– Сейчас же прекрати пялиться, – прервала Жюли его размышления.
– На что пялиться?
– На мою грудь!
– Я не пялюсь на твою грудь.
– Врун!
– Ну ладно, согласен. Но я ведь не делаю ничего дурного. И хорошего тоже…
– Ну да, верно… Одеяло, звездная ночь, я во власти доктора, который говорит, что любит щупать пациенток… А теперь ты пялишься на мою грудь… Есть от чего забеспокоиться…
– Я хорошо воспитан. И не прикоснусь к тебе. Но если ты настаиваешь, я сделаю над собой усилие.
– Даже не мечтай! – возразила Жюли. – Ты умеешь разговаривать с девушками, это неоспоримо. Сделать усилие, если я так уж прошу! Так я тебе и поверила! Хотя мужчинам не надо прилагать особых усилий, чтобы прикоснуться к девушке.
– У меня иное представление о любви.
– У меня тоже.
– Значит, мы заодно, – сделал он заключение.
– Значит, ты можешь прекратить пялиться на мою грудь!
– Я бы мог, верно. Но я не делаю ничего дурного, а это восстанавливает мои силы.
– Может, ты и потрогать хочешь? – шутя предложила Жюли.
– Нет, слишком опасно!
– Это не гранаты!
– Все равно.
– Ты что, страдаешь от отсутствия женщин?
– Да нет, возможности всегда есть, – горько признался он.
– Но Ирэн не стало совсем недавно.
– Мы давно не спали вместе.
– А разве это не основа семьи?
– Если семья уравновешенная, то да… Ирэн была больна. Глубочайшая депрессия. Она не переносила, когда к ней прикасались. Патологически не принимала собственного тела. Я все равно говорил ей, что она красивая, что она мне нравится. Но она себя не выносила.
– И ты это терпел?
– У меня не было выбора. Я ее любил. Ради любви многое можно вынести.
– За что ты любил ее?
– Разве любовь можно объяснить? Вот так новость!
– Нет, но тебе могла надоесть семейная жизнь, которая таковой не является.
– Все как-то тянулось… Не мог же я ее бросить.
– Но теперь тебе этого не хватает.
– Я и сам не знаю.
– А я знаю. Иначе ты не пялился бы на мою грудь и не пускал бы слюни, как лев на кусок мяса.
Жером демонстративно провел по подбородку тыльной стороной ладони, чтобы проверить.
– Я не пускаю слюни!
– Пускаешь! – Она показала пальцем на уголок его рта.
– И не надо думать, что все мужики перевозбужденные самцы. Это совсем не так.
– Ты уверен? Что-то я сомневаюсь. Почему твоя жена так страдала?
– Я всегда очень плохо понимал ее. Наверное, потому и любил. А она позволяла мне играть роль спасителя.
– И все было в порядке, – безучастно заметила Жюли.
– Почему, как ты думаешь, мне плохо, почему хочется бежать, постараться забыть все? Я чувствую себя виноватым в том, что мое присутствие не слишком ей помогло.
– Ты не виновен в ее смерти. «Помоги себе сам, и Бог поможет тебе». Ты можешь протянуть руку кому-то, но ты не можешь вытащить его из ямы, если он не ухватится за протянутую тобой руку. Разве что сам упадешь, а это не решит проблему. Вы окажетесь на дне ямы: вдвоем, но все же на дне.
Несколько минут Жером молчал. Он обдумывал то, что только что услышал от этой девчонки в потертых джинсах, которую считал задержавшимся в развитии подростком. Именно этот образ он нашел, чтобы подбодрить свою заместительницу. А теперь делает вид, будто верит, что их с Ирэн это не касается. А с чего бы это их не касалось?
Наступила темнота. Жером включил прожекторы на носу катера. Береговых огней больше не было видно. Только вдали мерцал маяк. Жером отошел подальше, чтобы его мощный свет не слепил его, заглушил мотор и погасил прожекторы. Жюли вздрогнула. От внезапной тьмы и почти полной тишины, нарушаемой лишь плеском волн возле корпуса катера, у нее кровь застыла в жилах.
– Ты уверен, что нам ничего не угрожает? – едва слышно спросила она, подойдя к Жерому.
– Меньше, чем в автомобиле на трассе. Что ты хочешь, чтобы с нами случилось? Чтобы Моби Дик подплыл под наш катер?
– Не знаю. Просто мне страшно.
– Иди сюда. – Он обнял ее. – Так ведь лучше?
Они долго стояли обнявшись, не зная, кто кого успокаивает. Жерому казалось, что его обволокло какое-то тепло, проникающее внутрь. У него мало опыта в столь сильных ощущениях. В нем поднималось какое-то забытое чувство, быть может испытанное некогда в объятиях матери. И Жером тихонько заплакал…
– Ты что, несколько луковиц с собой притащил? – серьезным тоном поинтересовалась Жюли.
– Сама ты чертова луковица! – засмеялся сквозь слезы Жером. – Видишь, я был прав! Ты заставляешь людей плакать.
– Я заставляю плакать только тебя, прекрати обобщать. Да и вообще, я ни при чем. Мне страшно, ты меня обнимаешь и сам же еще плачешь. Можешь мне объяснить, в чем я виновата?
– Ты не виновата. А я козел.
– Так вот почему ты плачешь? Для тебя это неожиданное открытие? Конечно, обидно заметить за собой такое.
– Могла хотя бы ответить: «Да нет, ты вовсе не козел», это бы меня утешило.
– Не люблю врать. Когда я села в машину, то сразу почувствовала, что ты принимаешь меня за скверную девчонку. И так было всю дорогу и все первые дни. Поэтому да, ты козел, раз мог так подумать.
– Это правда, мне нет прощения. Как ты думаешь, могу ли я раскаяться?
– Конечно. Но при определенных условиях.
– Могу я сделать тебе сюрприз?
– Попробуй.
Жером ушел в кабину, оставив Жюли в одиночестве на палубе. В почти кромешной тьме. Она снова вздрогнула. Моби Дик! Жером пытался протиснуться в узкую дверь, держа под мышками два матраса. Бросив их на палубу, он отправился за одеялом.
– А, наконец-то! – воскликнула Жюли. – Вот мы и приблизились к заветной сцене с одеялом!
– Надеюсь, ты окажешься более восприимчивой, чем Ирэн! Мне пора избавиться от ужасной фрустрации, мучащей меня долгие годы.
– Вот теперь мне по-настоящему страшно… Ты о чем?
– О звездах!
– О каких звездах?..
– Ложись, – приказал он, подпихнув ее к матрасу.
Жюли повиновалась, не особенно понимая, что ее ждет. В любом случае бежать ей некуда. Даже если бы она умела плавать, вокруг царила ужасающая тьма. Лежа на спине, она видела, как Жером снова ушел в кабину и вернулся оттуда с толстыми свитерами и двумя пахнущими сыростью и йодом подушками. Протянув Жюли свитер поменьше, он велел ей надеть его, улегся рядом на матрас и натянул на обоих одеяло.
– Теперь на целых пятнадцать минут закроем глаза, – сказал он.
– Это и есть твой сюрприз?
– Сюрприз будет потом. А сейчас надо, чтобы у нас в мозгу наступила темнота.
– Не смеши меня, и так темнее некуда. Я чувствую себя свечкой в заднице.
– До чего же ты утонченная, Жюли!
– Я хочу возвыситься до уровня твоей вселенной.
– Тогда считай, что я дырка в заднице!
– Я говорю о твоей работе, о медицинской вселенной.
– Ладно, молчи и наслаждайся моментом. Только глаза не открывай.
Так они пролежали с добрых полчаса. Жюли, нетерпеливая, точно девчушка возле рождественской елки, много раз спрашивала, нельзя ли ей открыть глаза. И много раз Жером, наслаждаясь возможностью еще помариновать ее, отвечал, что спешить им некуда.
Ладно…
А потом Жюли наконец получила дозволение открыть глаза, при условии смотреть только на небо и никуда больше. Она возразила, что повсюду кромешная тьма, но Жером напомнил ей, что глаза привыкают и что единственная возможность проникнуть в глубины мирозданья – это смотреть прямо на звезды.
Веки надо было раскрывать осторожно, как бы медленно раздвигая театральный занавес в абсолютно темном зале. И тогда попадаешь в третье измерение. Или в четвертое. Длина, ширина, глубина – и душевный покой.
Зрелище оказалось великолепным, количество звезд – завораживающим. Жюли еще никогда не видела столько. Большие, маленькие, более или менее яркие, разноцветные. Она могла различить, что какие-то находятся ближе, а какие-то дальше. Теперь она была не на палубе болтающегося в Атлантике катера, а в центре мирозданья. Никогда еще ей не приходилось наблюдать за звездами при таких обстоятельствах. Какой чудесный сюрприз…
– Начнем с того, что ты знаешь. Покажи мне Большую Медведицу.
– Легко! Вон она! – показала пальцем Жюли.
– А умеешь найти Полярную звезду, ориентируясь на Большую Медведицу?
– Нет.
– Берешь за основу колесницу Большой Медведицы, пять раз отмеряешь ее длину и попадаешь на Полярную звезду, которая, кстати, является головой Малой Медведицы.
– Полярная звезда – это Пастушья звезда?
– Нет, ничего общего. Полярная звезда находится точно напротив оси вращения Земли, что делает ее неподвижной для наблюдателя, по крайней мере в Северном полушарии. Все звезды вращаются вокруг Полярной звезды. Это ориентир для астрономов.
– А Пастушья звезда?
– Она не звезда. Это планета Венера. Она светит особенным светом, потому что расположена близко к Солнцу. Иногда ее видно даже днем.
– Это она вела волхвов?
– Тоже нет! Ее так называют потому, что она появляется незадолго до захода солнца и исчезает вскоре после рассвета. То есть в то время, когда пастухи должны вести свои стада домой или на пастбища. А волхвов вела комета.
– В любом случае я во все это не верю…
– Неверие не мешает интересоваться мифами и легендами и извлекать оттуда сведения… Венера – женская звезда…
– Как это?
– Своим именем она обязана богине любви и красоты у древних римлян, а в греческой мифологии ее аналогом была Афродита. Это имя вызывает в воображении прекрасную женщину; от этого корня происходят многие слова, призванные описать любовь и плотские наслаждения. Его астрологический знак тот же, что биологический знак для обозначения женщины. Кружок с направленным вниз крестом – символ зеркала в руках Венеры.
– Мужчины происходят от Марса, а женщины – от Венеры…
– Это чересчур узко, но можно и так. А вот под Полярной звездой, вон там, ты видишь Кассиопею, она похожа на букву W, очень яркое созвездие.
– Что такое созвездие?
– Скопление звезд, как Большая или Малая Медведица. Они условно обозначены в небе, чтобы помочь астроному сориентироваться.
Затем Жером показал Жюли Уран и Нептун и сообщил, что скоро появится Марс. Жюли восхищалась широтой его познаний. Этот мир представлялся ей абсолютно непостижимым. Понемногу она стала мерзнуть и прижалась к нему. Казалось, Жером, глядя в пространство, совершенно затерялся в звездах…
Жюли знала, о ком он думает…
* * *Моя жизнь утратила связь с реальностью. Я только что оставила сына на попечение человека, которого знаю каких-то две недели, а сама лежу под одеялом где-то в океане, рядом с мужчиной, на палубе небольшого катера, в отеле десять миллиардов звезд. Какая роскошь! И главное, я не знаю, предполагает ли оный мужчина овладеть мною без лишних слов или, как он говорит, удовлетворится тем, что разделит со мной свою страстную любовь к звездам.
Хотелось бы понять. Это могло бы примирить меня с родом человеческим. Особенно с его мужской частью. Неужели на нашей бедной планете существуют мужчины с такой железной выдержкой?
Сейчас я просто лежу в его объятиях. Кажется, он заснул. Он снова немного всплакнул. У мужчин слоев еще больше, чем у лука. Или ему пришлось разгрузить целый грузовик. Несколько соленых капель в океане больше или меньше не изменят картину мира. А вот его лицо – пожалуй, потому что с утра у него будут опухшие глаза. И в другие дни тоже, потому что из него выходит такое напряжение, что он осунется.
Мне все больше и больше кажется, что такова моя миссия здесь. Снимать шелуху до самой души. Хоть на что-то сгодилась.
Неужели это ничего не изменит в моей жизни? У меня голова в звездах, рука в кошельке с деньгами. В течение нескольких недель я живу в сбывшемся сне. А что потом?
Потом я вернусь в серые будни своей привычной жизни: в кассу, к свои коллегам, к тем, кого люблю, и к этой сволочи Шассону. К сводящему с ума ритму работы, которую я уже ненавижу, к ощущению страха в животе всякий раз, как пытаюсь завести свою колымагу. И кому до этого дело?
Заново изучить свою географию
Жюли проснулась на рассвете. Первые лучи окрасили голубым темное небо. Несколько оставшихся звезд оживили в воспоминаниях увиденное ночью зрелище. Вон Венера. Море необыкновенно спокойно. Катер был почти неподвижен, только качался едва заметно, к чему она уже привыкла.
Жером тесно прижался к ней и спокойно дышал. Они с ним буквально сплелись. Наверное, их тела пахли так, как пахнет свернувшаяся клубком собака. Тот же запах, она не сомневалась. Кстати, этот запах, когда собака утром потягивается, один из самых ее любимых, он нравится ей даже больше, чем некоторые легкие цветочные ароматы. Она никогда никому об этом не говорила, опасаясь, как бы ее не приняли за сумасшедшую. Но она любит запах теплой псины. Не мокрой! Теплой!
Наверное, их тепло под вязаным шерстяным одеялом, а еще прежде под звездами, тоже так прекрасно пахнет.
Несколько часов назад чья-то рука в ночной тьме ощупью искала путь через свитер. Эта рука, тихонько подобралась к правой груди, прежде чем ласково, но уверенно прощупать ее форму. А потом та же рука спустилась и проникла под брюки, под ее простенькие трусики, чтобы деликатно найти венерин бугор и надолго задержаться там. Быть может, на час. Будто для того, чтобы перевести его узор на свою ладонь, пропитаться его теплом, набухнуть его влагой.
Жюли ничего не сказала. В этом поступке не было ничего, кроме нежности. И конечно, глубинная потребность возобновить отношения с женским телом. Снова воспроизвести в воображении галактику женщин, чтобы не слишком блуждать во время будущего межгалактического путешествия, даже если его дата еще не назначена. Жюли не сопротивлялась, она впервые испытывала такую сладость. По какому праву она отбросила бы эту руку, прикоснувшуюся к ней так, как гладят лепесток мака, стараясь не повредить его? Как бы она посмела прервать этот драгоценный момент рискованных исканий, о чистоте которых она догадывалась? А может, и спасительности…
Она не сопротивлялась, и ей понравилась эта рука, легшая на нее с такой осторожностью.
Огромной осторожностью.
Жером зашевелился. Жюли не двигалась. Она предавалась размышлениям, думая лишь об этом катере, о волнах, о звездах, постепенно исчезающих с неба, но все же остающихся здесь. Люк тоже всегда здесь. Наверное, он ждет ее. Скоро он начнет беспокоиться. Жюли попросила Жерома вернуться. Он встал и, долго потягиваясь и поднимая руки к небу, направился в кабину. Прежде чем запустить двигатель, он подошел и поцеловал Жюли в лоб, шепнув ей на ушко, точно как накануне его отец, что для того, чтобы быть счастливым, надо совсем мало. Она поблагодарила его за звезды. Теперь она по-другому будет смотреть на небо.
Они возвращались в молчании, медленно всплывая из своей слишком короткой ночи, из своего общего тепла, из той огромной нежности, которая вдохнула в них обоих новые силы и дала каждому то, что ему было необходимо. Жерому – прикосновение к женщине. Жюли – доказательство того, что мужчина может обращаться с ней нежно.
Когда Жюли вошла в домик на морском берегу, Людовик не сразу ее приметил. Крича «Подожди, подожди!», он бежал по коридору с пластмассовой тачкой и исчез в гостиной. Жюли спросила у Поля, кому он кричит «Подожди!».
– Тачке, – подмигнув ей, ответил Поль.
Вернувшись из гостиной, малыш увидел мать и тотчас бросил тачку, чтобы прыгнуть матери в объятия и крепко стиснуть ее своими маленькими пухлыми ручонками.
– Ты где была? – спросил он.
– Среди звезд, – ответила она.
– По пвавде?
– По правде. Я привезла тебе подарок. Смотри, у меня на ладошке еще осталось немного звездной пыли. Видишь? – Она раскрыла ладонь.
– Да.
– А как ты?
– Поль вчева вечевом один ваз выигвал!
– Ты ему поддался?
– Да, – ответил мальчик.
– Эй! – закричал Поль, появляясь из кухни. – Вовсе нет. Я пока еще не в маразме! Я делаю успехи!