— Я спросил, будешь ли ты яичницу. А когда ты не ответила, решил, что будешь. Но потом поинтересовался, не хочешь ли бекон или чего-нибудь еще, покалорийней. Например, заказать бургеры с доставкой.
— Когда ты обо всем этом успел спросить?
— Пока ты молча рассуждала о чем-то, беззвучно шевеля губами и таращась на книжный шкаф.
— Я беззвучно шевелила губами, пока думала? — нахмурившись, спрашиваю я.
Келвин кивает.
— И о чем же я «говорила»?
Он кривовато улыбается.
— А я откуда знаю. Это ты мне скажи. Уверен, о чем-то про секс.
Не зная, что еще ответить, я выпаливаю:
— Давай закажем бургеры!
Похоже, такой ответ его устраивает, потому что, щелкнув пальцами, Келвин идет к кухонной стойке взять свой телефон.
Мне, конечно, хочется с ним поговорить, и не только чтобы успокоить свой воспаленный ум, который силится вспомнить детали вчерашнего вечера, но и потому что я не решила, как себя чувствовать относительно способности Келвина с легкостью отбросить в сторону тот факт, что мы пьяные занимались сексом.
— У тебя сегодня выступление, — говорю я. Словно он может забыть. Удивительно, но на этой неделе нет утренних спектаклей, потому что запланирован отъезд Луиса, в результате чего появились окна в расписании.
Глянув на часы на кухонной плите, Келвин отвечает:
— Роберт сказал, что мне нужно быть в пять.
На нем по-прежнему только одни трусы. Я слушаю, как по телефону Келвин заказывает нам ланч — бургеры и «Чипсы, ой, простите, картошку фри», — и рада возможности беспрепятственно на него попялиться. О боже, мы занимались сексом… Но тут внезапно оживает мой лежащий на журнальном столике телефон.
Это Джефф.
Мое сердце бьется чаще. Джефф звонит редко, предпочитая переписку. И раз он звонит… Вдруг что-то пошло не так с миграционными документами?..
— Алло?
— Привет, милая, — говорит Джефф. У него радостный голос. Это хорошо.
— Привет, Джеффи, как дела?
— У меня хорошие новости, — отвечает он, а потом смеется. — Наверное.
Время будто замедляет ход. Я почти знаю, что именно мой дядя сейчас скажет, но мне все равно нужно, чтобы он это произнес.
— Да?
— Назначена дата вашего собеседования.
Я смотрю на Келвина, который закочил с заказом и возвращается к дивану. Внутри странным образом сплелись удовольствие от лицезрения его в одном нижнем белье и беспокойство от сказанного Джеффом.
— Нам назначено собеседование, — шепотом говорю я Келвину.
Когда тот приподнимает брови, клянусь, мое воображение почти уверено, что его трусы в этот момент сползают еще ниже.
— Но есть и плохие новости, — добавляет Джефф, и у меня внутри все сжимается. — У Сэма появилось свободное место в графике и он постарался записать на него вас.
— Ага, хорошо, — медленно говорю я. — И когда же?
Келвин внимательно следит за моей реакцией.
— В понедельник в десять, — покашляв, отвечает Джефф.
***
Через два часа нам нужно выходить, чтобы вовремя попасть в театр, поэтому поговорить удастся только завтра, но этого все равно недостаточно. Мы думали, что впереди не меньше двух недель для подготовки к этому собеседованию.
Интернет услужливо предложил нам варианты вопросов, а прежде чем повесить трубку, Джефф уверил, что Сэм Доэрти очень хороший, так что беспокоиться нам не о чем. Но… как же все устроить? Нам нужно врать в лицо хорошему человеку о нашем фиктивном браке? Я не хочу, чтобы меня за это арестовали! В тюрьме я не выживу и зачахну.
Лет сто я не готовилась к экзаменам или собеседованиям, а это обещает быть самым важным из всех, что я проходила со времен средней школы. По крайней мере, мы занимались сексом. Хотя бы по этому поводу врать не придется. Жаль только, я почти ничего не запомнила.
Отправив в рот огромный кусок бургера, Келвин выглядит расслабленным, как и всегда.
— Ты Холлэнд Лина Баккер, младшая из шестерых детей, — говорит он, промокнув губы салфеткой. — У тебя очень близкие отношения со своим дядей Джеффом — младшим братом твоей мамы и мужем моего босса, Роберта Окая. Твой день рождения пятнадцатого апреля. Еще это дата сдачи федеральных налогов в Штатах.
— Дополнительно подготовился, — замечаю я и даю ему «пять». — Ты Келвин Эйдан Маклафлин, родился в Ирландии, в Голуэе, что для американцев особенно интересно и необычно, поскольку они думают, будто кроме Дублина в этой стране других городов нет. Ты старший ребенок из четверых. Маму зовут Марина, и она домохозяйка. Папу — Патрик, он занимается производством медицинского оборудования.
Келвин довольно улыбается.
— Ты предпочитаешь греческую кухню.
Мне ужасно приятно, что он помнит — хотя однажды я сама сказала ему об этом, уплетая спанакопиту за обе щеки.
— А ты любишь… суши?
— Терпеть не могу суши, — качает головой Келвин и смеется.
— Ну ладно, — признаюсь я, — ляпнула наугад. Тогда китайскую кухню?
— Я люблю немецкую.
— А такое понятие вообще существует — немецкая кухня? — смеюсь я.
— Давай к более важным темам, миссис Маклафлин, — искоса глянув на меня, говорит Келвин.
— Давай. Ты играешь на гитаре с четырех лет, мистер Баккер, — я кидаю в рот картошку. — Познакомились мы с тобой в поезде метро — но только не забудь, что не пять недель назад, а полгода, — и ты пригласил меня поужинать.
Келвин закидывает ноги на столик.
— Наше первое свидание было в «Меркато», а когда пришли домой, мы занялись сексом.
— Вот как? — чуть не поперхнувшись кусочком бургера, переспрашиваю я.
— Ты что, не помнишь? — Келвин наклоняется и целует меня в щеку. — Мы оторваться друг от друга не могли.
— А, да-да, точно, — неловко смеюсь я, от чего хочется надавать себе по физиономии. — Ладно, конечно же, у нас было море секса. Мы же молодожены, поэтому да… мно-о-ого секса. Естественно.
Наступает тишина, словно Келвин пытается понять, какого черта происходит, вот только помочь ему я не в состоянии, потому что совершенно не контролирую свою речь. Мой мозг явно взял перерыв.
— Ну да, — медленно говорит он. — Море секса, — его полуулыбка становится широкой и веселой. — Как считаешь, на собеседовании нужно рассказать, какая ты развратница?
Не прожевав, я проглатываю большой кусок картошки, и на глазах выступают слезы.
— Что?
— А разве нет? — он облизывает губы и не спускает с меня глаз. — Или что ты любительница чего-нибудь порочного.
Что это такое сейчас происходит? Почувствовав слюну в уголке губ, я вытираю рот.
— Мне нравится, когда у тебя пропадает дар речи.
— Я… да… Понятия не имею, что сказать.
Перестав улыбаться, Келвин облизывает губы и немного наклоняется ко мне.
Я вздрагиваю, неловко кашляю и сминаю обертку от бургера.
— Давай дальше! Теперь ты играешь в оркестре спектакля «Его одержимость», — говорю я, — а раньше выступал с несколькими коллективами, включая ту кавер-группу, «Гуляка Спрингстин»…
— Пожалуйста, не рассказывай им об этом. Не хочу, чтобы у правительства оказался мой послужной список.
Я хихикаю.
— И ты любишь расхаживать по квартире полуголым.
— У тебя тут знойно, — хитро улыбнувшись, замечает он.
— Что, правда слишком жарко? — спрашиваю я, не в силах соревноваться с ним в словесном флирте.
Келвин пожимает плечами, а в его зеленоватых глаза пляшут искорки.
— Ты покраснела.
— Потому что ты меня смущаешь.
— Расхаживая полуголым?
— Вспомнив о сексе, которым мы занимались.
— О сексе, которым мы не занимались, — откровенно забавляясь, поправляет меня он. — То первое свидание выдуманное, как и последовавший за ним секс. Вот этой ночью мы на самом деле занимались сексом, но не довели дело до логичного конца. Наверное, потому, что оба волновались. Быть может, ты обнаружишь что-нибудь интересное для себя на этом диване.
Где-то в течение секунды или чуть дольше я думаю, что Келвин заигрывает. И предлагает заняться сексом, прежде чем настанет пора идти на работу. Сегодня он в ударе и еще более очаровательный, чем обычно.
Но спустя мгновение его улыбка становится натянутой, и Келвин бросает взгляд на свой телефон проверить время. Такую улыбку я у него никогда не видела. Или же я ошибаюсь?
Уютная атмосфера тут же улетучивается.
А Келвин в этом хорош, приходится признать. Глазом не моргнув согласился на мое предложение. На свадьбе так поцеловал, что у меня ноги подкосились, но попыток повторить больше не предпринимал. Ну, если не считать вчерашнее помутнение рассудка после пьянки. Но Келвин действительно отлично управляется с эмоциями и у него хорошо развита интуиция — именно это и делает его талантливым музыкантом.
А вот я… нет. Я никогда не умела играть в игры.
В понедельник у нас собеседование, и мы должны показать класс. Внутри меня живет уверенность, что своим притворством Келвин пытается сделать так, чтобы я расслабилась и выглядела более убедительно. Да, он очарователен, и да, великолепен. Но он жаждет иметь эту работу больше всего на свете. Мне на ум приходят его слова: «Все это время я мечтал именно об этом. После окончания Джульярда я очень даже рассчитывал на что-то подобное. Но потом один год сменился другим, два превратились в четыре, а я так сильно хотел играть на Бродвее, что просто взял и остался в стране».
Все это для него невероятно важно.
И тут до меня доходит.
Если флирт со мной или игра в симпатию — или даже секс — помогут получить то, о чем он мечтал, Келвин пойдет на это, не задумавшись ни на секунду.
глава двадцатая
«Надеюсь, ты не против, что мой брат дал мне твой номер?»
«Кстати, это Бригид».
Я недоуменно смотрю на экран телефона.
Бригид… Что еще за Бригид?
А! Сестра Келвина!
— Келвин?
Я выхожу из ванной и вижу Келвина на кухне. И могу только догадываться, что на нем все-таки надеты трусы, ведь оттуда, где стою — и в то время как нижняя половина его тела скрыта столом, — у меня складывается впечатление, будто он сидит ест хлопья в одном лишь обручальном кольце.
Помогите.
Увидев меня, Келвин предплечьем вытирает рот, и я чувствую, как вытаращились мои глаза. От этого движения более заметными стали мышцы рук, груди и живота…
Я вижу его полуголым каждый день — вот это жизнь, а! — но всякий раз это зрелище впечатляет.
— Поскольку ты есть не хочешь, я решил по-быстрому перекусить перед уходом, — говорит он, а потом показывает на телефон в моей руке и шепотом добавляет: — Ты с кем-то разговариваешь?
Неохотно оторвав взгляд от его торса, я говорю:
— А. Телефон. Ты случайно мой номер своей сестре не давал?
Келвин ставит тарелку в раковину и обходит стойку кругом. Теперь мне видно, что на нем надеты трусы, но сейчас моему взгляду предстают еще и его ноги. Даже не знаю, что было пережить проще. Он смущенно опускает взгляд.
— Бригид просила несколько раз, и поскольку она не знает, что это… — Келвин показывает на нас обоих, и я понимаю, о чем именно он хотел сказать: что это не по-настоящему, — я решил пойти навстречу. Надеюсь, ты не злишься. Она не большая любительница смс-переписки, поэтому устать от общения ты не сможешь.
— Да нет, все нормально. И ты прав, это покажется странным, если мы совсем не будем общаться.
Подойдя ко мне ближе, Келвин наклоняется ко мне, и тут у меня появляется ощущение, что его наготы слишком много. Я делаю шаг в сторону и разворачиваюсь в сторону коридора. С одной стороны, иметь возможность общаться с его сестрой приятно. Наши жизни начинают переплетаться; мы словно гравируем новые истории на наших судьбах.
С другой же, Келвина четыре года не было дома. Так что трудно понять, насколько сильно он вовлекся в наши отношения эмоционально, познакомив меня со своей сестрой.
— Не волнуйся, Бригид никогда не была навязчивой, — уверяет он. — Как и все Маклафлины.
Я смеюсь.
— Как и Баккеры. Кстати, мне теперь не нужно врать, что я общаюсь с твоими родными.
— Это точно, — с его губ соскальзывает улыбка, и вместо нее появляется другая — не отражающаяся в глазах. Я стала замечать подобные мелочи. — И кстати, не пора ли нам выходить?
***
Запрокинув головы и глядя вверх, мы с Келвином стоим у правительственного здания.
— У меня сейчас то же чувство, что и в детстве, когда говорили: «Вот погоди, скоро придет отец!».
Я согласно киваю и мысленно благодарю себя, что решила не завтракать. Иначе прямо сейчас мне стало бы плохо.
Келвин поворачивается ко мне, и от его румянца я начинаю паниковать. Он совершенно не волновался на прослушивании и превосходно держал себя в руках на нашей свадьбе. Поэтому от того, что Келвин нервничает, мне становится совсем дурно.
— Прежде чем войдем туда, — говорит он, — давай удостоверимся, что у нас с собой есть все необходимое.
Откровенно говоря, мы с ним проверили и перепроверили все десяток раз, но мне радостно знать, что потребность Келвина прийти во всеоружии почти такая же навязчивая, как и моя.
Свернув с главной дорожки, мы идем по боковой, обсаженной деревьями с обеих сторон. Весной тут все будет цвести, а над головой сомкнутся зеленые ветви. Сейчас же деревья похожи на скелеты на фоне серого неба.
Келвин идет ссутулившись от ветра, а я осторожно, чтобы не поскользнуться на льду, достаю папку с документами.
— Все нужные копии мы уже отправили, — листая бумаги, говорю я. — А фотографии, совместные счета, копии твоих заявлений… — киваю я, — все на месте.
Келвин кивает в ответ и, прищурившись, смотрит на здание.
— То есть мы готовы?
— Нет.
По крайней мере, его это смешит.
— Что еще мы можем успеть перепроверить в ближайшие… — Келвин берет мою руку и приподнимает край рукава пальто, чтобы взглянуть на часы, — четыре минуты?
Такой пусть и незначительный жест — он знает, что я ношу часы — меня немного успокаивает.
— Думаю, у нас все хорошо.
Я до сих пор мало знаю о его семье, детстве и том, как складывалась его жизнь в Штатах, но надеюсь, это будет встречено с пониманием… ведь мы познакомились якобы всего полгода назад.
Поцеловав меня в лоб — у меня сразу же сердце подпрыгнуло в горло, — Келвин глубоко вздыхает и, отойдя на шаг, берет меня за руку. На его щеках вспыхивает румянец, а когда он поднимает голову, я замечаю, что и на шее тоже. Келвин мягко увлекает меня за руку в сторону входа.
— Тогда давай не будем тянуть.
***
Едва мы заходим в здание, до нас окончательно доходит вся серьезность происходящего. Атмосфера внутри строгая — словно здесь вряд ли можно кого-нибудь очаровать, чтобы добиться своего. У дверей нас встречают рамки металлодетектеров и суровые охранники, наблюдающие, как мы со вздохом достаем свои пропуска.
Молча снимаем пальто, шарфы и сумки, кладем их в серые ящики и ставим на конвейерную ленту. Келвин пропускает меня вперед. Когда мы проходим сканер и идем к лифтам, мое сердце стучит отбойным молотком, а лежащая в моей руке ладонь Келвина ощущается вспотевшей. Свободной рукой он нажимает на кнопку нужного нам этажа.
Я проклинаю на чем свет стоит жесткую колодку своих Мэри Джейнс и бешусь от того, как стучат каблуки по гладкому плиточному полу. Попытавшись идти с Келвином в ногу, в итоге я изображаю что-то вроде нелепого шаркающего танца.
— С тобой не соскучишься, — с сарказмом замечает Келвин.
Издав полустон-полусмешок, я стараюсь идти нормально.
— В таких условиях сохранять спокойствие мне не удается.
— Да ну! — притворно удивившись, восклицает он.
Я пихаю его в бок.
— Хорошо, хоть в туалет не хочется. В детстве мама говорила, что знала, где находятся все туалеты в Де-Мойне. Малейшее беспокойство — и у меня мокрые штаны.