Дело о красной чуме (ЛП) - Сэйнткроу Лилит 5 стр.


Воск трещал и скрипел. Симфония его разламывания доказала его происхождение, но свечу можно было украсть. Или конверт могли оставить в церкви, чтобы он пропитался запахом.

Кто бы зашел так далеко?

Он подозревал. О, как он подозревал! Другой человек, не ментат, назвал бы это ощущение прекрасным напряжением, как миг перед тем, как любимая падала в объятия. Приятный зуд.

Он подвинул письмо. Дорогое, использовали конверт, а не написали адрес на другой стороне хитро сложенного послания. Но влюбленные и соперники шли на все. И конверт мешал уловить подсказки в складках послания.

Он еще раз понюхал сложенную бумагу. Тот же запах мирры с едкой нотой, но не от чернил.

«Сточная вода. О, твой побег был ближе, чем я подозревал. Хорошо».

Одна страница, послание было простым.

«Дорогой сэр, ваша гениальность оценена. Прошу, окажите честь, признав меня своим другом, а не просто раздражением. Я в надежде. Поклонник».

Все тело Клэра чесалось и покалывало от предвкушения. Он закрыл глаза, способности пылали в голове как звезда. Два предложения были полны значения, важна была даже форма букв.

— Мой дорогой доктор, — прошептал он в тишине комнаты. — Еще игра? Хорошо.

* * *

Неаполитанец разглядывал его.

— Я знаю этот взгляд, сэр.

— Хм? — Клэр рассеянно высыпал пепел из трубки, моргая. — Уже вечер?

— Си, — на стол обрушилась стопка газет, Валентинелли медленно повернулся по кругу, его темные глаза обыскивали поверхности. — Вы что-то затеваете.

— Я тихо сидел пару часов, мой хороший.

«Просто упражнялся в разном, готовился к игре с доктором».

— Очень тихо. Как и должен инвалид.

— Ха! — Людо взмахнул рукой, показывая неприличный жест, популярный в порту. — Вы жалуетесь и жалуетесь. Стрига хочет позаботиться о вас, чтобы вы отдохнули и поправились.

— Я не хочу лениться. Ты долго был со мной и это знаешь, — даже для себя он звучал сварливо.

— Сегодня я не ваш человек, а dama di compagnia, — он оскалился. — Она оставила вас в руках Людо, потому что вы глупый. Я говорил, что пистоль решил бы все проблемы, паф.

«Думаешь, если повториться, я вдруг соглашусь?».

— Я хотел поймать человека, а не убить.

— Так я бы ранил. Больше веры, mentale. А сейчас глупое время чая. Француженка меня прислала за вами.

— Мадам Нойон так добра, — Клэр потянулся, и ему вдруг стало неудобно в кресле, тощее тело напомнило, что он слишком долго был в трансе ментата. Плоть, конечно, плохо подходила для хранения души, посвященной чистой логике.

Ментат не был логическим двигателем. Их способности порой лишь приближались к этому прибору, а порой Клэру приходилось признать, что прибор лучше. Гонка за логикой была опасной даже для любителей делать это. Но было ужасно неприятно ощущать, как этой погоне мешает стареющее тело.

Он не переживал от этого так сильно, как от страха — да, страх был, ментат не был лишен Чувств — что он доберется до предела возможностей. Исчерпает их, и блеск логики и дедукции померкнет.

Это будет ужасно, как ад старой церкви, и даже англиканская это упоминала.

Он дольше, чем хотелось, поднимался на ноги, а вот пиджак поправил быстрыми движениями. Его колени были подозрительно… шаткими. Иначе и не опишешь.

Людовико смотрел пристальнее, чем Клэру хотелось.

— Ох, сэр, я же не упаду в обморок, — Клэр выпрямился. Чай выпить он сможет.

— Выглядите ужасно, — но больше неаполитанец болтать не собирался. — Идемте. Француженка хоть угостит выпечкой. Людо голоден. Скорее.

Глава восьмая

Только если не сердишься

«Ространд» был не старым отелем, но подходил для гостей королевской семьи. Редкие местные могли остановиться в такой роскоши, она слишком напоминала континент. Стены были покрыты камнем, и поток эфира не потревожил бы гостей с любым талантом к магии. А их силы не повлияют на окружение.

Рудьярд не был чужаком. Он родился на солнце и ветре Индаса, это было почти империей, но… некоторые его таланты все еще вызывали сомнение, когда он покидал границы континента.

«Это точно его бесит».

Было несложно найти его в кофейной комнате в стороне от вычурного лобби с сияющей люстрой и шипящими чарами. Зеркала в позолоченных рамах отражали модные шляпки с перьями на кудрях женщин, парижская мода в этом году предпочитала темные цвета, и мужчин в серьезном черном, и все чужаки выглядели болезненно, как бы дорого ни одевались. Горели газовые лампы, их свет смягчал грани и выделял нюансы цвета, которые солнце выбелило бы. Утренний морок не делал ее слишком чувствительной, но она все еще быстро моргала. Даже свет после дождя порой был слишком сильным.

Французская мода была заметна, Эмма умелым взглядом запоминала лица, пока послушная память отвечала именами для некоторых из них. Некоторые гости тут наблюдали — посол из Монако, например, худой, очень модный и побывавший у королевы. Его маленькое княжество не придавало ему важности, ходили даже тревожные слухи о нем, и это потребует внимания со временем.

Кофейная комната была залита солнцем, сделана в восточном стиле. Голубые подушки с позолоченными кисточками, красивый кальян у камина — реликвия из путешествия — и клетки обученных канареек, что беспокоились от шума.

Нет, заметить Кима Финчуильяма Рудьярла было совсем не сложно. Маленькая обезьяна суетилась вокруг его умного лица, сияла серебром и визжала так, что болели уши, разбивались все зеркала и стекла в атриуме «Ространда».

Несколько работников спешили принести что-нибудь, что успокоит зверя или его хозяина. Тот сидел, не переживая, в большом кожаном кресле у камина, перед узким загорелым лицом была раскрыта газета.

Его одежда была серьезной и удивительно хорошей, его жилет не скрывал подтянутую фигуру, а плащ точно был лучшим из поместья Бурлингтон. Вкус Рудьярда был консервативным, но скрытое желание быть модным прослеживалось. Молодому Рудьярду помогало то, что он бывал вне Острова.

Нос был слишком крючковатым, скулы слишком широкими, а кожа — загоревшая от индусского солнца, но он все равно не был таким смуглым, как местные жители пряной страны. Он казался грубым как орех, но сейчас был просто необычным. Золотое кольцо свисало с его уха, его волосы были слишком светлыми для Индаса, но темными для Британии. У него не было усов, и хотя его цвет не был грязным, как у многих метисов, его экзотика была опасной.

Она не видела при нем нож с рукоятью из темного дерева, но это не означало, что он не вооружен. Эмма неспешно приближалась к нему, отмечая взгляды и восклицания рабочих отеля. Микал коснулся ее плеча на миг, она кивнула.

«Конечно, он вооружен. И видно, что он из Индаса. Узнал ли ты больше о нем?».

Вопрос с кричащей обезьяной был решен, когда существо заметило ее. Оно застыло, раскрыв широко рот, сверкая острыми зубами, большие глаза смотрели на Эмму.

Не на нее, а за ее левое плечо. На Микала.

«Это очень интересно».

Внезапная тишина потрясала. Край газеты Рудьярда дрожал, и Эмма остановилась на вежливом расстоянии и смотрела на обезьяну. Создание было странным, может, Виктрис даже позабавило бы. Крики могли заглушить ворчание ее недовольного супруга. Можно ли было так использовать ситуацию?

Как и Клэр, она отложила этот вопрос для рассмотрения позже. Ее губы дрогнули, она прогнала нежность с лица, вернула нужное выражение.

Верх газеты снова затрепетал. Рудьярд медленно вдохнул.

— Как старое темное вино, — его баритон с легким акцентом был приятным. — Пряность магии и пыль могилы. Неужели? — газета опустилась, ореховые глаза, скорее золотые, чем зеленые, окинули ее с головы до пят. Эмма страдала, улыбка застыла на ее лице. — Правда. Ну, ну, — он плавно встал и оказался очень высоким.

— Сэр… сэр, — крупный мужчина в плохо сидящем костюме и с потными руками приблизился к нему. — Сэр, это существо…

— Привлекательное, да, но вам его лучше не трогать. Она — ядовитый цветок, — губы Рудьярда сияли в улыбке, было видно только их кончики. — Женские особи ее вида смертельно опасны.

— Как и атака твоего милого спутника на уши, — прервала Эмма бодрым тоном.

«Посмотрим, легко ли ты вспылишь в этот раз. Я буду рада, если ты разозлишься».

— Мы бы хотели шампанское, несмотря на время, и отдельную комнату.

Брови Рудьярда поднялись. Было видно эхо военной выправки в его прямой спине, равновесии и чистых туфлях. Он попал туда до того, как проявился его талант к магии.

— Дела. Хорошо.

— Сэр… — мужчина, стюард или консьерж, был обеспокоен не хуже нее. — Мадам, это существо, это существо…

У нее не хватало терпения успокоить его, хотя это был, пожалуй, ее женский долг.

— Думаю, это обезьяна, и она с нами. Скорее, подготовьте нам комнату. Шампанское и легкие закуски.

Мужчина замер, посмотрел на ее украшение, платье, очаровательную и очень дорогую шляпку на кудрях. Эмма пострадала снова, пока ее разглядывали, гладя пальцы запястьем в перчатке.

— Я не привыкла к такому смелому обращению, мистер…?

Он отпрянул на шаг, побелел, поняв, что был замечен, и оценил качество ее платья и акцент.

— Да. Конечно, мадам. Буду рад. Проследуете за мной? Гарольд, шампанское! Мистер Бруин, угощения в Розовую комнату! Надеюсь, она вам подойдет, миссис…?

— Мисс Бэннон. Микал, моя карта, — она выдержала взгляд Рудьярда. Обезьяна молчала, но теперь впилась в одежду высокого мужчины и неуклюже сидела. Ее мех задевал его волосы, и контраст их был поразительным.

Консьерж побелел, заметил Микала, оливково-зеленый бархатный пиджак и открытые ножи на бедрах, и понял — он не был Клэром, разбирающимся сразу — что Эмма волшебница, еще и сильная, раз у нее был хоть один Щит. Микал достал бежевую карту взмахом пальцев с ослепительной жуткой улыбкой.

Любопытная тишина, полная шорохов, заполнила комнату. Рудьярд заметил ее Щит, его цвет поменялся почти так же сильно, как у работника отеля.

Волшебник сказал что-то быстро и тихо и даже почти поклонился, обезьяна чудом удержалась на месте при его маневре. Эмма впервые видела Рудьярда, делающего это без тени насмешки, и она склонила голову, слыша странные слова.

«Я не знаю этот язык, это не язык Дисциплины. Какой-то язык из Индаса?».

Поразил сильнее ответ Микала. Ее Щит звучал довольно, но напряжение в его тоне интриговало не меньше самих слов. Но он сказал и на английском:

— Ты прощен, кшатрия. Но только если не расстроишь ее.

— У твоего вида нет силы на этих берегах. И все же я буду рад, — глаза Рудьярда были подозрительно круглыми, и он осторожно отошел, выронил газету из медных пальцев. Когда он так белел, то больше напоминал индуса, и пульс Эммы забился быстрее, а потом она спохватилась, совладала с биением сердца и тревогами тела, отвлекающими ее. — Идем, Бэннон, — Рудьярд потянулся ко лбу, словно к шляпе, но взял себя в руки. — Ваш слуга, мэм. Во всех смыслах.

Хорошо, что она привыкла к его характеру еще в Коллегии, потому что даже не напряглась, хотя работник отеля прохрипел что-то вежливо, смог поклониться и поспешил в Розовую комнату, где розы были только на обоях. Она разглядывала узоры, радуясь, что в кофейной комнате почти никого не было, потому что она бы хотела избежать сцены.

Если Микал смог запугать шахматиста из Лахора, то и допрос должен пройти проще. Может, она успеет уделить больше времени надежности Щита.

Она долго откладывала этот вопрос, и он поднял гадкую голову, когда его не ждали. И впервые руки Эммы Бэннон не были уверенно неподвижными.

* * *

— Моррис? Это все? — шампанское пролетело, как вода, а за ним и напиток из серебряной фляги, и это успокоило наполовину индуса. Но он все еще был бледным и не таким едким, как обычно. — Это радует.

Обезьяна сидела у него на коленях и дрожала. Она ощетинилась, шерстка блестела на свету, что не жалил глаза Эммы. Это был анимус? Она считала истории, что у волшебников Индаса есть животные-аватары, порой они были как Щит, заботились о состоянии волшебника. Она никогда не видела такого, но трогать это существо нефизически было бы… невежливо.

И тогда будет сложнее договориться.

— Совесть мучает, Ким? — она держала бокал, но не пила. Жидкость с пузырьками в нем подрагивала, пока она смотрела, как жидкость блестит. Эта поза хорошо скрывала ее дискомфорт.

Рудьярд не любил свое христианское имя даже мальчиком, и Эмма воспользовалась паузой, чтобы собраться с мыслями и просчитать атаку. Микал был у двери, скрестив руки и прикрыв желтые глаза, но выглядел слишком напряженно, а не спокойно, как всегда.

Может, это было из-за волшебника.

Шахматист был крепостью. Но Рудьярда можно было легко захватить. Вот только нужно было вести себя с ним мягче, чтобы он пригодился и потом.

Лицо Рудьярда скривилось, и он смотрел на нее с таким ядом, что она почти радовалась этому.

— Такое бывает на службе великой леди, Бэннон. Если бы у тебя была совесть, тебе тоже было бы непросто.

Она чуть склонила голову.

— Женщин обычно считают сентиментальными созданиями, но хрупкими.

«И твоя ненависть к нам известна».

— Ты не совсем женщина, да? Не с этим у плеча и волей примы, — но он понизил голос, лицо было маской, он сжал рукой рубашку спереди, потер худое лицо. — Не важно. Моррис работал в Бермондси. Улица Фейтгилл. Двадцать семь, вроде.

«У Черного Варка», — холодок задел спину Эммы, но ее лицо этого не выдало. Она отогнала это и продолжила разглядывать бокал.

— Ясно. И когда ты в последний раз видел гения?

— Когда вернулся из Кешмира пару недель назад. Он был занят заказом… что вызвал у меня тревогу.

Эмма ждала.

Рудьярд вздохнул и тряхнул головой.

— Проблема какого-то племени, и как сделать их покорными, — он выглядел устало, появились морщины, он обмяк в кресле. — Некоторые не видят выгоды в защите Британии.

«Иначе говоря, грязные дела, о которых ты не хочешь говорить, хоть это и твой долг перед королевой и империей. И этот гений с ними связан».

— Ясно.

Волшебник вскинул голову. Он налил себе еще шампанского. Обезьяна оставалась у него на коленях и молчала.

— Как проницательно. Ты учитываешь все сложности, так что я добавлю совет, который ты точно не послушаешь. Наука так же опасна, как магия. Гений Моррис хоть и неказистый, но самый опасный.

«Интересно».

— И какая его специальность?

— Она не сказала? — его смешок был горьким, как давно заваренный чай. Обезьяна обернулась, пригнувшись, и посмотрела одним глазом на Эмму. — Бедная Эм, ее бросили в яму змей слепой. Он — гений биологии. Его специальность — мелочи, он работал с Альтератором по имени Копперпот — чудак, не иначе. Это все, что я знаю. Посмотрим, что ты сможешь, Бэннон.

— Благодарю, — она отставила бокал, так и не сделав глоток. Жаль, но ее желудок сжимался. Она не хотела быть так близко к Черному Варку, когда настроение Мехитабель было неясным. Оно никогда и не было хорошим…

… но змей теперь ненавидел ее открыто. Не важно, Эмме хватит смелости, чтобы разобраться со злой змейкой.

Но ей не нужно было радоваться заранее, верно? Это было мудро.

— Хорошего дня, мистер Рудьярд, — она поправила юбки, встав, и он в этот раз вскочил, а не выпрямился плавно. Его лицо стало жуткого цвета, обезьяна перебралась на его плечо с писком.

— Хорошего дня? Такой ответ, Эмма. А это? — он указал двумя пальцами на Микала, так Валентинелли прогонял неудачу. — В Коллегии знают?

— Мой Щит там учился, сэр. Он подходящего происхождения, — она прервала его зря, но мысль, что Коллегия может расследовать прошлое Микала, была ударом по чувствительному месту.

Щитов брали юными, некоторых находили в трущобах, как и саму Эмму, и их родители не были ясны. Коллегия становилась для них родителями, они были детьми магии, а их родителей во плоти — если находили — награждали. Некоторые сами приносили своих детей на фестиваль Поиска четыре раза в году или к волшебнику, что мог стать их спонсором, чтобы добавить себе пару шиллингов, чтобы хватало на еду на месяц.

Назад Дальше