Она похлопала Джо Голдштейна по плечу. Конечно, он надменный ублюдок, но им можно воспользоваться.
— Да, Росси? — сказал он, погруженный в «Уолл-стрит джорнэл».
— Джо, — спросила она, — что ты слышал о рок-группе «Атомик масс»?
Ровена стояла около каких-то стеллажей, держась рукой за стол, раздвинув ноги и прикрывая другой рукой рот, чтобы заглушить стоны.
Майкл стоял напротив и совершенно равнодушно работал, заставляя ее смотреть, как он это делает. Он чувствовал ее молодое упругое нутро, стиснувшее его плоть, горячее от удовольствия. Она дрожала, пребывая на грани неописуемого восторга, и безмолвно умоляла подарить его ей.
— Да, конечно, — сказал он в телефонную трубку, — нет. Второй альбом «Атомик масс», Джош? Я найду на него время. Да, хорошо. Ну что я могу тебе сказать. Два процента от ничего — это и есть ничего! Ну конечно! Ты же знаешь, я люблю иметь дело с тобой, Оберман. И с Ровеной Гордон. Она мой очень хороший друг. Да, и очень талантливая.
Он чувствовал — она сжалась, она уже не в состоянии терпеть.
— Ну хорошо, я найду тебя позже, — сказал Кребс обычным голосом и положил трубку.
Он вошел в нее глубже.
— Тебе нравится, да? — спокойно спросил он. — Тебе нравится, что я занимаюсь с тобой этим и одновременно веду деловые переговоры?
Глаза Ровены стали дикими, она не могла произнести ни слова, только всхлипывала.
— Боже мой, реки страсти! — сказал он. — Ты ведь просто рабыня секса, да? Это то, о чем ты мечтала? Так хорошо, как ты думала? Как воображала?
— О Майкл, Майкл, — рыдала Ровена, отдаваясь своей страсти, своему желанию.
Кребс ухмыльнулся, его собственное наслаждение достигло предела…
Ровена Гордон теперь навсегда в Нью-Йорке. И она принадлежит ему.
15
Топаз стояла перед окном в своей новой спальне и смотрела на Виллидж.
Над элегантными домами из красного кирпича распростерлось сияющее голубое небо, а впереди ее ждал очередной изматывающий день. Она посмотрела вниз, как будто хотела впитать силу этого города. В конце концов, она теперь жительница Нью-Йорка.
И город сам должен ей помочь.
Она отвернулась от окна и пошла в гардеробную, утопая в пушистом голубом ковре, удовлетворенно отмечая взглядом предметы обстановки от самых модных фирм, особенно огромную постель с шелковыми простынями, все еще скомканными после ночи с Натаном, — они обновили ее.
Натан Розен. Ее любовник. Ее партнер.
Сегодня ночью он был просто восхитителен. Ласкал, гладил, целовал везде. Прямо как в первые недели их связи. А ведь в последнее время это стало так редко. «Давай не будем спешить». «Потом». «Дорогая, я сейчас ужасно вымотан». И так несколько недель подряд.
Нельзя сказать, чтобы они вообще не занимались любовью. Иногда занимались.
Топаз затянула пояс шелкового халата от Ива Сен-Лорана, чувствуя, как ткань, точно вода, обтекает тело. Ее груди, несмотря на тяжесть, с уверенностью молодости как бы устремлялись в небо.
Она посмотрелась в зеркало, занимавшее всю стену, крутанулась на месте, довольная собой, — ей совсем не надо их подтягивать. Хотя в ту секунду, когда поддерживала руками, подумала: а может, и стоит. Зачем ей обвисшие груди — у нее достаточно денег, чтобы изменить нее, что хочется. Конечно, Ровена Гордон скривилась бы: пластическая хирургия — это безнравственно, ну и пошла она в задницу. Это — Америка, здесь бледный вид и сексуальная сдержанность — не то, чем стоит гордиться.
Топаз потрясла головой, точно желая отбросить мысли о Ровене. Боже мой, она сдерживала свой гнев, будто запечатанный в бутылку, годами. Так что он может подождать еще несколько часов.
Ее итальянская кровь кипела от жажды мести. Она все еще не могла поверить: Ровена Гордон среди ужина встала и подошла к ней. Конечно, она знала, что Ровена в Нью-Йорке и будет на балу, знала и об «Атомик масс», группе, о которой ходит столько разговоров в музыкальных кругах.
Британцы любят сенсации.
Режиссер Майкл Кребс. Совершенно бесплатно.
Пять молодых парней появились на Эм-ти-ви с таким видом, будто готовы всех съесть живьем.
На этой неделе дебют, они рассчитывают на мощный прорыв.
Если верить слухам, «Атомик масс» должен свалиться миру на голову как крупнейшая группа после «Нирваны».
Знать такое раньше всех — для Топаз дело жизни. Пусть смеются другие, но она помнила страсть Ровены к музыке, как помнила все об этой гордячке. В дни монашеской жизни в Оксфорде страсть к рок-музыке была единственной мятежной чертой ее уравновешенной личности. Она всегда была элегантно одета, изящна, с томиком стихов средневекового поэта под мышкой или другой умной книгой, во всяком случае, это не были романы Джоан Коллинз или Джона Гришама. Но любовь Ровены к рок-музыке была так велика, что скрыть ее она не могла. Даже ради того образа, который так тщательно строила.
Топаз не собиралась недооценивать противника, это была бы ошибка любителя, не профессионала. Ровена Гордон виновата перед Топаз Росси.
И заплатит.
«Стоп, я же сказала — не буду сейчас о ней думать», — сделала себе выговор Топаз и пошла на кухню. Свет, льющийся с неба через широкие окна, затопил полированный деревянный пол, дорогой дубовый стол и самую современную плиту, на которой настояла Топаз. Впрочем, ей пришлось настаивать на всем. Чтобы они поселились вместе, чтобы Натан продал свою квартиру. Сама она тоже рассталась с изысканной квартиркой одинокой девушки. Раз уж они собирались быть партнерами, убеждала она Ната, они и должны быть ими — в любви, в деньгах, во всем.
И кто станет отрицать, что все получилось здорово, спросила она себя, включая кофеварку, чтобы Нат, вернувшись с утренней пробежки, выпил кофе. Объединив средства, они купили дом, настоящий дом, в центре Манхэттена. 10-я Западная улица, прямо в Виллидже, состоящем из особняков. Очень удобный дом для пары, работающей в прессе. У них даже есть сад, ну хорошо; крохотный кусочек, но для нее это кое о чем говорит.
А именно: мы очень богаты.
Итак, думала Топаз, они правда богаты. Кто может отрицать? Натан — директор «Америкэн мэгэзинз», она — редактор «Герлфренд» и скоро станет редактором «Экономик мансли».
Что бы там ни думал Джо Голдштейн.
Джо, покачивая бедрами, внедрялся все глубже, ощущая ее жар, чувствуя, что она подходит к кульминации. Возбуждение расходилось по всему телу, заставляя кровь превращаться в жидкий огонь. Он нежно ласкал прекрасные груди, прихватывая ртом распухшие соски, то облизывал, то сосал, она восторженно стонала, и эти звуки еще сильнее возбуждали его. Они перевернулись, и она оказалась сверху, крашеные светлые волосы растрепались и упали на лицо, а глаза блаженно закрылись. Он не сбивался с ритма.
Он взял ее груди, сильно сжал, чувствуя приближение конца. Лицо Лизы, исказившееся в экстазе, подействовало на него как пусковой механизм. Он всегда испытывал удовольствие, видя, как женщина получает его, и всегда старался, чтобы она захотела еще.
Перед последними секундами Джо весь собрался и потом рванул вглубь, касаясь маленького нежного местечка, о котором некоторые сексологи и большинство женщин говорили — ничего такого нет. Но не женщины, имевшие дело с Джо Голдштейном.
Он знаток женщин, и это помогает. Конечно, усмехнулся Джо, помогает и величина твоего достоинства — двенадцать дюймов.
— Джо! — вскрикнула Лиза, и ее плоский живот задергался. — Джо! Джо! О Боже, о Боже!
— Лиза, — выдохнул он, чувствуя, как все внутри разорвалось и выбросилось в нее.
Несколько секунд они лежали неподвижно, стараясь обрести дыхание.
— Боже мой! Ты самый лучший, — сказала она, скатываясь с него и убирая влажные волосы с глаз.
— Ты сама замечательная, — автоматически ответил он. — Всегда.
Она поднялась и медленно пошла в душ, как бы выставляя напоказ свое упругое плотное тело с красивой грудью и ногами, может, несколько тяжеловатое в бедрах. Крашеные волосы у корней слегка отросли. Джо и Лиза уже несколько лет занимались любовью. Она была замужем за финансистом с Уолл-стрит, у которого редко получалось в постели, и любовников выбирала осторожно, кстати, так же тщательно, как и сам Джо партнерш. Мужчина не должен состоять в другой связи, иметь перед кем-то обязательства, он должен быть на многое способен в постели. Лиза Фостер — чувственная особа, но и истинная материалистка. Она не хотела никакого риска. Так же, как и Джо.
— Дорогой, ты вполне мог бы участвовать в конкурсе на лучшего любовника в мире, — сказала Лиза, прощаясь с ним. Ярко-розовый костюм от Унгаро здорово оттенял ее румянец.
Джо улыбнулся и поцеловал ей руку. Ему нравилась Лиза. Женщины вроде нее стоили того, чтобы спать с ними, им несложно угодить, с ними легко заниматься любовью, и они не собирались колотить тебя большой феминистской палкой. Она наслаждалась разницей между мужчиной и женщиной и менее всего хотела обсуждать ее по пять часов подряд. Уж наверняка Топаз Росси презирала бы женщину типа Лизы. Паразитка, проживает деньги мужа, сказала бы она, или что-то в таком духе.
Голдштейн раздраженно закурил. Одна мысль об этой девице портила ему настроение. Он пошел в кухню, взял пару булок, намазал плавленым сыром, налил кружку свежего кофе и включил Ай-би-эм. На экране появились заметки для выступления на заседании совета компании. Речь обещала получиться прекрасной, отлично подготовленной и доходчивой.
Джо почувствовал себя лучше. Да, речь сразит всех наповал, «Экономик мансли» — его, к тому же имя Джо Голдштейна уже появлялось в этом серьезном новом ежемесячнике с глянцевой обложкой, адресованном мужчинам. У него есть опыт руководства тремя журналами такого типа и уровня, и весьма успешный, на презентации он сможет похвастаться не только умением увеличивать тираж издания, но и степенью магистра экономики управления, полученной в Вартоне, где и нашел его Розен, а это заведение очень ценится у американцев. Джо давал свои предложения по снижению себестоимости изданий, помогал проверять контракты, приобретать новые издания.
Голдштейн не просто великолепный редактор, он — бизнесмен, и «Экономик мансли» — трамплин для прыжка в правление.
Топаз Росси! А с какой стати вообще возникла ее кандидатура? Правда, после пары недель в нью-йоркском офисе Джо понял — он ошибался, видя в ней пустую особу с шикарной грудью. Она очень талантливая журналистка — ее колонка пользовалась бешеным успехом, и прекрасный редактор в «Женщинах США». Ну а с «Герлфренд» сотворила просто чудо. Но девчонка возглавляла пока только один журнал! Причем для девочек-подростков. Никакого опыта в бизнесе. Ну, училась она вечерами — большое дело! Всего этого недостаточно, чтобы руководить журналом, адресованным высокообразованным мужчинам.
«Так почему я, Джо Голдштейн, должен позволить ей стоять у меня на пути? — сердито подумал Джо. — Я заставлю ее писать кипятком из-за «Экономик мансли» Вот и все. Конец истории».
Но это не был конец истории.
Топаз Росси прочно поселилась в голове Джо Голдштейна, и это ему совсем не правилось. Ужасно не правилось. Она раздражала его и постоянно беспокоила. Обычно, когда на его пути встречалась женщина, которую он не выносил, он ее просто выбрасывал из головы. Полно других дел, требующих внимания, сосредоточенности, а раздражение бесплодно, бессмысленно. Оно ничего не дает, а только разрушает. Пустая трата времени — не для него.
Но Росси, похоже, не собиралась оставить его в покое.
Может, причина в ее крайнем феминизме? Да, пожалуй, нет, разве он мало повидал этих жутких баб? Или дело в характере Росси — нахальном, смелом? Она все лепит в лицо и, похоже, специально путается у него под ногами — то громко здоровается с сотрудниками «Герлфренд» через коридор, то тащит макеты мимо его офиса, направляясь в свой и приветствуя по пути каждого встречного, будто все в этом чертовом здании ее лучшие друзья. Странно, но, кажется, так и есть. От этого ситуация еще хуже. На собраниях Росси со всеми держалось очень вежливо, обаятельно улыбалась, но его она просто не замечала. В Лос-Анджелесе, где раньше работал Голдштейн, в дочерней компании «Америкэн мэгэзинз», он привык — люди, чтобы чего-то добиться, время от времени идут на компромисс. Но не такова мисс Росси. В ее словаре скорее всего вообще нет слова «компромисс». Она готова спорить два часа, но не уступить хоть что-нибудь.
А ее манера одеваться, продолжал размышлять Джо, возвращаясь на кухню доесть булку. Он взглянул на «Роллекс». Восемь сорок. Пора двигаться. К счастью, костюм от «Брук Бразерз» уже отглажен, белая рубашка висит на спинке стула. Да, манера одеваться. Совершенно невозможная для рабочей обстановки. Все в обтяжку. Яркие краски. Именитые дизайнеры. Дорогая ткань. В общем-то она могла показаться и вульгарной, но следует согласиться — у нее есть чувство стиля, своего собственного, неповторимого, основанного, если угодно, на самоуверенности. Он никогда не встречал рыжеволосой, отважившейся носить шокирующе розовый костюм от Вивьен Вествуд, но она в нем выглядела бесподобно. Да, одно присутствие этой наглой, бесстыжей итальянки — уже угроза ядерного взрыва. И это лишало покоя Джо Голдштейна.
Джо быстро оделся, он не суетился и не волновался насчет своего вида.
Его это никогда не беспокоило.
Конечно, он время от времени думал о Топаз. Фантазировал. Воображал всякое. Черт побери, девчонка и впрямь очень красива, и у нее самая лучшая фигура, которую он когда-нибудь видел даже на обложках «Плейбоя».
Ну и что? Когда он пытался представить ее обнаженной на ковре, то сразу вспоминал нечто приводившее его в исступление. Например, как в последний раз она пожала ему руку на заседании редакторов со всей теплотой, на которую способен айсберг.
Джо пробежал глазами экземпляр речи и положил в кейс. Сейчас не время думать о Топаз. Остался день, всего один день, и правление назовет редактора «Экономик мансли».
Джо Голдштейн хорошо потрудился над речью, больше, чем когда-нибудь. Возможно, и сказывалась некоторая неуверенность в себе. Но ведь в конце концов, он-то понимал — эта работа для него. Дело верное, беспроигрышное!
Ему просто хотелось отполировать выступление до блеска.
Не хватало еще потерпеть неудачу из-за Топаз Росси!
— Я хотел сам тебе сообщить, — сказал Джош Оберман, решительно втыкая вилку в гриб.
Он встретился с Ровеной Гордон за завтраком в «Пьере». Появляясь в Нью-Йорке по делу, он всегда останавливался в «Пьере», в одном и том же номере. Он знал, что ему надо: элегантный интерьер, безупречное обслуживание и прекрасный вид на Центральный парк. Отели, в которых обычно поселялись люди из музыкальной индустрии, «Ройялтон» и «Парамаунт», с их номерами в туристском духе и ультрахипповой атмосферой, Джошуа Обермана смешили. Отель — место, где ты спишь, когда приезжаешь по делу. Ему плевать, как разодеты коридорные.
— О чем, босс? — спросила Ровена, копаясь во фруктовом салате. Забота ньюйоркцев о теле, все их безумные диеты Ровене уже известны, но ей-то что? Стройная от природы фигура Ровены Гордон оказалась идеальной по американским стандартам, но ей хотелось быть полным совершенством для Майкла. Ее страсть к нему быстро превращалась в навязчивую идею. В одержимость.
— О реакции «Уорнерз» насчет первой вещи «Атомик масс», — мрачно сказал Джош.
Ровена напряглась, почувствовав в затылке уколы страха.
«Уорнерз» должны были распространять первый альбом «Атомик» в Штатах, упаковывать, переправлять сюда и продавать. И хотя Ровена возглавляла отделение фирмы в США, пусть маленькое, все равно считалось — компании не существует в пределах Америки. Вот почему «Уорнерз» выходили непосредственно на «Мьюзика рекордс», с каждого проданного компакт-диска они получат хорошие барыши.
Значит, если «Уорнерз» что-то не понравится — забудьте обо всем. Ее группе конец.
— И что за реакции? — спросила Ровена. — Ведь блестящая вещь! Просто блестящая! Как она могла им не понравиться?
Джош еще подержал ее в таком состоянии, наслаждаясь моментом. Как она сегодня классно одета: облегающий черным костюм, черные нейлоновые колготки, туфли на тонких каблуках от Шанель. Длинные волосы очень ровно подстрижены и свисают золотистым занавесом, на лоб спускается челка.
— Расслабься, — сказал он. — Им понравилось, и даже более того.
Ровена облегченно откинулась в кресле и улыбнулась боссу — ну и капризный старикан! Ей, конечно, не стоило так взвиваться, но любое слово в адрес «Атомик масс» задевало. Первая песня скоро будет показана публике, работа над всей пластинкой шла к концу, и поэтому все связанные с группой чувствовали, что их нервы натянуты, как пружины. Сами мальчики ощущали себя прекрасно — радовались близости конца работы над «Хит-стрит», лазили по Нью-Йорку, по барам, клубам. Знакомились с женщинами. Особенно с женщинами. О Боже, они еще не прославились, а девицы накрыли их, как сугробом. Ровена никогда не видела ничего подобного. В общем, ребята не напрягались и пребывали на седьмом небе.