Ну действительно – зачем сейчас ему сообщать об этом? Какова цель этих признаний? Каких решений и реакций я могла ожидать от Краснина? И самое главное – для чего? И представляя себе возможные варианты последствий, я не собиралась ему сообщать этот факт и усложнять и его и свою жизнь.
А сейчас я четко понимаю, что не могу ему не рассказать о сыне! При его уверенности в собственном бесплодии я права не имею промолчать! Ах, ну какой же ты простодыра, Краснин! Ну какого черта ты так легко на веру принял то, в чем тебя уверяла обиженная чем-то женщина! Черт знает, какие там у них были отношения, а я так и знать не хочу! Но ведь и дураку понятно, что такой сильный потенциальный ученый просто не может быть бесплодным – это невозможно! Я как биохимик взялась бы даже это научно доказать, если бы понадобилось, а пока просто знаю это, и все!
Я вспомнила наш разговор с Глорией, как раз по поводу этого отцовства.
Она как-то пришла, когда я мыла Архипку, и тут же принялась помогать, а когда, вытерев его насухо, мы в четыре руки стали его переодевать, она вдруг улыбнулась и нежно провела пальцами по родимому пятнышку на его левой лопаточке.
– У Краснина точно такое же, – улыбалась она своим воспоминаниям. – Он рассказал мне, что это родимое пятно переходит по наследству от отца к старшему сыну. В их семье есть легенда, а может и быль, о том, когда и откуда взялась эта отметина. Считается, что их род идет еще от варягов, что его предок был одним из лучших воинов и воеводой у Рюрика и носил татуировку на левом плече – отличительный знак лучших воинов, символ Рюрика, летящий сокол. И носили эту татуировку все предки, ставшие династией великих воинов. Один из предков в бою получил сильный ожог левой части тела и плеча, и когда жена его выхаживала от ранения и болезни, то все обращалась к этому соколу, буквально вплавившемуся в плечо, чтобы помог исцелиться ее любимому и не отнял у него воинскую силу и искусство. И была она в это время беременной, а когда родила их первенца, увидела, что сокол и ему на плечико сел, словно охранял. Вот с тех пор у них в роду эта отметина и переходит от отца к старшему сыну. Красивая история, правда?
– Да, очень романтично, – согласилась я тогда и посмеялась, – особенно в том месте повествования, где речь шла про поджаренного дедушку. А так ничего. И как биохимик скажу тебе, что такие вещи, как переходящие по наследству родинки, хоть и случаются, но крайне редко.
– Ну вот у них случилось! – рассмеялась Глория, расцеловала щекастого довольного Архипку и заявила: – А тут и без генетической экспертизы все ясно и наглядно, кто чей сынок и папа! Правда, милый? – спросила она сыночка.
И восьмимесячный Архипка порадовался этому факту, активно принявшись подскакивать у нее на коленках и хлопать в ладошки.
Я скажу ему про сына. Но что дальше?
Питер – Москва, не наша история – он в работе, я в клиентах и работе, да и никому это не нужно, но что дальше? Да и кто сказал, что что-то должно быть дальше?!
Ему нужно это наше дальше? А мне?
Мне нужно!! Вот сразу, влет ответила я себе, как только мысленно произнесла этот вопрос, – мне нужно! Я хочу быть с ним, дышать с ним одним воздухом радости, спать с ним, и просыпаться, и вставать ночами и находить его в кабинете гладящим рубашки и записывающим формулы в перерывах между левым и правым рукавом!
Я хочу навязываться с ним в экспедиции и слушать его крик, что никуда я не поеду, а потом что я снова залезла черт-те куда, и как я до сих пор не убилась! Я хочу очень много с этим мужчиной – пройти, прожить, вместе пережить и хранить воспоминания!
Дело осталось за малым – надо, чтобы и он этого хотел…
И тут я совершенно четко поняла и осознала, что мое умение придумывать и ставить себе цели и доводить задуманное до конца работает только в тех случаях, когда это не касается такой тонкой материи, как чувства и отношения. Я не ставлю перед собой цели получить Краснина, я даже не могу назвать это мечтой. Я просто поняла, что я люблю его и хочу быть с ним вместе. И на этом точка. Все.
Делать что-то ради этого, предпринимать какие-то целенаправленные действия, поражать его как-то, очаровывать и подталкивать к совместной жизни я не собираюсь ни вот на миллиметр! Странно даже самой. Но пусть идет все, как идет. И если я ему нужна, мы будем вместе, только потому, что это желание обоюдное.
Черт-те что! Бразильский сериал с доном Педро, преждевременно впавшим в кому, и потерявшимся при родах ребенком конкретно отдыхает! У нас тут сюжет позаковыристей!
Я расскажу ему о сыне, но не сейчас, а когда мы вернемся в Питер.
Мы останавливались на острове Рудольфа, постояли у захоронения Седова, так и не дошедшего до Северного полюса, и побывали в гостях на полярной станции, познакомились с поразительными людьми, работающими там. Дальше проследовали к северо-восточной оконечности Земли Георга, самому большому острову архипелага, а оттуда дошли до острова Земля Александры.
Там тоже есть полярная станция, которую мы, разумеется, посетили, традиционно привезя им, как и всем, где мы уже побывали раньше, подарки, письма от родных и близких, необходимые вещи и технические детали. Шумно, радостно общались, пили чай, нам с телевизионщиками устроили индивидуальную экскурсию по станции, так же как и на всех предыдущих. А потом ребята проводили нашу группу на самую северную у нас в стране и в мире погранзаставу «Нагурское».
А мне она понравилась – современная, даже немного стильная, я бы сказала – такие бело-синие, яркие здания, все чисто, аккуратно и оборудовано по последнему слову техники. У них там, на заставе, даже есть памятник святителю Николаю Чудотворцу, установленный по инициативе Архангельской епархии и освященный. А какие там замечательные ребята!
Даже жалко было так быстро расставаться. Следующей остановкой стала западная оконечность острова Земля Георга, правда, там мы задержались совсем ненадолго, всего на несколько часов – впереди ждали новые острова и встречи.
Мы побывали на острове Нортбук, высадившись на его мысе Флора, переполненном историей полярного освоения Арктики, там до сих пор сохранились остатки строений еще позапрошлого века. Дело в том, что в Арктике практически нет бактерий и микроорганизмов, которые помогают разлагаться древесине, вот и стоят деревянные постройки, становясь светло-серыми от морозов и соленого морского воздуха.
Недалеко от этого места находится известный остров Гукера, где в бухте Тихой в двадцать девятом году открылась первая научная станция и находится там и поныне. Вообще невероятно много интересного и исторически важного происходило на всех этих островах! Но я уже не стану рассказывать все эти увлекательные истории, хотя и очень хочется поделиться, передать тот душевный подъем, когда узнаешь эти необыкновенные факты!
Я поделюсь другим – раздирающими меня сильными противоречивыми чувствами!
Снова удивительной, уникальной красоты места! И новые потрясающие загадки! Вы знали, что на островах Земли Франца-Иосифа разбросано огромное количество каменных шаров разной величины – от мелких, до метра, до больших, в пару-тройку метров, – а теперь внимание! – идеально правильной формы и ровной, словно отшлифованной, поверхности! То есть лежат себе непонятно откуда взявшиеся идеальные каменные шарики, некоторые напоминают по форме яйцо, и никто не знает, откуда и как они там взялись! Теория про ледник, так их отшлифовавший, давно провалилась как несостоятельная, и про вулкан, когда-то, миллионы лет назад, их выплюнувший, тоже, а ученые честно признаются – понятия не имеем, что это такое!
И вот на фоне всей этой потрясающей уникальности, загадочности красоты и природной чистоты источника жизни – тонны грязи и мусора, оставленного человеком! Тысячи тысяч разлагающихся, ржавеющих бочек, остатков техники, оборудования, да всякого разрушенного дерьма!!
У меня просто сердце не выдерживает от несовместимости этих вещей, от возмущения и какой-то детской обиды за этот удивительный, мистический уголок планеты! Просто тяжелый, гнетущий шок переживаю – комом в горле стоит, ничего сделать не могу!!
Мы только что вернулись на корабль, и он отплыл от острова Гукера. Впереди последняя остановка – остров Земля Вильчека.
А я, переживая вот это раздирающее надвое состояние, попыталась, как раненое животное, куда-то залезть в нору, в уединение и хоть немного побыть одной, справиться с совершенно расстроенными чувствами.
Заглянула в кают-компанию – полно народа! Все обсуждают последнюю высадку, все под впечатлением еще. Нет, мне не сюда. Проверила библиотеку – тоже народ общается, да и в баре наверняка люди присели за столики поговорить.
И куда? В баню, в сауну, в бассейн или в столовую, уединения-то искать? На палубу не пойдешь – там ветер постоянный и температура градуса четыре, не больше! И то, считай, жара! Летом в этих местах температура не поднимается выше плюс двух. Правда, все помнят про потепление климата. Но при плюс четырех и сильном порывистом ветре поверьте – ни фига это потепление не заметно! Словом, не туда мне!
И я вспомнила! Есть одно место!
Перед банно-бассейным комплексом устроен небольшой и очень уютный холл с неким подобием зимнего сада – всяческими растениями в кадушках и небольшими уютными диванчиками, теряющимися среди листвы. То что надо! Вряд ли там сейчас паломничество пассажиров, скоро ужин, да и группа только что на борт поднялась.
В холле никого не было, я заглянула в бассейн – тоже ни человека, прислушалась – вроде и в сауне и в баньке никого! От облегчения я даже шумно выдохнула. Вернулась в холл, сняла с себя наконец куртку, кинула ее на диванную спинку, села, вытянула ноги и почувствовала, что совсем устала – телом, душой, мыслями, переживаниями.
Я откинула голову на спинку дивана, прикрыла глаза и постаралась не думать ни о чем.
Я ужасно соскучилась по Архипке! Не передать как! У меня даже руки по нему соскучились. Последние несколько дней я стала просыпаться ночами, потому что мне слышится его плач. И я вскакиваю с койки и не знаю, куда бежать, что делать и где он! А утром упрашивала то Трофимова, то помощника капитана на секундочку дать мне поговорить по спутниковому телефону, просто удостовериться, что дома все в порядке. Все в порядке, ребенок здоров, сдружились до любви с Нюшей, играют вместе, но очень скучает по маме, иногда плачет, где я пропала.
Я скоро, сынок, всего несколько денечков осталось! Я скоро!
С Красниным за все то время, что прошло со знаменательного банкета, мы ни разу не оставались наедине. Поэтому официоз крепчал, свой строгий выговор я получила, правда, из санкций он воплотил только одну – теперь при высадке мой сопровождающий не отходил от меня и на метр, даже когда, пардон, мне в несуществующие здесь кустики надо было, приходилось как-то умудряться соблюдать приличия. Да и больше ни белух, ни нарвалов не наблюдалось, а моржей я и так кучу наснимала. Но витает слух, что, возможно, на обратном пути мы можем встретить китов. Вот тогда и посмотрим, что он против моей неуемной прыти придумал.
Мне его не хватает! И вроде каждый день видимся, и я слушаю его завораживающие выступления, плавясь под его голосом, – но «вы», и дистанция, и у каждого куча своей работы, так что головы не поднять. И я ужасно соскучилась по его рукам, темно-зеленым глазам совсем близко, по шепоту и резкому хрипу, по его запаху и по…
– Ты похожа на уставшего воина, только что вышедшего из боя, все еще сжимающего в руках автомат и присевшего отдохнуть, – услышала я негромкий голос Краснина совсем рядом.
Словно как в сказке он материализовался из моих мыслей!
– Автомат? – переспросила я, немного растерявшись от его столь неожиданного и несколько мистического появления.
Он стоял передо мной и улыбался совершенно потрясающе для моих нервов, кивнул на камеру, которую я так и держала у себя на коленях.
– Ты в баню сходить или поплавать? – решила я выяснить повод его столь неожиданного появления.
– Нет, – вздохнул Краснин и перестал улыбаться, – я искал тебя и подумал, что ты можешь быть здесь.
Он сел рядом со мной на диван, развернулся боком, облокотившись одной рукой на спинку, и провел нежно пальцами по моей щеке.
– Я видел, что ты расстроена, устала и пытаешься спрятаться от людей. – Он снова провел пальцами по моей щеке, только теперь снизу вверх, и, понизив еще на полтона голос, спросил: – Это снова из-за мусора, который ты увидела?
– Да, – охрипнув в мгновение, ответила я и потребовала: – Не делай так! Если у нас нет возможности это продолжить и закончить, не надо меня возбуждать!
– Вообще-то я хотел тебя поддержать и утешить, – усмехнулся он и убрал свою руку, но недалеко, положил мне на плечо, и меня словно током прошибло от его ладони.
– У тебя получилось нечто иное, Краснин, – сипело мое горло, став вдруг сухим от ошпарившего возбуждения.
Черт-те что! Как этот мужик на меня действует! Как девчонка в тяжелый пубертатный период, ей-богу!
А он вдруг резко обнял меня, словно всю в охапку сграбастал, прижал к себе и перед самым поцелуем успел сказать:
– Когда ты говоришь таким голосом, это уже невозможно перенести!
«Я говорю таким голосом?!» – успела еще подумать я перед тем, как раствориться в нашем поцелуе! О боже, боже! Я у тебя, оказывается, сексуальная! Кто бы знал раньше!
– Краснин… – простонала я, когда мы прервали поцелуй. – Ты меня утешил, честно! Теперь это надо как-то остановить, еще немного, и нам станет все до лампочки, и на этот раз нас точно застукают!
– Да, – чуть хрипловато согласился он и, не выпуская меня из объятий, прижал мою голову к своему плечу. – Надо остановиться. – Помолчал и вдруг признался: – Я соскучился по тебе. Сильно. Все время тебя хочу. Когда ты нарвалов снимала и я тебя держал, думал, с ума соскочу, у меня все это время эрекция не проходила.
– Я тоже тебя хочу все время, – вздохнула я в его ключицу и поцеловала коротко в шею. – Надо что-то с этим делать.
– Есть один вариант, но как у разбушевавшихся подростков, – усмехнулся Краснин и отодвинул мою голову, чтобы заглянуть мне в глаза. – У меня есть ключ от свободной каюты, я там иногда ночами работаю, чтобы Трофимова не беспокоить.
– И в чем подростковый экстрим? – уточнила я обстоятельства.
– Туда надо добраться, и желательно не застуканными в своих намерениях, – усмехнулся Краснин, просто доводя мои нервы до полного согласия на что угодно этой своей улыбочкой!
– Напомни мне, – просипела я, – почему мы должны конспирироваться?
– Потому что я все еще один из руководителей экспедиции, а ты моя подчиненная, хоть и формально, но все же, – осторожно поцеловал меня в щеку и в висок он и закончил мысль: – Мало того что это просто некрасиво при таком раскладе, но еще и нарушает внутренний устав экспедиции.
– К черту устав! – таяла я под его короткими нежными поцелуями. – И туда же формальности! Идем, нет, бежим в эту твою каюту!
Бежать не очень получилось – дважды Краснина останавливали по дороге, обращаясь с какими-то организационными вопросами, я топталась рядом, изображала деловитость на лице, мол, тоже по служебной надобности тут с начальством гуляю, и переживала внутреннюю шаркающую по нервам неловкость и от задержки, и от смущения. А Павел Андреевич строго, по теме и коротко что-то отвечал, и мы продолжали ускоренное целеустремленное движение.
И – ура! Все-таки добрались до этой каюты, не встретив никого в коридоре!
Говорить нам было некогда, да уже и незачем – и он целовал меня, то медленно и невероятно сексуально, так что у меня голова начинала кружиться, то страстно и напористо, и мы потерялись в этих поцелуях, друг в друге, в наших телах и в нашем соединении…
– Краснин, – позвала я, приходя потихоньку в себя, повернулась и посмотрела на распластанного рядом мужчину.