Брови Руна сошлись вместе. Я рассмеялась, по-настоящему рассмеялась, от морщин на его лбу. Он потер губы вместе, когда я рассмеялась громче, но я могла видеть искорки в его глазах. Видела, как он маскирует свое веселье.
Слегка вздохнув, я вытерла глаза. Я заметила, что хватка Руна на руле немного ослабла. Его челюсть не была напряжена, а глаза не были сощурены.
Воспользовавшись возможностью, я объяснила:
— С тех пор как я заболела, папа стал еще сильнее оберегать меня. Он не ненавидит тебя, Рун. Просто не знает нового тебя. Он даже не знал, что мы снова общаемся.
Рун сидел неподвижно, ничего не говоря.
На это раз я не пыталась разговаривать. Было очевидно, что Рун снова был не в духе. Но в настоящее время я не была уверена, как вытащить его из этого. Если я вообще могла. Я отвернулась, чтобы смотреть на мир снаружи, пока мы ехали. Я понятия не имела, куда мы едем, от волнения было невозможно усидеть на месте.
Внезапно возненавидев тишину в машине, я наклонилась к радио и включила его. Настроила свою любимую волну, и звучание мое любимой девчачьей группы наполнило машину.
— Я люблю эту песню, — сказала я радостно, снова сев на сиденье, когда медленная мелодия пианино заполнила каждый уголок машины. Я прослушала первые такты, тихо подпевая упрощенной акустической версии песни. Моей любимой версии.
Я закрыла глаза, позволяя душераздирающим словам проникнуть в мой разум и слетать с моих губ. Я заулыбалась, когда струнно-смычковые инструменты заиграли на заднем плане, усиливая эмоции приятными звуками.
Вот почему я так любила музыку.
Только у музыки была особенная способность — от нее у меня перехватывало дыхание, и она безупречно могла вдохнуть жизнь в песенную историю. Я открыла глаза и увидела, что взгляд Руна утратил весь гнев. Его голубые глаза наблюдали за мной так часто, как могли, его руки крепко вцепились в руль, но было что-то еще в его выражении лица.
В моем рту стало сухо, когда он снова на меня посмотрел, его выражение было невозможно прочитать.
— Это о девушке, которая отчаянно любила парня — всем своим сердцем. Их любовь была тайной, но она не хотела продолжать так. Она хотела, чтобы мир знал, что он принадлежит ей, а она ему.
Затем к моему удивлению, Рун прохрипел:
— Продолжай петь.
Я видела это на его лице, видела его потребность слушать меня.
Поэтому я пела.
Я не была сильной певицей. Пела мягко, правдиво. Я пела текст, принимая каждое слово. Когда пела песню о потребности в любви, я делала это всем сердцем. От этих слов, от этих страстных заявлений я чувствовала себя живой.
Все еще живой.
Они были Руном и мной. Нашей разлукой. Мой глупый план отдалиться от него, чтобы спасти его от боли, неожиданно причинил боль нам обоим в процессе. Любить его здесь, в Америке, пока он любил меня там, в Осло в ответ — было тайной.
Когда прозвучали последние слова, я открыла глаза, моя грудь болела от свирепости эмоций. Начала играть следующая песня, та, которую я не знала. Пристальный взгляд Руна прожигал во мне дыру, но я не могла поднять голову.
Что-то делало это невозможным.
Я прислонилась головой к подголовнику и сказала почти про себя:
— Я люблю музыку.
— Я знаю, — ответил Рун. Его голос был решительный, серьезный и отчетливый. Но в этом тоне я поймала нотку мягкости. Или чего-то нежного. Заботы. Я повернула голову, чтобы оказаться лицом к нему. Я ничего не сказала, когда наши взгляды встретились. Просто улыбнулась. Улыбка была слабой и робкой, но Рун выдохнул при виде ее.
Мы повернули налево, потом еще налево, выехав на темную сельскую дорогу. Я не отрывала взгляда от Руна, думая о том, каким по-настоящему красивым он был. Я позволила себе нафантазировать, как он будет выглядеть через десять лет. И была уверена, что он будет шире. Мне было интересно, будут ли у него еще длинные волосы, и что он будет делать со своей жизнью.
Я молилась, чтобы это было как-то связано с фотографиями.
Искусство фотографии привносило такой же покой в его душу, как в мою игра на виолончели. Хотя с момента его возвращения я не видела его фотоаппарата. Он сказал, что больше не фотографирует.
От этого я становилась грустнее, чем от чего-либо.
Затем я подумала о том, что пообещала самой себе не позволять делать — я представила, как бы мы выглядели через десять лет вместе. Женатые, живем в квартире в Сохо, в Нью-Йорке. Я бы готовила в нашей тесной кухне, танцевала под музыку из радио на заднем плане. А Рун бы сидел за столом, наблюдая за мной и фотографируя, чтобы запечатлеть наши жизни навсегда. И он бы вытянул руку из-за объектива, чтобы провести пальцами по моей щеке. Я бы игриво шлепнула его по руке и рассмеялась. Именно в этот момент он бы нажал на кнопку на фотоаппарате. И этот снимок ждал бы меня вечером на подушке.
Как он идеально запечатлел момент времени.
Его идеальное мгновение. Любовь в снимке.
Слеза скатилась по моей щеке, когда я представляла эту картину. Картина, которая никогда не будет нами. Я позволила себе почувствовать боль, прежде чем спрятала ее глубоко. Затем я позволила себе радоваться, что у него будет возможность реализовать свою страсть и стать фотографом. Я буду наблюдать за ним со своего нового дома на небесах и улыбаться.
Когда Рун сконцентрировался на дороге, я позволила себе прошептать:
— Я скучала по тебе... Я так сильно скучала по тебе.
Каждая частичка тела Руна замерла. Затем он нажал на указатель поворота и вырулил на обочину. Я села, задаваясь вопросом, что произошло. Двигатель гремел под нами, но руки Руна соскользнули с руля.
Его взгляд был опущен, руки лежали на коленях. Он на мгновение сжал свои джинсы, затем повернулся ко мне. Его выражение лица было обеспокоенным.
Расстроенным.
Но оно смягчилось, когда он вперился взглядом в меня и сказал хриплым шепотом:
— Я тоже по тебе скучал. Так чертовски сильно, Поппимин.
Мое сердце одновременно с пульсом забилось сильнее. Они оба ускорились, из-за чего я почувствовала головокружение, когда упивалась честностью его хриплого голоса. Красотой взгляда на его лице.
Не зная, что сказать, я положила руку на центральную консоль. Моя ладонь была поднята вверх, пальцы растопырены. Через несколько секунд тишины, Рун медленно прижал свою ладонь к моей, и мы переплели наши пальцы вместе. Мурашки прошли по моему телу от ощущения того, как его большая рука держала мою.
Вчера мы оба были смущены, никто не знал, что делать, куда идти, как найти наш путь друг к другу. Сегодняшнее свидание было нашим новым стартом. Соединенные руки — напоминанием. Напоминанием, что мы были Поппи и Руном. Где-то под всей этой болью и страданиями, под всеми слоями, которыми мы обросли, мы все еще были там.
В любви.
Две половинки одного целого.
И мне было все равно, кто и что скажет. Мое время было ценно, но не так ценно, как Рун. Не рассоединяя наши руки, Рун опустил сцепление, и мы снова выехали на дорогу. Мгновение спустя я поняла, куда мы едем.
Пруд.
Я широко улыбнулась, когда мы подъехали к старому ресторанчику, его палуба была украшена гирляндами синих огней, а большие обогреватели стояли возле столов на улице. Машина затормозила, и я повернулась к Руну.
— Ты привез меня на пруд на наше свидание? В Tony’s Shack?
Моя бабушка привозила нас с Руном сюда, когда мы были детьми. Вечером в воскресенье. Так же как сегодня. Она жила ради их раков и с удовольствием проезжала всю дорогу, чтобы поесть их.
Рун кивнул. Я пыталась освободить руку, но он нахмурился.
— Рун, — подразнила я, — мы должны выйти из машины. Для этого нам нужно разъединить руки.
Рун неохотно отпустил, его брови были сведены вместе, пока он это делал. Я схватила свою парку и вылезла из машины. Как только закрыла дверь, Рун оказался рядом со мной. Не спрашивая разрешения, он потянулся и взял меня за руку.
По его хватке я была убеждена, что он никогда не отпустит.
Порыв ветра подул со стороны воды, когда мы шли ко входу, и Рун остановился. Он взял парку из моих рук и рассоединил наши переплетенные пальцы. Встряхнув парку, он протянул мне надеть ее.
Я собиралась запротестовать, но темный взгляд пересек лицо Руна, и я вздохнула. Развернувшись, я засунула руки в парку, повернувшись, когда руки Руна поставили меня лицом к нему. Сосредоточившись на задаче, он застегнул ее, пока холодный вечерний ветерок не задул в полную силу.
Я ждала, что Рун отдернет пальцы от моего воротника, но вместо этого они задержались там. Его мятное дыхание опалило мою щеку. Он моментально поднял взгляд в поисках моего. Мою кожу покалывало от вспышки застенчивости в его взгляде. Затем, вперившись своим взглядом в мой, он наклонился ближе и сказал:
— Я говорил тебе сегодня, какая ты красивая?
Мои пальцы на ногах подвернулись в ботинках от его сильного акцента. Рун мог выглядеть спокойным и отчужденным, но я знала его. Когда его акцент так сильно выделялся, это значило, что он нервничает.
Я покачала головой и прошептала:
— Нет.
Рун огляделся вокруг.
Когда он снова посмотрел на меня, его пальцы усилили хватку на моем воротнике, привлекая меня ближе. Его лицо было в сантиметре от моего, когда он сказал:
— Ну, так и есть. По-настоящему чертовски красива.
Мое сердце подпрыгнуло в груди, оно парило. В ответ я смогла только улыбнуться. Но для Руна это казалось достаточно. В действительности, казалось, это опьяняло его.
Наклонившись еще немного, Рун коснулся губами моего уха.
— Согревайся, Поппимин. Я не могу позволить тебе простудиться.
Его поступок — надеть на меня куртку — обрел смысл. Он защищал меня. Берег.
— Хорошо, — сказала я. — Ради тебя.
Он быстро вдохнул, его глаза закрылись на слишком долго, чтобы это было просто моргание.
Рун отступил и взял меня за руку. Молча, он повел меня в Tony’s Shack и попросил столик на двоих. Администратор повела нас в патио с видом на пруд. Я не была здесь несколько лет, но ничего не изменилось. Вода была тихой и спокойной — кусочек рая, спрятанный среди деревьев.
Администратор остановилась у стола в задней части забитого патио. Я улыбнулась, собираясь занять место, когда Рун сказал:
— Нет. — Мои глаза взметнулись к Руну, как и глаза администратора. Он указал на дальний стол на палубе, прямо у края воды. — Вот этот, — потребовал он коротко.
Молодая администратор кивнула.
— Конечно, — ответила она, слегка растерянно. Она повела нас через патио к другому столу.
Рун шел вперед, его рука все еще сжимала мою. Когда мы проходили мимо других столиков, я заметила, что девушки пялились на него. Вместо того чтобы быть расстроенной их вниманием, я проследила их взгляды, пытаясь посмотреть на него свежим взглядом. Это было сложно. Он настолько укоренился в каждом моем воспоминании, был вырезан в моей памяти, что это было почти невозможно. Но я пыталась и пыталась, и видела то, что, должно быть, видели они.
Таинственный и задумчивый.
Мой собственный плохой мальчик.
Администратор положила меню на деревянный стол и повернулась к Руну:
— Все хорошо, сэр?
Рун кивнул, хмурый взгляд был отпечатан на его лице.
Покраснев, администратор сказала, что наш официант скоро прибудет, и поторопилась оставить нас наедине. Я посмотрела на Руна, но его взгляд был прикован к пруду. Я вырвала руку из его хватки, чтобы занять место, и как только я это сделала, он повернул голову и нахмурился.
Я улыбнулась на его ворчливость. Рун сел на стул, смотря на воду, а я заняла место напротив. Но как только села, Рун вытянул руку и положил ее на ручку моего стула. Я вскрикнула, когда он потянул мой стул к себе. Я дергалась на месте, пока он перемещался, схватившись за ручки, пока Рун не поставил стул так, как было нужно ему.
Поставил его поближе к себе.
Прямо рядом с ним, так что с моего места теперь тоже был виден пруд.
Рун не отреагировал на мои порозовевшие щеки, когда все внутри меня горело от этого простого жеста. В действительности, он даже не заметил этого. Он был слишком занят, снова собственнически сжимая мою руку. Слишком занят, переплетая наши пальцы вместе. Слишком занят, не отпуская меня.
Вытянув руку, Рун отрегулировал обогреватель над нами на самый высокий уровень, и расслабился только тогда, когда пламя взревело выше за железным ограждением. Мое сердце расплавилось, когда он поднес наши переплетенные руки к своему рту, в гипнотическом движении проводя по задней части моей руки туда-сюда губами.
Взгляд Руна был прикован к воде. Хоть я и обожала деревья, окружавшие воду в защитном коконе, и любила наблюдать за утками, которые купались и ныряли, за журавлями, которые устремлялись вниз и парили над поверхностью, я могла наблюдать только за Руном.
Что-то изменилось в нем с прошлой ночи. Я не понимала что. Он все еще был резким и неприветливым. В его личности было много мрачности, его аура почти предупреждала держаться подальше.
Но сейчас появился новый уровень собственничества в отношении меня. Я могла видеть ярость этого собственничества в его взгляде. Я ощущала это в его хватке на моей руке.
И мне нравилось это.
Насколько я скучала по прежнему Руну, я наблюдала за этим Руном с возродившимся очарованием. Прямо сейчас, сидя рядом с ним в месте, которое так много значило для нас обоих, я была полностью довольна находиться в его компании.
Больше чем довольна.
От этого я чувствовала себя живой.
Прибыл официант — парень, около двадцати лет. Рун усилил хватку на моей руке, и мое сердце переполнилось от эмоций.
Он ревновал.
— Привет. Могу я предложить вам начать с напитков? — спросил официант.
— Можно мне сладкий чай, пожалуйста? — ответила я, чувствуя, как Рун напрягся рядом.
— Рутбир3, — рявкнул Рун. Официант спешно отступил. Когда он оказался вне зоны слышимости, Рун зашипел: — Он не сводил с тебя взгляда.
Я покачала головой и рассмеялась.
— Ты безумец.
Рун нахмурил лоб в растерянности. На этот раз был его черед качать головой.
— Ты понятия не имеешь.
— Насчет чего? — спросила я, перемещая свободную руку, чтобы проследить несколько новых шрамов на костяшке пальцев Руна. Я задумалась, откуда они. Я услышала, как у него перехватило дыхание.
— Насчет того, как ты красива, — ответил он. Он наблюдал за моим пальцем, когда говорил это. Когда я прекратила движение, он поднял взгляд.
Я уставилась на него без слов.
Наконец, уголки губ Руна приподнялись в дерзкой полуулыбке. Он переместился ближе ко мне.
— Как я посмотрю, все еще пьешь сладкий чай.
Он помнил.
Нежно подтолкнув его вбок, я сказала:
— Все еще пьешь рутбир, как я посмотрю.
Рун пожал плечами.
— Не мог найти его в Осло. Сейчас, когда вернулся, не могу насытиться им. — Я улыбнулась и начала очерчивать его руку. — Но также оказывается, я не могу насытиться еще кое-чем, что я не мог получить в Осло.
Мои пальцы замерли. Я точно знала, что он имел в виду меня.
— Рун, — сказала я, вина толстым слоем находилась внутри меня.
Я подняла голову и снова попыталась извиниться, но когда сделала это, подошел официант, поставив наши напитки на стол.
— Вы готовы сделать заказ?
Не разрывая нашего зрительного контакта, Рун сказала:
— Два вареных рака.
Я ощущала, что официант постоял какое-то время, но после напряженных нескольких секунд, он сказал:
— Тогда я пойду на кухню.
Взгляд Руна переместился с моего лица на сережки, когда на его лице появился намек на ухмылку. Я задумалась, что вызвало в нем этот момент веселья. Рун наклонился вперед и заправил волосы мне за уши.
Его пальцы проследили очертание моего уха, затем он утешительно выдохнул.
— Ты все еще носишь их.
Мои сережки.
Мои сережки в форме бесконечности.
— Всегда, — заверила я. Рун посмотрел на меня своим тяжелым взглядом. — Навечно и навсегда.