я металась по квартире как загнанный зверь, вылетала на балкон, пристально глядя вдаль, надеясь узреть его машину, но бесполезно. В воображении рисовались страшные картинки того, что с ним могло произойти.
Сначала я представила, как он едет после работы ко мне, попадает в аварию – три машины всмятку, Влас весь в крови уперся головой в лобовое стекло… Потом я вспомнила подстроенное нами похищение Михаила и решила, что Власа тоже могли похитить его конкуренты, – вообразила его связанным по рукам и ногам с кляпом во рту в квартире Иннокентия. «А вдруг это действительно конкуренты?!» – кричало внутри меня. И тут я увидела мысленным взором, как Власа сажают в незнакомую машину, завязывают ему черной тряпкой глаза и везут в неизвестном направлении. Привозят в незнакомый полуразваленный подмосковный дом, который одиноко стоит на пустыре, или нет, лучше в дремучем лесу. Его тащат по земле в этот дом, пытают, бьют, заставляя подписать бумаги о добровольной передаче прав на владение всего движимого и недвижимого имущества на имя злодея, что сидит рядом на стуле и с издевательской ухмылкой смотрит на него свысока. Влас сопротивляется, «Не видать вам моей подписи!» – кричит он. Тогда человек на стуле приказывает своим людям (а они в моем воображении непременно одеты в черное) применить к Власу самую страшную пытку – утюгом. Один из мучителей, здоровый и жирный, берет с полки чугунный утюг, засыпает в него из печки раскаленные угли и после слов: «Сейчас мы тебя погладим! Нежно! Ха! Ха! Ха!», опускает утюг на живот Власа.
На письменный стол сначала упали две слезинки, а потом я дала волю своим чувствам и разревелась по-настоящему. Мне было так жаль Власа! Если бы только я была там! Я бы схватила утюг с живота жениха и «разгладила» бы задницу этому жирдяю так, что он бы долго не смог сидеть, потом отыскала бы увесистую дубинку и принялась бы размахивать ею вокруг, крича: «Не подходи!» Избив и покалечив злодеев, я отвязала бы Власа, дотащила на себе до машины, которую завела, соединив проводки, и вывезла бы его по лесным кочкам на шоссе. Но меня там нет, и ему некому помочь! Когда я поняла это окончательно, заревела с новой силой, и в эту минуту в дверь кто-то позвонил. «Наверное, те самые душегубы, что похитили его, пришли просить выкуп», – решила я и, не колеблясь, направилась к двери, смело повернула ключ – я была готова к испытаниям. На пороге стоял Влас – живой и невредимый, даже со здоровым румянцем на щеках.
– Что с тобой, Машенька? – беспокойно спросил он. – Почему ты плачешь? Кто тебя обидел?
– Ты! Ты! – воскликнула я сквозь слезы, захлебываясь соплями. – Одиннадцатый час! Ты никогда так поздно не приезжал! Я думала, тебя похитили, пытают, я уже собралась морги обзванивать! Где ты был?!
– Что ты! Что ты! Девочка моя! Ты беспокоилась? Беспокоилась обо мне? – в его голосе слышалась радость. – Сегодня совершенно неожиданно Илья Андреевич приехал ко мне с несколькими владельцами автосалонов, и мы обсуждали наше положение в свете последних событий на международном торговом рынке. У меня не было возможности предупредить тебя, они приехали внезапно, и Илья Андреевич попросил всех отключить телефоны, чтобы не отвлекаться. Ты его скоро увидишь. Это премилый человек!
На следующее утро мы с Власом отправились в ЗАГС.
Желающих сочетаться законным браком оказалось немного – мы да еще пара, сидевшая в кабинете. Зато в противоположный кабинет народу было пруд пруди – разочарованные семейной жизнью супруги жаждали немедленно развестись. Некоторые, как я поняла, те, которые вчера не успели этого сделать, пришли сегодня рано утром и, видимо, долгое время стояли на улице – ждали, когда откроется ЗАГС. Некоторые пары, те, что, казалось, на дух друг друга не переносили, теперь объединились и в один голос доказывали другим (тоже объединившимся парам, которые пытались пролезть без очереди), что пришли раньше.
– А мы вообще со вчерашнего вечера тут! – возмутилась сухопарая женщина лет сорока с крашеными волосами цвета насыщенно разведенной марганцовки.
– Позвольте, позвольте! Вы что, выходит, всю ночь тут возле двери дежурили? – поинтересовался мужчина средних лет в голубой тенниске.
– Представьте себе! На лавочке ночевали! Ну что ты молчишь? – И женщина с марганцовочными волосами сильно ткнула указательным пальцем между лопаток маленького человечка в белой кепке. – Вечно ты молчишь! Даже сейчас не можешь постоять за себя!
Из кабинета вышла дама в строгом сером костюме.
– Ну разведите нас! Ну разведите! – подлетев к ней, кричала девица лет двадцати пяти. – Нам нечего делить: ни детей, ни имущества! Разведите нас сейчас, я с ним все равно жить не буду!
– Сегодня заполните анкету, а через месяц придете, – выдавила из себя женщина в строгом сером костюме.
– Люся! Может, не надо? – канючил долговязый парень – видимо, муж этой самой девицы.
– Надо, Вася, надо! Я устала с утра до вечера подбирать твои грязные носки и трусы по всей квартире! Мне надоело, что ты все время забываешь после себя смывать в туалете…
– Хватит! Ты мне тоже надоела! – крикнул долговязый, пытаясь, очевидно, заглушить жену и не дать ей сказать, что именно после себя он забывает смывать в туалете. – Язва! Ты из меня всю кровь выпила!
– А я, представляете, без зубов, – ни с того ни с сего прошепелявила полная женщина, обращаясь к особе с марганцовочными волосами. – Да, был пародонтоз, и я потеряла все зубы, а сейчас появился новый метод. В десны совершенно безболезненно вживляют такие капсулки, а через месяц…
– Зубы вырастают? – не удержавшись, восхищенно спросила я.
– Да нет, что вы, девушка…
– Маша, пойдем, наша очередь! – радостно воскликнул Влас и потащил меня в кабинет, где сидела женщина, очень похожая на ту, что выбежала из противоположного кабинета.
– Стало быть, вы хотите оформить свои отношения, – задумчиво проговорила она, внимательно изучая многочисленные штампы о регистрации и расторжении браков в моем паспорте. – Девушка, а вы уверены в правильности своего решения? У вас и печать некуда ставить!
– Да как вы смеете?! – взорвался Влас.
– Уверена, уверена, – отмахнулась я, после чего сотрудница ЗАГСа спросила нас, не собираемся ли мы заключить брачный контракт, и, получив отрицательный ответ, дала заполнить анкету. Потом, напряженно улыбнувшись дежурной улыбкой, снабдила нас буклетами с фотографиями моделей в свадебных платьях и адресами ресторанов, где можно отметить сие незабываемое предстоящее событие, и, назначив бракосочетание через месяц, пожелала напоследок счастья фальшивым голосом.
Мы наконец вышли из кабинета. Люсе каким-то образом снова удалось поймать женщину в строгом сером костюме.
– Ну разведите нас! Разведите! – кричала она. – Иначе кончится смертоубийством! Не вводите меня в грех! Не хочу я из-за этого дурака в тюрьме сидеть! Ну разведите нас!
– Ведь мы никогда не будем стоять в очереди, чтобы попасть в этот кабинет? – с надеждой спросил Влас.
– Нет, конечно, – уверенно ответила я и чуть было не брякнула: «Нас пропустят без очереди».
* * *Остаток недели прошел в трудах праведных – днем я творила, и роман мой сдвинулся с мертвой точки, набирая обороты стремительно, приближался к последней трети. Сначала будто кирпичная стена не давала войти в мир моих героев; потом вдруг она дала трещину, разрушилась, и в конце концов я попала внутрь. Там, внутри, я легко манипулировала персонажами – они были у меня как на ладони, или нет, точнее, передо мной словно была шахматная доска и я играла в одиночестве, передвигая фигуры и за себя, и за мнимого соперника, соблюдая правила, которые сама выдумала.
Уйдя с головой в творчество, сидя целыми днями за компьютером, я конечно же не могла не общаться по телефону с подругами. На некоторое время я переступала руины разрушенной кирпичной стены, покидая вымышленный мир для того, чтобы узнать, что происходит в мире настоящем.
А надо сказать, что за несколько дней много чего изменилось.
Во-первых, Михаил дал пастору обет не пить до конца дней своих. Наш план сработал! Не зря мы сутки проторчали в обществе Иннокентия и Мисс Бесконечности. Однако Анжелка заметила, что святой отец смотрел на нее как-то странно, пожалуй, даже подозрительно, вроде бы намекая своим взглядом на то, что ей бы тоже не мешало дать аналогичный обет. Но Огурцова сделала вид, будто ничего не поняла, и, наскоро поблагодарив пастора, подхватила Михаила, и они с невероятной быстротой исчезли из церкви.
– Как бы он Михаилу не рассказал про тот звонок! – беспокоилась она. – И надо же было мне ему в таком состоянии позвонить, да еще и нахамить! Хотя теперь все равно – главное, Михаил больше никогда не будет пить.
В семье Поликуткиных – Огурцовых действительно вроде бы все налаживалось – чернобрового детину быстро и без проблем восстановили на работе как ценного и незаменимого специалиста, и вечером после первого рабочего дня Анжелка стала требовать денег.
– Надо ковать железо, пока горячо. Я ему говорю: «Девочки выручили тебя в трудную минуту, и они не такие богачки, чтобы прощать долги», – объясняла мне Огурцова и в конце концов призналась, что ей удалось уговорить своего благоверного занять тысячу долларов у братьев и сестер во Христе и что она уже успела положить эту сумму за якобы разрушенную Михаилом овощную палатку на книжку, чему была несказанно рада.
Что касается ее матушки – Нины Геннадьевны, то после чудесного исцеления зятя от страшного недуга она совсем помешалась на паломнических поездках, утверждая, что пить он бросил исключительно благодаря ее молитвам и хождениям по святым местам. Она так глубоко поверила в силу собственной молитвы, что взяла отпуск за свой счет и с неукротимым энтузиазмом совершала паломничества по московским церквям. Это было новым серьезным увлечением Нины Геннадьевны после индийского кино, йоги, космической диеты, сыроедения, голодания, уринотерапии, в которое она бросилась, как в омут.