За полшага до счастья - Аньес Ледиг 12 стр.


– И еще он съел хлеб с «Нутеллой»!

– Прекратишь ты или нет? Ты же обещал не говорить им.

– А что еще он натворил, о чем мы не должны знать? – включился в разговор Жером.

Тут малыш, не глядя на Жерома, вышел из комнаты, бросив на ходу, что пошел за книжкой.

– Ну что же, попутного ветра. – Жером был раздосадован.

– Моего сына еще надо завоевать, – заявила Жюли.

– Яблочко от яблоньки… – ответил ей Жером.

– Тебе недостаточно того, чем мы занимались вчера вечером?

– А чем вы занимались? – спросил заинтригованный Поль.

– Смотрели на звезды, – поспешил ответить его сын.

– Ну и как, хорошо? – подозрительно поинтересовался Поль.

– Восхитительно… Прекрасная ночь, чтобы наблюдать… за звездой, которой я не знал.

– За какой?

– Я не знаю, как она называется, но она светила так ярко… – сказал Жером, заговорщицки поглядывая на Жюли.

Она улыбнулась в ответ. Поль переводил взгляд с Жюли на Жерома и снова на Жюли:

– Вы от меня что-то скрываете?..

– Мы заставим тебя двигаться, и ты у нас побежишь, как заяц, несмотря на твое брюшко и дрожащие колени…

Поль занял боксерскую позицию и нанес сыну несколько ударов в плечо, приговаривая: «Это мы еще посмотрим». В ответ Жером обхватил отца за шею, потащил в спальню, к широкой кровати, и принялся мутузить. Так они и боролись в шутку, пока Людовик не набросился на них сверху и не начал изо всех сил колотить то одного, то другого. Жюли с любопытством смотрела на них. И наконец тоже кинулась в эту вертящуюся на кровати и дрыгающую ногами куча-мала. Она старалась по мере возможности защитить Люка, энергично сражавшегося против двоих взрослых, даже не заботясь о том, чтобы увернуться от случайных ударов. Жюли вдруг пришла в голову мысль, что ребенок, должно быть, страдает, если нет отца, мужчины, на которого иногда необходимо опереться. Вскоре от непрерывного хохота у всех четверых начали болеть мышцы живота. Поль выбрался из клубка тел и отправился в кухню готовить второй завтрак. Хотя была очередь его сына. Но ему и самому понравилось это занятие. Он тридцать лет не прикасался к кастрюлям, и вдруг такие кулинарные откровения в разгаре отпуска в Бретани, после дурацкого заявления феминистки без банковской карточки. Жером вытянулся на спине и принялся шумно вздыхать: у него перехватило дыхание, когда ему на живот последний раз прыгнул Люк. Жюли присоединилась к Полю в кухне, оставив своего малыша вытягивать старшего вверх. На поверхность.

– Я могу тебе помочь?

Поль с изумлением уставился на нее. Может, надо ущипнуть себя или ткнуть острым ножом, чтобы убедиться, что он не спит.

– Я плачу не от лука… ты наконец говоришь мне «ты»…

– К тому, кто умеет ждать, все приходит вовремя.

– Это тебе звезды нашептали?

– Звезды и еще кое-что.

– Это хорошо.

Несколько минут прошли в молчании. Поль изо всех сил старался чистить лук, не слишком широко раскрывая глаза. Он набрасывался на него сощурившись, как ковбой – от пыли и солнца. Нет, он не заплачет. Только не сейчас. А то Жюли еще подумает, что это и правда оттого, что она сказала ему «ты».

Он плачет.

«Чертов лук!»

Жюли взялась за нож и закончила работу. А Поль, прихватив с ручки плиты кухонное полотенце, вышел из кухни глотнуть свежего воздуха.

Она улыбнулась.

Через некоторое время Поль вернулся. Во дворе он встретил Жерома, который нес на плечах Люка с лопаткой в одной руке и ведерком в другой. Они пошли на пляж. Солнце сопутствовало этой отпускной идиллии.

– Вы переспали? – без обиняков спросил Поль, с покрасневшими глазами возвращаясь в кухню.

– Зачем тебе это знать?

– Так. Мне надо.

– Нет.

– И тем не менее выглядите сообщниками.

– Мы вместе пережили прекрасные моменты.

– И он к тебе не прикоснулся?

– Прикоснулся.

– Но вы не переспали.

– Нет.

– Что же вы тогда делали?

– Я заставила Жерома заново изучить свою географию.

– Нельзя ли поподробней?

– Нет!

– О’кей.

– Мне кажется, ему просто необходимо было снова ощутить нежность. Остальное касается его одного. Если захочет, сам тебе расскажет. А мне он рассказывал о звездах, и это было волшебно.

– Да уж, он так увлечен ими, что наверняка заморочил тебе голову…

– Когда мы уезжаем? – сдавленным голосом вдруг спросила Жюли.

– В конце недели. У меня есть профессиональные обязанности. Я не совсем пенсионер. И Жерому надо вернуться к работе.

– Конец сладкого сна, – меланхолически бросила она.

– Почему же? Мы ведь вернемся?..

– Да, но сейчас каждый вернется в свой угол, в свою маленькую жизнь, и все пойдет как прежде…

– Не для меня. Не после нашей с тобой встречи. Мы будем видеться. Мы недалеко.

– Как скажешь. А лук зачем?

– Для лукового пирога. Надо почистить целый килограмм.

– Ты мазохист?

– Я рассчитывал на тебя, – ответил он, расплываясь в широкой улыбке.

* * *

Мне грустно, потому что надо уезжать

Отъезд

Четыре дня, отделявшие их от отъезда, пролетели с головокружительной, невиданной скоростью. Но очень естественно. Почти семейная жизнь, без определенной пары, но с все более глубокой близостью.

Жером по-прежнему иногда подолгу сидел на пляже, глядя на море. Он размышлял, боролся с собой, но постепенно поднимался на поверхность: она была еще далеко, однако становилась достижимой. Ритм морского прибоя успокаивал его. Он сравнивал себя с ракушками, которые безжалостно перекатывает прилив. С ракушками, которых волна порой зарывает в песок, переворачивает, ломает на куски. Но есть и другие, остающиеся почти нетронутыми, лежащие на прибрежном песке, будто с ними никогда ничего не происходило. Вот прекрасная цель, к которой следует стремиться. К поверхности, невредимыми. Иногда к нему ненадолго приходила Жюли. Брала его за руку, или клала ладонь ему на плечо, или прижималась к нему, протискиваясь между сжатыми коленями, чтобы вновь ощутить то собачье тепло, которое ей так понравилось на катере.

А порой Жером бывал весел: играл с Люком, помогал отцу на кухне. Он еще не отплясывал, как Балу, но был почти готов к этому. Предвзятое отношение к Жюли испарилось. И теперь он ждал, когда отец подойдет к нему и спросит: «Ну что, кто был прав?»

Но Поль не собирался этого делать. Он догадывался, что Жером без этого обойдется, что ему надо идти на поправку, а не выслушивать бесполезные чванливые замечания.

Поль осознал, что в течение дня постоянно вглядывается в Жюли, пытается понять, как ей удается делать столько добра. Хотя в ней нет ничего сверхъестественного. Не более, чем в других. Кроме разве что света, который вырывается из нее, подобно солнцу сквозь щели в ставнях. Выходит, они с сыном нашли звезду. Поль был счастлив, что его первое впечатление оказалось верным. Счастлив, что в тот раз его пицца и упаковка пива прошли через ее руки. Счастлив, что пригласил ее в ресторан, а потом в Бретань. Счастлив, что она помогла Жерому освободиться от ядра, удерживавшего его на дне. Счастлив, что преуспел в «Memory» и кулинарии.

Счастлив.

Он был почти благодарен Марлен за прекрасную мысль бросить его. Да что там «почти». Он был ей благодарен.

Жюли и Люк все время проводили на берегу моря. В свитерах, зато на солнце. Если бы можно было увезти пляж с собой в машине, они бы это сделали. Но в багаж память не упакуешь. Поэтому они набивали свою память морскими запахами, плеском волн, криками чаек, лучами закатного солнца.

А потом пришла пора собираться. Поль купил для Жюли большой красный лакированный чемодан, чтобы она сложила в него свои старые вещи и новые, более подходящие ее нынешнему объему бедер.

Жюли было горько готовиться к отъезду. Она бы осталась у моря навсегда. Люк узнал бы здесь больше, чем в детском саду. Но такова жизнь… Надо работать, чтобы платить налоги, покупать еду и развлекаться, если к концу месяца что-нибудь останется… Сейчас она, как никогда, была убеждена, что родилась под несчастливой звездой… Которая едва светила… Такую судьбу не выбирают. Беды, которые следуют одна за другой, и ощущение, будто бежишь за счастьем, как за уходящим автобусом… Жюли расплакалась над открытым чемоданом.

В это время, интуитивно почувствовав ослабление свечения, в комнату вошел Поль. Взяв за плечи, он прижал девушку к себе:

– Сейчас же прекрати плакать, это ни к чему.

– Мне совсем не хочется возвращаться в свою прежнюю жизнь.

– Ну и не возвращайся. Считай, что наступает новая жизнь. Для меня-то уж точно. Была жизнь до тебя и, возможно, будет после, один день. Но в данный момент есть ты, и это самое главное.

– Ты говоришь так, будто объясняешься мне в любви.

– Ну да, объясняюсь. Только не в любви, я выше этого.

– Разве есть что-то выше любви?

– Ты!

– Громкие слова!

– Главное лекарство!

– Я никого не вылечила.

– Да, но ты пролила бальзам на наши души, подобно тому как его льют на кожу, чтобы зарубцевались раны.

– И вам с Жеромом снова понадобится этот бальзам, даже когда раны зарубцуются?

– По-настоящему они никогда не заживут. А если заживут, всегда найдутся другие. Такова жизнь. Порезы, ссадины, вывихи – и бальзамы.

– И я к тому же еще без консервантов! Вам повезло!

Поль посмотрел на нее, улыбнулся и еще крепче сжал в своих объятиях.

– Эй, не дави так сильно, сломаешь тюбик, и весь бальзам вытечет!

– Ладно, вместо того чтобы придумывать всякие глупости, собирай чемодан, – сказал Поль, встряхнув ее за плечи. – Надо еще зайти в пекарню. Аннет приготовила нам пакет в дорогу, в Эльзасе еще несколько дней будем продолжать раскармливать тебя добрым бретонским маслом!

* * *

Мне правда грустно, что сейчас придется садиться в машину. Мы будем ехать ночью, это поможет мне не чувствовать, как убегают назад километры. Надеюсь, я буду спать. Спать, чтобы не думать.

Я хочу остаться здесь.

Я хочу быть замком на песке.

Я хочу быть песком.

Чайками.

Морем.

Волнами.

Я хочу быть волной, набегающей на берег.

Или берегом, и ждать прикосновения волн, нежно ласкающих меня.

За несколько секунд

Было четыре часа утра. Они уехали накануне вечером, с грустью закрыв ставни и убеждая себя, что это всего на несколько месяцев. Всем взгрустнулось, когда Поль повернул ключ в замке и спрятал его в кормушке за домом. Перед дорогой Поль несколько часов отдыхал. Сначала машину вел Жером, но теперь он уступил руль отцу, чтобы подремать на заднем сиденье вместе с Люком и Жюли. Малыш спокойно спал, прижимая к себе дуду. Он был далеко, в ночных снах, убаюканный гулом мотора. Жюли тоже уснула, несколько раз всхлипнув и постаравшись подавить рыдания. Но мужчины все-таки их услышали. Поль чувствовал себя в полном порядке. Ему не было грустно. Он знал, что возвращение из Бретани знаменует не конец, а начало.

Ему нравилось вести машину ночью, когда все спокойно и на дороге, и в салоне. Прогноз погоды прекрасный. Несколько звезд в небе заставляли предположить, что ранним утром поля покроются тонким белым инеем. Машин на трассе было немного. Несколько красных огоньков вдали, несколько фар навстречу. Поль торопился поскорее доехать. Миновали Сар-Юнион, теперь уже близко.

А потом… Потом далеко впереди появился тот автомобиль, который внезапно резко рванул в сторону. Встречные огни прямо перед ними выделывали опасные зигзаги, приближались с головокружительной скоростью. Поль понял, что автомобиль находится не за разделительной металлической предохранительной оградой, а на его полосе. Его внедорожник мчался на предельной скорости. Он мог лишь попытаться резко вывернуть руль. Белый пикап врезался в правый борт.

Удар страшной силы.

* * *

Я чувствую себя очень легкой. Мне кажется, будто я тряпичная кукла, набитая ватой. Вокруг меня все светлое. Я словно на облаке. Погода хорошая. Я лечу над морем, на берег накатывают волны. Я замечаю маленький домик в Бретани, пляж, где мы бегали с Жеромом. Люк здесь, он сидит в песке и неустанно все наполняет и наполняет им ведра. Поль улыбается мне. Он выглядит грустным. И все-таки улыбается мне. У него красные глаза. Наверное, снова готовил луковый пирог. А потом внезапно вдруг наступает ночь, и я уже не ватная кукла, я тяжелая как свинец, я не лечу, я падаю и слышу, как Поль рычит:

«Что это за безумец?!»

Я вздрагиваю.

Я просыпаюсь.

Вокруг меня все белое. Я лежу в постели. Я не ватная, не свинцовая. Я телесная оболочка, проткнутая обычной капельницей в руку. Но Поль и правда здесь. С грустной улыбкой и красными глазами.

Я боюсь догадаться.

За две секунды до чуда

Жюли резко вскочила на холодной металлической кровати, отчего у нее сразу закружилась голова. Поль взял ее за руку и уговаривал успокоиться.

– Что случилось? – спросила она.

– Мы попали в аварию, – спокойно ответил Поль.

– Где Люк? – испугалась Жюли.

– В операционной.

– Где это?

– В отделении педиатрии.

– Я хочу пойти туда.

– Надо спросить у медсестер, можно ли вынуть из твоей руки эту штуковину.

Тогда Жюли уселась на край кровати и без колебаний резко выдернула пластиковую трубку, вставленную ей в вену. Полилась кровь. Она схватила лежащую рядом с раковиной пачку марлевых салфеток, разорвала зубами упаковку и приложила к запястью, чтобы унять кровь.

– Где это?

– Ты не можешь пойти туда, ты еще очень слаба.

– Я в порядке. Где он? – Жюли была полна решимости.

Поддерживая за плечи, Поль довел ее до двери. Они встретили медсестру, которой Поль объяснил, что ведет Жюли повидать сына и они скоро вернутся. Та даже не успела возразить – перед ее носом захлопнулась дверь.

Когда они пришли в отделение детской хирургии, им указали комнату ожидания у входа в операционный блок. Дальше им идти нельзя. Придется ждать здесь. Выбора не было.

Жюли попросила Поля рассказать, что произошло ночью. Она ничего не помнила. Это тревожно. У нее из памяти выпал целый кусок жизни. Как будто автомобиль едет, но не показывает километраж. Тогда Поль объяснил ей, что врачи скорой помощи вкололи ей седативное средство, потому что после аварии она была сильно возбуждена. Он рассказал ей про пикап, мчавшийся по встречной. Жандармы сообщили ему, что спустя полчаса после столкновения водитель скончался, пробы на алкоголь оказались положительными, более чем положительными. Преступление. Поль упомянул о боковом ударе в их автомобиль, справа, что пощадило его и Жюли. Жером серьезно ранен, но его жизнь вне опасности. Больше всего, несмотря на кресло за двести евро, пострадал малыш. Поль думает, что в старом ребенок был бы уже мертв.

– Как Жером?

– Перелом таза и множественные переломы правой ноги. Плечо тоже задето. Но ничего, ничего…

– А что же с Люком? – едва слышно прошептала Жюли.

– Не знаю. Надо ждать.

В комнатке повисла тишина. На столике были небрежно разбросаны журналы, в углу, словно для того, чтобы хоть немного оживить помещение, зеленело какое-то растение. На стенах были развешены умиротворяющие картинки: тут океан, там песчаная дюна, заснеженные вершины незнакомой горы. Сколько бескрайних просторов в такой крохотной комнатушке! И столько тревоги для сердечка Жюли. Она тихо плакала. Поль подошел, крепко обнял ее и стал нежно гладить.

С начала операции прошло уже больше трех часов, когда резко распахнулась боковая дверь. Высокий мужчина в голубом халате присел рядом с ними, спустив под подбородок маску, но оставив на голове зеленую шапочку. Он знает, что Жюли – мать, и осведомляется, можно ли сообщить медицинскую информацию в присутствии сидящего возле нее мужчины. Жюли утвердительно кивнула: оттого, что она не одна, ей легче. Глубокий вдох…

– Я доктор Мерсье, хирург. У меня есть хорошие и плохие новости. По вашему сыну Людовику пришелся жестокий удар. Нам удалось приостановить кровоизлияние в мозг. Но пришлось удалить селезенку.

Назад Дальше