Днем иду по Троицкому мосту на Петроградскую сторону. Люблю ходить пешком в хорошую погоду, которая почему-то случается все реже. Должно быть, глобальное потепление тому виной; пишут, что даже в Африке зарядили дожди в сухой сезон, климат везде меняется, обидно, что не в сторону погожих дней. Сегодня, правда, переменная облачность, солнце прорывается сквозь облака, и сразу щедро льется золотым потоком на воду, Нева благодарно вспыхивает, горит, искрится. В вихре сверкающей водяной пыли по кругу носятся катера, устроили гонки как раз перед Петропавловской крепостью.
Иду и думаю, что вчера сваляла дурака: ну познакомилась с Евгением, а дальше что? Надо было составить более действенный план, чтобы продолжить знакомство. Теперь придется подстраивать еще одну встречу, что хлопотно и ненадежно: вдруг опять будет с подружкой, эта кобра с самого начала спутала все мои карты. До чего порой женщины портят чужую игру своими стандартными узкими представлениями. Презираю девиц, у которых смысл жизни сводится только к любви и сексу. Любовь, конечно, занимает в жизни важное место, но сколько в мире удивительного, завораживающего и тайного, до чего не терпится докопаться, постичь самую суть. Семья, муж, дети необходимы, но я никогда не погрязну в тягучем, как сладкая вата, розовом мирке семейного благополучия, мне нужен полет, свобода, фантазия! Да, я такая, и парня себе найду с соответствующими интересами, близкого мне по духу и темпераменту…
Ну вот, опять о мужчинах! Никуда от них не деться!
Рядом притормаживает синий понтиак. За рулем сидит… кто бы вы думали? Угадали, именно тот, кто мне и нужен. Должно же человеку иногда везти. Я чуть не подпрыгиваю! Хотя, признаюсь, мне довольно часто везет на совпадения. Стоит ненароком сосредоточиться на каком-то образе, и прототип тут как тут, уже не впервые замечаю. Скорее всего, так проявляется моя интуиция.
— Здравствуйте, Катя, — говорит. Гляди-ка, имя запомнил! — Гуляете? Я бы сам прогулялся, но, жаль, некогда. А может быть, вас подвезти?
Без излишнего жеманства открываю дверцу и сажусь рядом с ним:
— Привет, я не прочь прокатиться. Вообще-то я не гуляю, у меня есть дело на улице Мичурина, просто решила пройтись под солнышком.
— Работаете? Кем, если не секрет?
Усиленно соображаю, как бы правдоподобное соврать, чтобы не засыпаться.
— Эээ… я корректор в одном небольшом издательстве! — Вот как удачно вывернулась!
— Не густо, — качает он головой. — Но вы сказали это с таким воодушевлением… видимо, вам нравится ваша работа.
— А как же! Бывает, принесут такую шнягу… гм…вы не поверите, как люди безграмотно стали писать… а ты превращаешь каждую строчку в произведение искусства…
Он внимательно поглядывает на меня, пока я со счастливым лицом описываю прелести корректорской профессии. Пожалуй, пора заткнуться, а то получается явный перебор.
— А вы чем занимаетесь? — спрашиваю.
— У меня прозаическая профессия, вы заскучаете.
— А все-таки? Хочется знать, чем занимаются молодые интересные мужчины в славном городе Питере.
Во как! Еще и комплименты ему говори! Хотя, если быть до конца честной, есть в нем какое-то обаяние, то самое, что я особенно ценю в мужчинах — вроде и не слишком красив, но все у него выходит симпатично, так, что хочется слушать и смотреть.
— В позапрошлом году я создал небольшую фирму по телефонизации, мы подводим телефонные кабели к домам и учреждениям. Строим телефонную канализацию, если нужно, и протягиваем по трубам кабель — медный или оптико-волоконный…
— Колоссально! Вы приносите обществу настоящую пользу, не то что я.
— Почему же, вы тоже вносите посильный вклад в культуру.
— Что вы называете культурой? Сейчас такая муть взвихрилась, трудно разобраться, во что я вклад вношу. Разберутся лишь наши потомки в следующем веке, когда опадет вся шелуха и останется истинное культурное наследие.
— Ого! Да вам бы самой книги писать! Не пробовали?
— Нет, — отвечаю с излишней поспешностью. Дурища, не худо бы язык попридержать, того и гляди начну сыпать журналистскими штампами. Однако разговорить по теме нового знакомца как-то надо. Поэтому продолжаю: — Писателя из меня не выйдет, но читать люблю до одурения. А еще я завзятый киноман, увлекаюсь историей кино, коллекционирую фильмы с любимыми актерами. А вы чем увлекаетесь?
Оказывается, Евгений — страстный поклонник утиной охоты. Всего-то и надо было задать один простенький вопрос. Собеседника моего понесло — мама родная! Знаете, сколько видов уток обитает на просторах нашей необъятной родины? Крякв, нырков, свиязей, чирков, гоголей и турпанов? А сколько водится на озерах, болотах, прудах, по берегам больших и малых рек Ленинградской области?
Я немею в буквальном смысле слова, поскольку совершенно не в теме и могу только согласно мычать, кивать и расточать льстивые улыбки этому живодеру.
— Занятие для настоящего мужчины, — выдавливаю я, хотя начинаю потихоньку Евгения ненавидеть, как ненавижу всех охотников, категорически не принимаю никаких доводов в пользу убийства птиц и животных в дикой природе. И ни один чертов умник, именующий себя ученым, не убедит меня в том, что отстрел волков или медведей необходим для контроля их численности. «Романтиков», расписывающих прелесть убийства на лоне природы, азарт и радость оттого, что загублено очередное совершенное создание, я не приму в друзья никогда, такие люди для меня не существуют, они достойны лишь презрения и противодействия!
— Хочу купить собаку — лайку или курцхаара, — заявляет изувер и ждет одобрительной реакции. — Охота с собакой еще более увлекательна. Тебе какая порода больше нравится?
Ах, он уже со мной на «ты»! Мне надо чувствовать себя польщенной?
Растягиваю губы в улыбке:
— Обожаю лаек, особенно хаски, у них бесподобные голубые глаза!
— Что ты, Катенька! Сибирский хаски — это ездовая собака, а лайка — охотничья.
М-да, эрудицией блеснуть не удалось. По-видимому, во многих вопросах я полный профан, что непростительно для журналистки. Надо срочно заняться самообразованием. Надеюсь, ему не взбредет в голову просвещать меня насчет охотничьих ружей, столько информации мой черепок не вместит.
— Катя, поедем на Невский, пообедаем на открытом воздухе, грех не воспользоваться такой погодой. Я знаю отличное местечко, — неожиданно предлагает он.
— Тебе же было некогда, — подкалываю я.
— Верно, но мучиться от голода глупо, время обеденное, а потом я отвезу тебя, куда прикажешь.
По правде сказать, в желудке у меня давно скребет, поэтому ломаться совсем неохота. От гневных мыслей настроение портится, я соглашаюсь без энтузиазма, думаю только о том, чтобы разговеться какой-нибудь вкуснятиной за счет кавалера. Я Евгению не навязывалась, сам пригласил, пускай теперь раскошелится.
Располагаемся в летнем кафе ресторана «Абрикосов». Говорят, здесь любят проводить время байкеры. Сейчас у тротуара припаркованы два сверкающих мотоцикла, их колоритные обладатели — сплошь в черной коже и заклепках — расслабляются за крайним столиком в компании нескольких девушек.
Приятно сидеть вот так, лицом к Невскому, и смотреть на праздную публику. Мало кто вышагивает с видом занятого человека. В основном, по проспекту в обе стороны движется толпа гуляющих. Люблю наблюдать за иностранцами, все мне кажется, что они не такие как мы, более раскованные внутренне что ли, с большим чувством собственного достоинства, не нарочитого, а врожденного, словно это свойство присуще им от природы. Из нас же во все стороны торчат невидимые иголки, мы постоянно готовы к обороне в общении с соотечественниками.
Вот и Женя поначалу ощетинился, и правильно сделал. Когда поймет, что рано втянул иголки, будет уже поздно, ибо каждый охотник рискует сам стать добычей. Я смотрю на Евгения с улыбкой птеродактиля, что несчастный ошибочно принимает за известные авансы, мгновенно приосанивается, расправляет плечи, тон его становится более интимным, взгляд — откровенным. Короче, уже на крючке, чем я не премину воспользоваться.
— А вдруг нас увидит здесь твоя девушка, — кокетливо говорю я. — Я не хочу быть причиной раздора. У тебя ведь есть девушка?
— Такой девушки, которая имела бы на меня права, — нет. — Ответ короткий и ясный. Надо же, совершенно не рисуется, другой бы непременно напустил туману, начал бы интересничать, намекать на свои победы, хотя… что там побеждать, крепостей в наше время не осталось.
Официант тем временем приносит мясную солянку, потом фаршированную грудинку, салат из свежих овощей, шляпки боровиков с луковой подливкой, блины с красной икрой и еще всякую всячину под бутылочку красного вина. Аромат у терпкого змия умопомрачительный. Он вползает во все уголки податливого организма и жжет веселящими язычками пламени. Сразу становится легко, радужно, и осознаешь, что людей надо любить, черт возьми, а не разглядывать критическим оком. Начинаю уплетать еду с мыслью, что Женя, в сущности, вполне симпатичный малый, и мое деловое общение с ним может оказаться приятным разнообразием.
Глава 7
Год 1941
Покинув кабинет командующего, Вазген и Алексей решили как следует подкрепиться перед многодневным походом и направились в столовую. Как оказалось, многим пришла в голову точно такая же идея. Запах горячего флотского борща разбередил пустые желудки мореходов, которые неделями сидели на сухом и скудном пайке. Надо заметить, что, несмотря на зверский молодой аппетит, друзья приступили к еде с достаточной сдержанностью, ибо Алексей был аристократом по духу, Вазген — по рождению, кроме того сказывалось воспитание, полученное ими в военно-морском училище, где сильны были традиции Российского флота и где хорошим манерам уделялось пристальное внимание.
— Знаешь, кого я здесь недавно встретил, — сказал Алексей, — ты не поверишь — Смурова!
Вазген от такого известия даже перестал есть.
— Смурова? Не может быть! Я ожидал встретить его где угодно, только не в районе боевых действий. Следовало предположить, что папаша пристроит его в какое-нибудь теплое местечко.
— Так и есть: он особист.
— Черт побери! Значит, он все-таки взялся за старое.
— Судя по всему, никогда и не переставал. Нашел свое призвание. И сюда, как я понял, приехал что-то вынюхивать.
— Алеша, ты испортил мне аппетит, честное слово! Хорошо, что мы уходим в плавание. Надеюсь, что не увижу его ни сейчас, ни по возвращении.
— Уже не удастся. Вот он идет, причем направляется прямо к нам.
— Здравия желаю! — раздался у них над головой голос Смурова. — Вы позволите к вам присоединиться? — Не дожидаясь приглашения, он отодвинул стул и сел напротив Вазгена.
Тот положил ложку и воззрился на него с недобрым ожиданием.
— Ах, простите, — насмешливо произнес Смуров, — чувствую, что вам помешал. Я всего на пару слов.
Он достал из серебряного портсигара папиросу и затянулся, поглядывая на Алексея.
— Хочу с тобой объясниться, Вересов. Ты в разговоре попрекнул меня обязанностями, которые я исполняю, и был не прав. А все оттого, что ты по чистоте душевной негодяев вокруг себя не замечаешь, к людям относишься с излишним доверием, хотя доверять сейчас нельзя никому.
— Когда-то я уже это слышал, — отозвался Алексей. Он ощутил, как потянуло холодком по спине: этот человек по-прежнему пугал его, как не могли испугать бомбы и обстрелы.
— Можно подумать, что ты живешь среди ангелов, — в той же манере продолжал Смуров. — А ведь не далее как в сентябре пропал без вести транспорт «Илга». Посланные на поиски самолеты и корабли никаких следов судна или его потопления не обнаружили. Слышал об этом?
— Ну, слышал. Дальше что?
— У нас есть сведения, что капитан «Илги» вместе с судном и командой добровольно сдался врагу. Ну как, не впечатляет? Сразу столько перебежчиков. И я уверен, что командой «Илги» количество предателей не ограничено. Нам еще предстоит выяснить все связи этого капитана. Так что напрасно ты меня обижаешь, Алеша, ой, напрасно…
— У вас свои служебные обязанности, капитан-лейтенант, и вам совершенно незачем посвящать в них меня, — холодно отозвался Алексей, решив положить конец фамильярному обращению Смурова.
— Согласен, полностью с тобой согласен. Ты уж меня извини. Встретил старого друга, как тут не поговорить? Однако, мне пора, — сказал он, бодро поднимаясь с места. — Мы еще обязательно увидимся. Честь имею! — и твердой походкой пошел к выходу.
За все время разговора он ни разу не взглянул на Вазгена и вел себя так, словно того за столом и не было.
Вазген стукнул кулаком по столу:
— Ох, как меня подмывало засадить ему по физиономии! Старый друг! Вот мразь! И ведь пытается еще что-то доказать.
— Не нравится мне все это, — в раздумье проговорил Вересов. — В любом случае, надо держаться от него подальше.
24 октября началась переброска войск на восточный берег. «Морской охотник» Вересова и гидрографическое судно «Сатурн», которым командовал Ароян, были использованы как транспорты. Такая же участь постигла и все остальные военные корабли. Солдаты в полной боевой выкладке с трудом умещались на небольших палубах. Буксиры тянули баржи, груженные танками и орудиями. Суда шли сдвоенной кильватерной колонной, на озере штормило, часто отягченным кораблям приходилось маневрировать и отстреливаться от налетов вражеской авиации, а вскоре ударили морозы и у берегов появился лед. Солдаты прыгали с высадочных мотоботов и шлюпок прямо в ледяную шугу, и сразу же отправлялись к линии фронта, где шел бой.
Настя часто бегала на пирс и высматривала «Сатурн», ее нередко сопровождала Полина. Корабли из-за малых глубин разгружались на рейде. Озерные баржи с техникой удавалось перетаскивать через бар, намытый песком в Волховской губе, и разгружать на речных причалах.
— Ты его видишь? — спрашивала Настя, имея в виду корабль.
— Нет, и Вересова не вижу. Я слышала, что вчера, во время шторма, малые баржи выбросило на берег в Осиновце, но про корабли ничего не говорили. Настя, что ты о нем так беспокоишься? Еще раз предупреждаю: не увлекайся этим парнем. Будешь потом слезы лить. Он взрослый, опытный, с такой пичугой, как ты, мигом разделается, и сразу забудет. Поверь, я его знаю не первый год.
— Ой, смотри, смотри! Это не «Сатурн»?!
— Да нет же! Ты меня вообще-то слушаешь? Как об стенку горох!
— А согласись, Поля, — ничто не красит мужчину так, как военная форма.
— Да-а, вижу — дело плохо. Ты о чем-нибудь способна думать, кроме своего Арояна?
«Сатурна» не было, потому что в конце октября снова проводились гидрографические работы по прокладке кабеля связи, на этот раз морского бронированного, так как речной оказался ненадежным. Огромные восьмитонные бобины с многожильным гидроакустическим кабелем установили на барже, и сразу начались бомбежки — немцы засекли скопление людей у Вагановского спуска, — поэтому пришлось работать по ночам. Тральщик и морские охотники охраняли буксиры «Морской лев», «Буй» и гидрографическое судно «Сатурн». Водолазы ЭПРОНа пошли на глубину, а в более мелких местах по горло в ледяной воде трудились матросы и солдаты. 29 октября береговой конец кабеля был подан на восточный берег у мыса Черный.
А катер Вересова был отправлен в район поселков Синявино, Бугры, Липки, где корабли артиллерийским огнем подавляли опорные пункты противника перед фронтом 54-й армии.
Тем временем Настя, остальные девушки, матросы, все служащие учреждений рыли окопы и возводили оборонительные сооружения под Тихвином. Насте это было не впервой, хотя и теперь она сбила руки в кровь, но некоторые девушки, городские, непривычные к тяжелой физической работе, буквально валились с ног.
В ноябре передовые части немецких войск вклинились в стык 54-й и 4-й армий и вышли к деревне Гостинополье, которая находилась всего в 27 километрах от Новой Ладоги.
Главной базе флотилии угрожала серьезная опасность. Гром артиллерийской стрельбы день и ночь сотрясал Новую Ладогу. Зарево пожарищ и вспышки орудийных залпов освещали южную часть горизонта. Чтобы не потерять корабли, командование решило перебазировать флотилию на западный берег, в район бухты Морье.