— Вам нравится? — волнуясь, спросила Ровена.
— Дорогуша, ты выглядишь невероятно, — признался Оберман с отцовской гордостью. — Выпей, тебе это необходимо.
— Ну, раз вы так считаете, — она улыбнулась. Все-таки он душечка. Она надеялась произвести такое же впечатление на двух человек, ради которых и старалась, — на Майкла Кребса и Топаз Росси.
Топаз получила приглашение с золотым обрезом на работе в тот момент, когда заканчивала самое трудное объявление в «Герлфренд». Ее пригласили в числе четырех из «Америкэн мэгэзинз». Миссис Александер Мартин будет иметь удовольствие принять мисс Росси в среду, 2 июня, на приеме из четырех актов. Отель «Виктрикс», 8.30 вечера. Одежда по вашему выбору.
Чуть не две недели она судорожно размышляла, в чем пойти, потом решила — чем меньше на ней будет, тем лучше. И надела платье от Шанель из легкого зеленого шелка, облегавшего ее, как оболочка. Она подобрала соответствующего цвета туфли. Волосы распустила, никакой косметики, никаких украшений Такое платье позволяло фигуре говорить самой за себя, оно повторяло все изгибы тела, как еще одна кожа. А цвет — иссиня-зеленый — придавал особую глубину кобальту глаз. Топаз знала — ее вид способен остановить уличное движение.
Натан Розен, Марисса Мэттьюз и Джо Голдштейн тоже шли на прием, и поскольку все были до смешного занятые люди, они встретились только в лимузине.
Натан был в смокинге.
Джо — в смокинге.
На Мариссе оказалось какое-то творение из шести слоев органзи, отделанное серебряной нитью, вся она с головы до ног была густо усыпана золотистыми блестками. К этому Марисса добавила три ряда жемчуга, а также сапфировые и бриллиантовые браслеты.
— Дорогая, что такое? Разве ты не могла хотя бы взять напрокат в чем пойти? — спросила она Топаз, скользнувшую на кожаное сиденье, в то время как и Натан, и Джо буквально раздевали ее глазами.
— А я и не знала, что мы едем на маскарад, — ответила Топаз. — Как оригинально ты нарядилась — новогодней елкой.
Натан торопливо отвернулся, еле сдерживая смех, и лимузин тихо тронулся.
Ровена вцепилась в руку босса, пытаясь сдержать дыхание.
Зал для балов в двадцатичетырехэтажном отеле «Виктрикс» был превращен в живописный сад с каменными дорожками, направо и налево — апельсиновые деревья в полном цвету, наполнявшие воздух ароматом. Официанты в ливреях разносили на подносах из красного дерева икру и трюфели. Они следили, чтобы марочное шампанское заполняло каждый бокал не меньше чем наполовину. Гирлянды маленьких колокольчиков свисали с деревьев, наполняя все помещение нежным звоном. Белые павлины бродили среди толпы.
И что за толпа! Ровена прошла мимо Мадонны, а потом обнаружила, что они с Джошем едут в одном лифте с Арнольдом Шварценеггером и Си Ньюхаузом, главным магнатом группы журналов «Конде Наст». Оберман, направляясь за шампанским для Ровены, чуть не задел локтем Генри Киссинджера, оживленно беседовавшего с Генри Крависом.
— Давай смелей детка, — сказал он. Старикан в свои семьдесят два чувствовал себя отлично. — Я хочу представить тебя некоторым.
В следующие десять минут Ровена Гордон, которая жила и дышала только в мире музыкальною бизнеса и готова была умереть за него, оказалась на седьмом небе.
— Ахмет Эртеган. Ровена Гордон.
— Ровена, ты не знакома с Сильвией Роун? Нет?
— Томми Моттола. Клайв Дэвис. Мишель Энтони. Джо Смит. Алан Леви.
Ровена пожимала руки, с трудом подавляя желание сделать книксен.
— Это Рик Рубин, — сказал Джош, представляя громилу, рядом с ней казавшегося настоящим медведем.
«Боже мой, — думала Ровена, пожимая руку принцу хеви-метал. — От него исходит запах тестостерона».
— Мне нравится «Атомик масс», с которым работает Кребс, громко заявил Рубин. — Об этой группе много говорят.
— Да, они великолепны, — согласилась Ровена, сияя от гордости. — А я думаю, вы потрясающее поработали с группой «Разрешается болеть».
— Спасибо, — кивнул Рубин.
— Ровена, перестань флиртовать со всеми подряд, — громко велел Джош, заставив ее еще больше покраснеть.
— Убирайся с моих глаз, Оберман, — дружелюбно посоветовал Рубин.
— О Господи! Батман и Робин! — воскликнул Оберман, хватая двух мужчин, проходивших мимо.
— Привет, джентльмены! Подойдите, познакомьтесь с новым представителем моей фирмы в Нью-Йорке. Ровена, познакомься-ка, а потом подпиши с ними контракт на программу, за которую они возьмутся.
Ровена испугалась, что сейчас уронит бокал. Боже милостивый, два самых легендарных менеджера в мире…
— Эй, привет! Рады вас видеть, — сказали Клифф Бернстайн и Питер Менсх.
— Ну как вы находите Нью-Йорк? — поинтересовался Бернстайн, на все плевавший и явившийся на бал в рубашке и джинсах.
— О, он очень большой, — пробормотала Ровена. Силы покидали ее, она едва могла поддерживать разговор.
Мужчины добродушно согласились — Нью-Йорк действительно велик, — а потом завели оживленную беседу о перспективах «Метс» в этом сезоне, они очень смешно говорили — одни начинал фразу, а другой заканчивал.
— Сделай мне одолжение, — тихо сказал Оберман после их ухода, — никогда не занимайся любовью с этими парнями.
— Но я и не собираюсь.
На другом конце сада Топаз тоже пребывала на седьмом небе. Потому что Натан наконец познакомил ее с Тиной Браун. И она похвалила ее за «Герлфренд».
— Извини меня, Марселла, — ухмыльнулась Марисса, отталкивая Топаз, не хотевшую уходить от изысканно одетой редакторши британского журнала «Космополитэн». — Топаз, разве ты не была знакома с Ровеной Гордон во время учебы?
— А что? — резко спросила Топаз.
— Да то, что вон она, — промурлыкала Марисса.
Случилось так, что именно в этот момент Ровена бросила взгляд влево и застыла, парализованная на месте.
Они не видели друг друга три года.
— Леди и джентльмены! — объявил официант — Ужин подан.
Элизабет Мартин, как все согласились, на этот раз превзошла самое себя. В меню эта часть приема называлась «Акт второй: сказочная еда». И так оно и было.
Обеденный зал выглядел, как глава из книжки «Чарли и шоколадная фабрика» В центре стоял стол на двести персон, утопающий в слащавой пышности. Миниатюрные поезда бегали по столу. В вагонетках одного лежали перепелиные яйца и сельдерей, в другом — шоколадки от Годива, а в третьем — икра. Роботы-люди дерганой походкой перемещались среди гостей с подносами — шампанское, первоклассные вина, свежедавленый малиновый сок, холодный чай и кока, разлитая в стеклянные бутылочки. Невзирая на время года, атрибуты самых разных детских праздников виднелись повсюду. Тыквы с зажженными свечами и вырезанными улыбками, фейерверки для Четвертого июля, пасхальные яйца и шоколадные кролики, новогодние елки, украшенные блестками и безделушками, а под ними — подарки, которые каждый из гостей должен был взять сам: часы «Роллекс», серебряные запонки, флакончики духов «Джой», «Шанель № 5». И все просто не знали, куда смотреть.
— Черт побери, как экстравагантно! — расхохотался Джо Голдштейн, сидевший с той же стороны стола, что и Топаз.
— Ужас, — согласился Натан.
Все собравшиеся, весь цвет Нью-Йорка, смеялись, улыбались и начинали расслабляться. Никто в жизни ничего подобного не видел. Это выбивалось из рамок нормального.
Когда официанты в костюмах пингвинов подавали мусс из копченого лосося и глазированные жареные овощи, гости стали разворачивать подарки, лежавшие перед каждым. Пакеты разных размеров и форм. Ахи и охи слились в восторженный хор. Некоторые довольно долго размышляли, пытаясь определить, какому гостю — какой подарок. Элизабет явно взяла на себя роль волшебницы. В пакетике обнаруживался желанный предмет, тот, о котором человек мечтал, но не мог себе позволить.
— О Боже мой! — воскликнула Топаз, осторожно снимая тончайшую бумагу с письма, написанного академическим стилем. «Дж. Р.Р. Толкиен» стояло в конце.
— Не могу поверить, — сказал Джош Оберман, вынимая маленькое яйцо Фаберже. — Не может быть, мне ведь так хотелось.
— Взгляни, Джо, — Натан Розен показал потрепанный футбольный мяч с автографами всей команды «Джайентс».
Гости принялись за еду, и воцарилась тишина.
Топаз ничего не могла есть. Она ковыряла в тарелке, пытаясь удержаться и не смотреть на Ровену. Отвращение, которое она испытывала, узлом стянулось в желудке, переворачивая нутро. Боже, все такая же! Английская, холодная, высокомерная. Потрясающе красивая, с совершенным чувством вкуса. Ровена могла надеть на себя столько рубинов, сколько хотела, и ей здорово, а Марисса выглядела в своих украшениях вульгарно. Ну посмотрите на нее, она ни на кого и ни на что не обращает внимания.
«Я поклонялась тебе, ты, ненавистная сука, — думала Топаз, задыхаясь. — Я делилась с тобой всеми секретами, а для тебя это ничего не значило».
Она почувствовала такую слабость, что подумала — сейчас расплачется. Горькая боль от предательства Ровены снова накатила на нее. Ужасная боль от предательства единственной подруги. Ровене она доверяла как себе, именно эта боль научила: дружба — сплошное притворство, и единственный человек в мире, кому можно доверять, — она сама.
Ровена вдруг выпрямилась, выпятив грудь. Она решила не показывать, насколько ей плохо, чувствуя, как голубые жесткие глаза Топаз Росси буравят ее шею.
Да, она предала подругу, обманула ее, увела любовника и оправдывалась перед собой принадлежностью к своему классу. Как и отец, отказав непокорной дочери в помощи. Во всем виновата система, ее Ровена отвергала как архаичную, отжившую — остатки британской империалистической фанаберии, которую следует забыть.
«Но ты воспользовалась этим при первом удобном случае — против итальяшки», — ворчливо упрекнул тихий внутренний голос. Ровена потрясла головой, желая отбросить прошлое. Она больше не будет думать о Топаз! Чего ради смотреть на нее? Столько воды утекло, разве нет? Боже, в колледже они были совсем детьми.
Гнев пополам с виной. Ужасный заголовок в газете «Червелл» вдруг вспыхнул перед глазами.
Ровена отодвинула стул, поднялась, поправила фалды платья. Пар тридцать мужских глаз неотрывно следили за движением ткани вокруг ее бедер.
В атмосфере возникла напряженность. Главное блюдо еще на столе, что она делает?
— Садись, — прошипел Джош Оберман.
Ровена не слышала босса, направилась туда, где сидела Топаз, и какая-то женщина вскочила со стула поздороваться с ней.
Совсем недалеко сидела Марисса Мэттьюз, охотничий нюх которой был безупречным: что-то не так. А это «не так» — самое то для колонки сплетен в номер за пятницу. Она напряглась, боясь пропустить хоть слово.
— Ты, Ровена, наверное, чувствуешь себя, как в аду, — с горькой сдержанностью сказала Топаз, — еще бы — проводить вечер в гостях у этих низких буржуев, сидеть за одним столом с ними и есть то же, что они.
— Я вижу, у тебя отлично идут дела в «Америкэн мэгэзинз», Топаз, — ровным голосом проговорила Ровена. — Хотя ничего удивительного — в журналистике проститутки быстро поднимаются вверх. Ну и как, спать с интервьюируемыми — высший класс?
— Неудивительно, что и ты преуспеваешь в своем бизнесе, Ровена, — ответила Топаз, едва сдерживая ярость. — В этой сфере очень мало женщин, так что ты можешь внести достойный вклад в дело феминизма, помогая мужикам заниматься их хеви-метал.
Они сверлили друг друга взглядами, скованные присутствием блистательной толпы.
— Здесь мое поле, — прошипела Топаз.
— Было твое, — резко ответила Ровена.
Обе девушки молчали. Потом медленно отвернулись друг от друга, и Ровена отравилась на свое место.
Майкл Кребс осторожно пробирался к Ровене сквозь танцующих. Он не любил танцевать, но ему нравилось смотреть, как его красивая женщина грациозно вращается в объятиях то одного, то другого магната. Ее интеллигентность и ее самообладание завоевали Нью-Йорк. Мужчины думали, что она снежная королева, а он-то знал лучше.
— Ты не против, если я помешаю? — сказал он известному кинорежиссеру, тут же разозлившемуся — он хотел обсудить с Ровеной какой-то новый проект.
Ровена, искавшая Майкла весь вечер, попыталась остановить себя и не таять сразу в его руках. Майкл не любил эмоций, он требовал полной отрешенности, и, возможно, именно эта способность помогала ему выкинуть из головы обручальное кольцо, поблескивавшее на левой руке, подумала Ровена с новой мукой.
Кребс легко закружил ее в спокойном ритме вальса, положив руку на талию. Он почувствовал реакцию ее тела на прикосновение, как будто через нее прошел электрический ток. И его плоть отозвалась. Сила вожделения пугала, он знал: стоит ему просто взглянуть на нее — она сразу тает.
— Ты замечательно выглядишь, — тихо сказал он ей.
— Спасибо, Майкл, — ответила Ровена, решив держаться спокойно. — Ну что за прием!
— Да, — сказал Кребс обычным тоном. Мы встретимся с тобой в вестибюле через десять минут. Не извиняйся перед Джошуа, а просто спускайся.
Ровена почувствовала знакомые признаки нахлынувшей страсти.
— Но я не могу… — пробормотала она.
— Можешь, — заявил Майкл Кребс.
И Ровена, увидев решительный блеск темных глаз, жесткие с проседью волосы и красивое безразличное лицо, поняла: она сделает все, что он захочет.
— Но ведь вечер… — попробовала она слабо возразить.
— Я знаю, что сейчас будет, — прошептал Майкл ей в ухо. — Так что тебе незачем оставаться и смотреть. В третьем акте все спустятся на четырнадцатый этаж, там сделан каток. А в четвертом акте все поднимутся в сады на крыше, а оттуда на вертолетах гостей перекинут на частный стадион Алекса Мартина, посадят в два самолета, отвезут на танцы во Флориду и вернут обратно.
— Ты шутишь! — выдохнула Ровена.
Кребс нетерпеливо пошевелил рукой.
— Нет, не шучу, но я хочу тебя, и ты никуда не поедешь.
Он еще раз посмотрел на девушку, на ее светлое платье с розочками, на рубины, сверкающие на длинной шее. Она вернулась к себе настоящей. Все эти маленькие аристократки из богатых семей, поиграв на стороне, возвращаются. Она истинная представительница своего класса, европейская леди, о которой Кребс мечтал еще в колледже. Если ему случалось поговорить с такой, он бормотал и заикался, а сейчас он достиг всего, чего хочет она, и в этом новом мире, где класс как таковой не ставится ни во что, он — лорд, а она — крестьянка.
Майкл Кребс, мужчина вдвое старше Ровены Гордон, ее наставник в бизнесе и учитель в сексе.
Он прикоснулся пальцами к ее груди и почувствовал, как Ровена невольно вздрогнула. Он возьмет ее вот такой, не даст ей раздеться. Он хочет увидеть эту английскую леди в прекрасном бальном туалете на коленях перед ним с его плотью во рту. Он жаждет увидеть, как стараются ее теплые мягкие губы и страстный язык, и он кончит… Это первое. А потом, немного позже, он заставит ее поработать руками и губами, снова привести его в полную готовность.
Чтобы он смог поставить ее в постели на четвереньки, задрать этот элегантный шифон и овладеть ею. Выбить из нее эту британскую сдержанность. Ровене Гордон придется как следует ублажить его. Она должна заработать свой секс.
Топаз пристегнула ремень, когда самолет взмыл в небо над Нью-Джерси. У нее появилось второе дыхание без всяких наркотических таблеток, которые глотали большинство гостей. Стюардессы в синей форме расхаживали по широким проходам частного самолета, предлагая пассажирам орхидеи, сигары и крошечные бутылочки с коньяком.
Марисса, страшно возбужденная ссорой, о которой поведает всему миру, уже позвонила обрадовать «Фрайди пипл».
Топаз знала о горячем желании Мариссы и ухмылялась: пусть в этой войне будет только один победитель. Нью-Йорк — ее беговая дорожка, она родилась и выросла в Америке, а эта высокомерная сука здесь просто не выживет. Все заметили — Ровена Гордон не дождалась конца вечера, а Топаз успела переделать столько дел…