Она вышла из тронного зала с решительным и белым лицом, а Щит следовал за ней.
Глава двадцать первая
Целебный метод
Таршингейл не двигался, его глаза были прикрытыми, длинные ноги скрывались под столом. В коридоре снаружи была суета, крики и ругательства, что не было удивительно в колледже вечером. Может, пациенту требовалось кровопускание или что-то ужаснее. Операции проходили с воем, редкие пациенты умудрялись обойтись обмороком.
Наконец, Тарши пошевелился.
— Смыслы, — бормотал он. — Смыслы.
«Для науки? Или жертв?» — Клэр решил, что это касается обоих вариантов.
— Беспокоящие, да. И глубокие.
Вэнс сидел на стуле и смотрел на Клэра, пока тот излагал голые факты дела, а потом свои наблюдения. Он порой чесал светлые усы одним пальцем, и заметил неровное пятно от чернил на большом пальце ментата-преступника. Смесь пыли и бумаги, жар Таршингейла воевал с холодом каменных стен, пахло лекарствами операций — все, как должно быть. Даже призрак одеколона Валентинелли.
Почему тогда ему было… не по себе?
«Что-то тут не так».
— Красный миазм, — Таршингейл кивнул, словно вел внутреннюю беседу. — Жуткая болезнь. Пленка крови на ocularis orbatis. Хмм.
Тело Клэра похолодело.
— Тарши, старина…
— Арчибальд, ради Бога, зови меня Эдмундом, если нужно фамильярничать, — рявкнул раздраженно Таршингейл. — Не надо звать меня иначе.
— Едкий, — вмешался Вэнс. — Вы были вместе в школе?
— Два года разницы, — Таршингейл встал, отодвинув стул с усталым вздохом. Хрип его дыхания почти пропал. — И он уже тогда был невыносим.
— Яблоко от яблони, уверен, — тон Вэнса был почти беспечным. — Вы не удивились, сэр. И я улавливаю сладость в воздухе этой очаровательной хижины, которой быть не должно.
— Да, — Таршингейл не обижался. — Боюсь, я должен сообщить нечто тревожное, Арчибальд. Как твой друг догадался, эта болезнь уже здесь, — он глубоко вдохнул, расправил плечи, и его халат сморщился, с грубой ткани слетала засохшая кровь. — Четверо поступили днем. Трое умерли за часы, а четвертый…
— Боже правый, — губы Клэра онемели. — Ты же защищаешь патогенную теорию, Эдмунд. Скажи, что у тебя есть идеи, как это побороть.
— Только долгими пробами и ошибками, — Таршингейл словно постарел за минуты, глубокие морщины проступили на лице, и Клэр заметил слабый румянец на бритых щеках. — Идемте. Он гуртовщик, наш четвертый пациент, довольно крепкий. Если он еще жив, у нас есть шанс.
* * *
— Черт возьми, — выдохнул Клэр.
Палата была полна стонущих и кричащих жертв. Было почти так же страшно, как в психушке, и редких визитов Клэра в этот ад шума и вони хватило, чтобы понять, что медицина не для него.
Пациент — толстый лысеющий разводчик скота, принесенный через весь Лондиний двумя его встревоженными товарищами, бросившими его и горсть монет Таршингейлу из-за репутации Эдмунда с благотворительность — лежал мокрой грудой крови и остального, включая жидкость из лопнувших волдырей. Его пустой взгляд с кровью был прикован к далекому потолку, и ответственный за погрузку трупа на телегу моргнул, когда они пришли, хорошо одетые и здоровые, в эту дыру.
— Йозеф Камлинг, — Эдмунд закрыл окровавленные глаза умершего. Он держал пальцы на веках, выжидая, чтобы глаза закрылись навеки. — Помнишь историю, Арчибальд?
— Я все помню. Я ментат, — Клэр взглянул на Валентинелли, следившего за Вэнсом, стараясь делать это скрытно. Ментат-преступник морщил длинный нос. — Эдмунд…
— Двести лет назад. Татерсолл должен был рассказывать лекцию, — Эдмунд убрал руку, посмотрел на лицо умершего. — Я помню довольно много, хоть и презираю френологию как ненаучную, но порой она пригождается. Но я отвлекся. Помню…
— Татерсолл. Лекция сто пятьдесят три, — кровь отлила от лица Клэра, он это ощутил. Горло сдавило. Кашель застрял, или шалило пищеварение — у ментатов оно было отличным, но могло повернуться против него. Редкое могло встревожить его желудок. Но это угрожало. — Чума. Но там не…
— Девять из двенадцати симптомов совпали. Глупо отметать что-то, потому что сам не можешь допустить существование этого, — Таршингейл выпрямился. Он всегда так читал нотации. — Я заметил поразительное сходство. Я проверил отличные библиотеки, посмотрел на записи о Темной чуме и ее эффектах.
«Склад возле Черного Варка. Идеальное место для исследования, но…» — Клэр чуть не упал от мыслей. Вэнс сжал его локоть, удержав его.
— Что там, старина? — неужели враг Клэра выглядел… да. Это казалось невозможным.
Францис Вэнс казался встревоженным.
— Людовико, — Клэр стряхнул руку ментата. Таршингейл недовольно сжимал губы, его перебили, не дав разогнаться. — Скорее. Бери Хартхела и карету. Нельзя терять ни минуты.
Неаполитанец, однако, не мешкал, пропал среди санитаров.
Ноздри Эдмунда раздувались.
— Арчибальд…
Францис Вэнс оживился.
— Хорошо. Думаю, пора набить шишки в пути. Хороший физикер с нами, старина?
— Бермондси, — Клэр заламывал руки, он почти кричал, чтобы его слышали за шумом в палате, что мешал его сознанию. — Яма чумы. Конечно. Нужно найти источник заражения и методы борьбы с ним.
Вэнс шагнул вперед, словно хотел пожать руку Таршингейлу. А гордость у того была задета.
— Я не физикер, сэр. Я — врач медицины, и я был бы благодарен…
— Хорошо, — хватка Вэнса была сильной на руке Эдмунда, и доктор охнул, пальцы ментата надавили на сплетение нервов. — Дорогой Арчибальд требует ваших услуг, сэр, и мы постараемся вернуть вас домой в этом же состоянии, когда он уже не будет в вас нуждаться.
— Осторожно!
«Я звучу как тетушка-старушка. Мисс Бэннон смеялась бы», — его воротник давил, но Клэр не поправлял его.
— Идемте. Целебный метод, Эдмунд? Расскажешь все на пути к карете. Может, тебе и не нужно покидать здание, — он замер, всплыла жуткая и неминуемая догадка. — Я даже думаю, — серьезно продолжил он, опустив шляпу на лысеющую голову, — что ты тут очень понадобишься. И раньше, чем ты думаешь.
Глава двадцать вторая
Не повезло жить
Путь был долгим, ее не могли такой видеть на публике. Но Эмма опустила голову, под сапогами звенели камни, присутствие Микала успокаивало, и ее не тронули бы даже в толпе. Желтый туман растекался среди зданий, среди карет, касался шляпы, волос и рук зловещей влагой. Туман этой ночью сиял изнутри, и даже чары, очищающие воздух, которые знали все волшебники Лондиния и использовали постоянно, не прогоняли от носа соленую вонь.
Она выбралась из экипажа, Микал ехал с ней, а не бежал по крышам. Она поправила юбки, а потом пошла, а Микал бросила плату кучеру.
«Я — игла, ищущая север», — она хорошо знала, что искала восток. Истрон-Энд, если точнее. Ее украшения сияли, золотые символы сверкали на них. Ее волосы были уложены как можно лучше без зеркала, но все равно раздражали ее выпадающими из прически прядями на глаза. Шум Лондиния по ночам напоминал пульс, порывы ветра были такими, когда она была пристегнута к колеснице.
Микал явно устал, но не жаловался. Об их путешествии говорили только его растрепанные волосы и плащ, висящий на нем мешком. Ему нужно будет хорошо питаться, чтобы восстановить форму.
Она шла. Нанятый экипаж высадил ее у Алдгейт, где эфир все еще звучал как древний барьер. Стена еще стояла, конечно, но барьер порвался во время приступов раздражения Безумного Георгета. Порой дым поднимался из почерневших камней, кареты и люди всегда теснились тут, несмотря на время.
Она замерла на миг и повернула на восток, и здания поднялись, запах сдавил горло.
Уайтчепл поглотил их, и Микал приблизился. В такую ночь даже угроза магией могла не отогнать банду хищников или других от шанса испытать удачу. Газовые лампы пели с шипением в фонарях, их слабое свечение отражалось от капель тумана, и увидеть угрозу было еще сложнее.
Кареты и телеги гремели по камням, покрытым зеленой слизью, веществом, потерявшим свой личный характер. Отходы людей и зверей, гнилая еда, маленькие трупы, крысы и насекомые бурлили, пока слизь окутывала их — там были и не такие съедобные предметы, и кожу Эммы покрыли мурашки, она вспомнила, как скользила по вязкой слизи босыми ногами.
Слизь росла только в Уайтчепле, ночью она становилась гуще. Она покрывала шаги бандита, поглощала последние крики женщины, впивалась в здания каждый вечер и отступала утром, дымясь от солнца. Солнце часто бывало среди трущоб, что почти сталкивались с узкими изогнутыми улицами. Некоторые части Уайтчепла были выжжены солнцем, и там жались те несчастные с талантом к магии, кто жил в этом районе.
Эмма замерла. Ее ладони, спасающие юбки от грязи, дрожали. Это был знак слабости, что она не могла допускать, но предательское тело не слушалось.
Микал был очень близко.
— Прилив, — выдохнул он в ее волосы.
Волна золота поднялась из Темзы, обновление эфирной силы сделало ее слепой на пару драгоценных секунд. Слизь недовольно зашипела, когда золотые символы задели ее, пар от прикосновения прилива поднял к туману еще гадкий дым.
Когда Эмма смогла видеть, ее руки были увереннее, а голова яснее. Уайтчепл кипел вокруг нее. Кто-то в переулке кашлял до тошноты, топали бегущие ноги.
— Микал? — прошептала она.
— Здесь, — мгновенный ответ. — Прима…
— Я это чувствую, — колебания в эфире от другого волшебника, покалывание, как перед бурей, от другого главного. — Спокойнее, Щит.
Ей все казалось, что ее преследуют. Он пошла снова, даже вслепую она могла найти путь.
«Там есть церковь. Закрыта ночью. А там — дом мусорщика. Там койка Дженни Энидил, там жили братья Меркоран. Там была лавка, а там — рынок».
Теперь там была таверна, раздавались вопли, воняло джином в туманной темноте. В глубине слизи фонари были сломаны или угасали, и желтоватая тьма была полна тихих движений. Мальчишки с измененными частями тела, что сияли или были черными от сажи, ходили по переулкам, в эти темные ночи велись войны, о которых благородный Лондиний и не подозревал.
Она спешила меж двух зданий, пространство было тесным, юбки задевали стены. Микал тихо выдохнул, его тревога горела тусклым оранжевым цветом, а она двигалась по лабиринтам, и ей не нужно было видеть.
Изменилось так мал.
«Даже запах тот же», — слизь, дешевый джин, гниющие кирпичи, что-то умирающее, фекалии и лужи мочи. Ей снова было шесть, маленькая девочка с черными пылающими глазами не могла управлять эфирным потенциалом.
Здания отпрянули, как ужаленные, и она замерла. Измерения пустоты не было видно, но они ощущались, судя по шагам и эхо. Ее дыхание было резким, Микал сжимал ее руку. Это держало ее в настоящем, отвлекало от воспоминаний.
Брусчатка под левой ногой была разбита. Она ощущала, как над ней поработала слизь, и едкие следы точно останутся на коже и пуговицах ее сапог.
Она подняла свободную руку и указала. Вспыхнул ведьмин огонь, серебряное сияние. Тренировки помоги сделать его тусклой точкой, но и она обжигала ее глаза, привыкшее к темноте.
Кроха света неуверенно парила, а потом понеслась по двору. Она замерла между двумя запертыми дверями из старого темного дерева, масло на которых защищало их от слизи.
— Эмма? — впервые в ее памяти Микал звучал… неуверенно. Его хватка стала нежнее, но она не знала, придерживает он ее или не дает бежать дальше.
— Там, — тихо выдохнула она.
«После крови и криков».
— Там они нашли меня. Охотники Коллегии. Я… причиняла беспорядок даже юной.
Он молчал, но хватка ослабла еще сильнее. Другой главный был очень близко. Она почти ощущала «запах» другого волшебника, личность за трепетом эфира. Это было как много слоев тонкой ткани с проводами под ними: напряжение под слоями вуали.
«Давай, выходи ко мне, если осмелишься», — она не посылала послание, чтобы видели все волшебники выше мастера, но главный ощутит ее внимание и подтекст.
Ночь задержала дыхание, Эмма отпустила юбки. Не было смысла притворяться, что она не испачкалась. Не было смысла играть в благородство, если тут родился, если помнил лицо возможной матери со слоем пыли, и ее горло истекало алой кровью, а отец — тот, кто был отцом в тот день — смеялся со свистом, костяшки были в грязи и крови.
«А потом он повернулся ко мне, и я побежала. И они поймали там меня. Я думала, то его подельники, укусила одного из охотников с рыжими прядями волос, — она поежилась. — Я за это заплатила.
— Микал.
— Эмма, — мгновенный ответ. Он переживал? Она была не в себе.
«А кем она была?».
— Мне нужны еще Щиты? — словно ей плевать. Она смотрела на ведьмин огонь, он горел ярче от ее внимания. — Что скажешь? — ее тон изменился, она забормотала не совсем разборчиво. — Я делала, как скажет мамуля, и осталась без нее, кто бы теперь утолил мою боль?
Диалект Уайтчепла так просто покатился по языку. Поражало не то, что он был там. Нет, поражало то, что она не могла теперь понять, зачем заставляла язык говорить на приличном английском.
И это, как она подозревало, выманило другого волшебника.
— Играешь языками? — голос был холодным и напитанным силой. Он касался грязной брусчатки, скользил по кирпичам и дверям, чтобы запутать. — Бэннон, Бэннон. Ты чудо, прима.
«Юный джентльмен искал себе пару, важна была фигура, судя по всему», — она вдохнула, удерживая себя неподвижно, как опасная слизь. Она выманила другого сюда спланировано или просто так?
«Это было важно?» — тон ее образования звучал странно. Микал рядом с ней застыл, ожидая, пока покажутся другие Щиты.
Их не было. Присутствие угасало, и Эмма Бэннон осталась смотреть на ведьмин огонь в грязном дворе Уайтчепла, где были только воспоминания. Слизь отступила от нее, Микал был среди выжженной брусчатки. Она сорвалась? Или слизь отреагировала?
«Это прошлое, Эмма. Оно не может тебя ранить».
Но она не верила в это.
— Прима, — Микал был бледным, до боли сжал ее руку. — Кто теперь охотится на тебя?
«Не знаю».
— Идем, — она хотела отойти, но он не отпускал. — Микал. Хватит. Я в порядке.
— Ты… — но он сдался, когда она выпрямилась, вскинула голову и почувствовала не так сильно вонь Уайтчепла. Может, она просто забыла, как тут дышать. И вспомнила, когда диалект сорвался с губ.
— Отвези меня домой, — она закрыла глаза, возвращая тьму. — Я… домой.
— Да, прима, — он звучал удовлетворенно?
Ей показалось его шипение, как у грифонов?
«О, Микал. Мне нужны еще Щиты».
Ей казалось, что Британии уже хотелось покончить с использованием некой примы, отложить этот инструмент, который удобно затупился. И Эмма не хотела пока оказаться в ящике или перестать быть острой.
Сколько бы пешек ей ни пришлось потерять в ответ на гамбиты Британии.
Глава двадцать третья
В местах чище
Клэр, придерживая лампу, стоял среди развалин дома мистера Морриса и озирался с интересом. Мисс Бэннон дала ему все адреса, что получила для Морриса, и он был рад, что способности не подвели его, и он начал отсюда.
— Осторожно со стеклом, — пробормотал он. Валентинелли мрачно посмотрел на него. — Это убило Щита.
— Да? — Вэнс разглядывал обожженный стол, не вынимая руки из карманов. — Заражение попало под кожу, полагаю. Следы тут… хм.
«Смерть была неприятной».
— Похоже, Моррис старался убрать доказательства или очистить место. Хотя причина не ясна, это не в его характере.
— В характере бывают скрытые глубины, — Вэнс медленно повернулся по кругу, скользя взглядом. — И мы тут потому что…?
«Терпение, сэр. Все будет раскрыто», — его пальцы нашли белый накрахмаленный платок в кармане, и Клэр осторожно шагнул, стекло хрустело под ногами. Ткань вокруг его руки хоть и была тонкой, но немного успокаивала. Пар поднимался от их кожи, ночь была холодной, туман давил на стены.