Дама и её четыре мужа - Трашина Галина

Я дама — от производного «Дамы и господа!». Дама в расцвете мудрости, а кажется, совсем недавно гордилась силой очаровательной и беспечной молодости. Впрочем, я обворожительна и сейчас, это подтверждает наличие при мне четырех мужчин. Да и статус жениха любого из них в далёком прошлом. Теперь мы называем друг друга родственниками по духу, живя под вывеской «Общежитие взаимопонимания».

Стоит солнышку устать и отправиться на покой, мы собираемся на кухне. Я смотрю на мужчин, проживших бок о бок со мной целую жизнь, и невольно появляется вопрос: неужели Господь соединил нас на изумление людям и себе на забаву?

Сегодня суббота, тот редкий день, когда мне удаётся насладиться одиночеством. Пригревает апрельское солнышко. Кутаясь в шаль, сижу на балконе в кресле-качалке, держа блокнот и ручку. В голове давно созрело желание поведать историю нашей квартиры, чья участь поделилась на судьбы пяти семей, обитавших в ней.

* * *

Беззаботной детворой мы играли в небольшом дворике и проспали под одной крышей, семьдесят с хвостиком годочков, включая городской роддом под номером два, где рождались один за другим. Мы открывали двери общей школы, прокладывали лыжню на ближнем пустыре и резали остриём конька знаменитый лёд, залитый дворником по кличке Оторванное Ухо, и по праздникам отплясывали с взрослыми под патефон.

Будучи подростками, назначали свидания под аркой, соединяющей два Г— образных дома в одно целое. Тусклый свет лампочки, освещавшей арку, нарушал таинственность, и её частенько разбивали. Зимой толпились по вечерам в подъезде, и наши мамы всегда знали, где нас найти. Мы терлись в сутолоке коммунальной кухни и шумно спорили по утрам под дверями ванной комнаты.

С последним мужем Мишей выросли на молоке одной матери: не падкая на еду, я предпочитала больше спать, в отличие от мальчишки, родившегося на неделю позже и закрывающего рот исключительно под грудью своей или моей мамы. Нас так и прозвали молочными близнятами. Я научилась раньше разговаривать, он — ходить.

Мама рассказывала, как я злилась, если он вбегал бесцеремонно в комнату, забирался к ней на колени и прикладывался к её соску. Кто знает, что будоражило мою кровь — ревность или жадность... Так как мы были одного возраста, то проводили много времени вместе. Меланхоличный и болезненный Миша не вступал со мной в споры, любил причёсывать мою единственную куклу с длинными волосами и закрывающимися глазами. Он мужественно сносил наказания за двоих, ибо я всегда ловко изворачивалась.

Когда отец принёс белый кулёк, перевязанный розовой лентой, из которого виднелась моя красная мордашка, первым подбежал самый старший из ребят Паша и деловито нахмурился.

— Ну вот, братец, тебе и жена! — пошутил отец.

Паша, присмотревшись ко мне, пояснил:

— Ну... если она не транжира, как Фрося, то возьму за себя, — затем, почесав за ухом добавил: — сами понимаете, ещё мать кормить.

Вот так легко высказалась судьба устами ребенка. На что все дружно рассмеялись, признавая, он прав: у семнадцатилетней Фроси, старшей сестры Лёвы, (о нём — чуть позже) ничего не удерживалось в руках, вот Паша и составил о ней своё мнение.

Паша осчастливил свет на пять лет раньше меня, в седую стужу января. И как бы вобрал в себя флюиды той, заснеженной ночи. Он рос выносливым и рассудительным, тянулся к теплу и размеренности, всё-то у него получалось к месту и ко времени. Прасковья Сергеевна поздно вышла замуж и с трепетом ждала ребёнка. И только Паша запросился на свет божий, как в квартиру вместо скорой помощи ввалились люди в кожанках. Отца Паши — мужа Прасковьи Сергеевны арестовали в момент начала у неё схваток. Понимая, что может больше не увидеть мужа, она зажала рот похолодевшими от испуга руками, упала на пол и разродилась мальчиком. Всего несколько секунд видел отец сына, но и этого хватило для счастья. В памяти соседей он так и остался с сияющими радостью глазами.

Подавленную горем роженицу поддерживали соседки, подкармливали и присматривали за малышом. Паша, будто понимая происходящее, смирно посапывал, ел, что предлагали, и совсем не болел, даже когда мы в лёжку переносили детские инфекции. Он служил надёжной опорой нашим мамам в роли няньки. Светло-русые волосы, похожие на седину, внушали взрослую надёжность, и мы беспрекословно подчинялись ему. Вот только Пашино трудолюбие и экономность постоянно навязывались нам в пример, это жутко раздражало, и мы плели против него заговоры.

Теперь о Лёве... Он шёл по возрасту вторым и любил закатывать истерики по любому поводу. Требовательный тон мальца бесил жильцов не только нашей квартиры.

— Ох, дюжего характеру подарила ты, Ляксандра, внучка нам с дедом, коли не маршал, то генерал точно из няго выйдет. Как пить дать, выйдет, — приговаривала Лёвина бабушка.

Она трепала каштановые кудри внука и баловала пучком крупных маковых головок. Высохшие зёрнышки выбивали ритмичное и громкое потрескивание, подобно детской погремушке. Будучи взрослыми, мы не раз вспоминали вкус того мака. Бабушкины предсказания оправдались. Лёвины капризы переросли в волевые качества воина.

Впоследствии Лёва утверждал, что состоялся в жизни, благодаря героической смерти отца, командира разведроты, расстрелянного немцами в середине войны, за передачу важных сведений, повлиявших на исход важного сражения. Левины друзья просверливали завистью золотую звёздочку, посмертную награду отца, которую Лёва, в секрете от сестры и матери, цеплял на вельветовую кофту и гордо расхаживал по комнате. Я, восьмилетняя девчонка, дразнила его хвастуном. Ребята громко смеялись. Он яростно доказывал, что сумеет заслужить такую звезду всем назло.

* * *

О, быстрокрылое время, кажется, одним взмахом перекинуло из беззаботного детства во взрослую и запутанную жизнь. Вот мы с Пашей и соседями отмечаем вторую годовщину нашей свадьбы, добавив заодно обмывание моего диплома. В самый разгар веселья буквально окаменели от неожиданного появления в дверном проёме красавца Лёвы. Он игриво щурил глаза и ждал, когда публика воспрянет возгласами.

— Сынку, ты ль? — всплеснула руками тётя Шура. — Уж не надеялась свидеться.

— Батюшки! Ну, вылитый батя, — высказалась моя матушка.

—Точь в точь, Маша! — поддержал тётя Анфиса.

— Жаль, не дожили мужички наши, то обязательно тобой гордились, Левушка, — заявила Серафима Петровна.

Лёва распахнул шинель и, изумление повторилось. Сверкающая на груди Звезда Героя перехватила дух у присутствующих. Тётя Шура со слезами бросилась сыну на шею. Мне же захотелось залезть в ящик её комода, проверить, не балуется ли Лёва шуткой из детства?

Слезы наших матерей и поздравления ребят слились в единый звуковой поток. Я кусала воротник красной шёлковой кофточки, не понимая, почему земля уходит из-под ног: жутко хотелось, чтобы он глядел только на меня.

— Милый, милый Лёвушка, — шептали мои губы, а сердце заходилось от необъяснимого трепета.

Будто услышав мои мысли, он остановил взгляд на мне. Пронизывающий блеск карих глаз пробрался под кожу. Мурашки пробежали по всему телу. Кровь словно закипела: бросило в жар. Я пялилась на Лёву, не в силах даже моргнуть, чувствуя удивление присутствующих. Ситуацию разрядила тётя Шура, она схватила стул и подала сыну.

— Давно бы так, — усмехнулся он, присаживаясь к столу, — кстати, пир по какому поводу?

— Так Натуля диплом инженера получила, — пояснила тётя Шура.

— Ууу... мы уже взрослые, — съязвил Лёва, чем и отрезвил меня.

Я, как в детстве, обиженно надула щёки.

— Не следует задирать мою супругу, — по-хозяйски влез в разговор Паша.

Его слова почему-то резанули по сердцу.

Резкое чувство отторжения нашего брака родилось само по себе. Я сравнивала приземистую фигуру Паши с раскованным разлётом Лёвиных плеч. Он точно почувствовал, о чём я думаю и, вскинув левую бровь, осмотрел Пашу с ног до головы. А меня вновь обожгла магия его взгляда. Паша, ничего не замечая, сосредоточенно ковырял вилкой салат. По- моему, домочадцы ощутили, как он врос в стул.

— У-у... давно я дома не был. Смотрю... переженились без меня! Не поторопилась ли некоторые... — выразил Лёва наглое суждение.

Меня взбесила общая тишина, особенно Пашина отстранённость. Я выхватила у него вилку и бросила на пол.

— Так писать надо было, — буркнул Паша и покосился на вилку.

— Видишь ли, Паша, где такие награды дают, письма, знаешь ли, не особо шлются, — парировал Лёва и, поправив гордым движением волны каштанового чуба налил себе стопку водки.

Пока он пил, мамы затаив дыхание наблюдали за ним.

— Что это вы сникли? — рискнул оживить компанию Степан.

Наверно, он первый сообразил, что неожиданный визит Лёвы ни к добру... Да и мам пора было вывести из нахлынувших воспоминаний о мужьях, ушедших в иной мир.

— Степка, ну а ты где пристроился? — спросил Лёва, уплетая винегрет.

— Он культурная гордость нашего города! На его спектакли, понимаешь ли, Сам.... ходит. А ты... приистрооился — вступилась за сына тётя Анфиса.

— Вах-вах! Да мы знаменитость, и билетик на спектакль дашь?

— Легко, — отчеканил Степа.

— Аккурат вчерась на премьере побывали. По всему городу афиши с ним расклеены! — поспешила вставить моя мама.

— Он главного разведчика играет! Стёпушка, ты майор кажется там? — не дала сына в обиду тётя Анфиса.

— На сцене и генералом запросто быть, — оборвала тёть Шура, — ты, сынок, кто тяпереча? — спросила она, поглаживая звезды на погонах Лёвы.

— Вот в кого Лёвка-то! — рассмеялась Серафима Петровна.

— Ох, Сима, завистливая ты, — огрызнулась тёть Шура, — жаба давит, да?! А... завидно, что Лёвушка в молодые года и полковник.

— Мамы, будет вам, — улыбался Лёва сытой улыбкой.

— Наелся, сынок? — не могла нарадоваться тётя Шура.

— Чай, чай давайте пить! — предложила я и выбежала из-за стола.

На кухне вытерла глаза, душили непонятные слёзы, и сердце волнительно потряхивало на груди кофточку.

— Ку-ку! — раздалось внезапно над моей головой.

Обернулась... Лёва обнял меня за плечи.

— Какой ты, — выдавила я, и притяжение неведомой силы заставило уткнуться ему в грудь, — Лёвушка, ты пахнешь, как в детстве, — попыталась я унять волнение.

Он же сказал, что мой образ постоянно преследовал его, что спешил ко мне, а тут замуж....

— Зачем думал? — спросила я, не отрываясь от него.

— Что непонятного, ты с детства сводила меня с ума, и не только меня, — усмехнулся он.

Я глубоко вздохнула и подняла голову, наши взгляды дополнили недосказанное. Не помню, как сливались наши губы ещё и ещё. Казалось, что до этого момента ни с кем и не целовалась. Забыв себя, чувствовала только крепость сильных рук. Наверно, хлопнулась бы в обморок, потому что уже ощущала, как подкашивались ноги. Он удерживал меня в объятиях, осыпая пунктиром поцелуев.

Тогда и узнала, что такое рай, но и ад не заставил себя ждать: в голове всплыла мысль о Паше, показалось, он наблюдал за нами из-за двери, пересилив себя, отстранилась от Лёвы.

— Лёвушка, я же замужем.

— У вас есть дети?

— Нет.

— В чём проблема?

— Как же так... что люди скажут? Да и не знаю, всё так неожиданно...

— Глупая, знаешь, сколько баб по мне сохнут, мне же нужна ты одна! Или будешь утверждать, что никогда обо мне не мечтала?

Вопрос застал врасплох, я поняла, что не думала о нём. Противоречие чувств отрезвило. Признаться в неразберихе не хватало духа, я промолчала.

— Сам пойду к Пашке, и разом разрублю... тоже мне, проблему нашла....

— Что ты, Лёвушка, что ты, — испугала меня решительность.

— Никак забыла, я не привык упускать своего! — резанул Лёва и вышел из кухни.

Я поспешила за ним. Ребята сидели на сундуке в коридоре и курили. Паша стоял опираясь на тумбочку с телефоном. По грустным глазам поняла, мне не казалось — он видел нас.

— Лёва, Лёва, не надо! — повисла я на его руке.

— Хорош причитать, уже знаем — вы целовались на кухне, — выдал Миша, будто окатил кипятком.

Паша развернулся и зашел в нашу комнату.

— Мерзавец! — выругалась я на Мишку, поспешив за мужем.

— Во! даёт... — возмутился Миша.

— Ничего не надо объяснять, — сообщил Паша, как только я вошла, — завтра же подам на развод. Всегда догадывался, ты его любишь. Да и Лёвка вечно орал, что женится на тебе первым. Приходиться признать, наш брак— досадная ошибка. Мне даже не обидно. Наверно, по привычке, считал тебя своей, видно шутка твоего покойного отца загипнотизировала. Что греха таить, мы оба не испытываем страсти друг к другу. Выходит, и жалеть не о чём. Хотя, ты самый близкий и родной человек, — вздохнул он и подошёл ко мне. Мы обнялись. Я плакала, он вытирал слёзы, называя меня неразумной девчонкой.

...В комнату вошла моя мама.

— Что случилось? Слышим, орлы чуть ли не на весь подъезд гвалт подняли. Почему ты, дочка, в слезах?

— Мам, я кажется ухожу к Лёве, — выпалила я ни с того ни с сего.

— Пойдёмте, пойдёмте к столу. Серафима пирог из духовки достала.

— Мама, ты не расслышала? Я... ухожу к Лёве!

— Паша, о чем она?

— Тёть Маш, вам лучше поговорить с дочерью без свидетелей, — увильнул он от ответа.

— Лёвка-стервец, а ну подь сюды!!! — внезапно завопила мама и метнулась в коридор. — Это что ж, только в двери и за скандал? Звезду на грудь, ум по ветру! — взбунтовалась мама, ухватив Лёву за отвороты кителя, пыталась трясти.

— Очумела что ли?! — подскочила к ней Шура.

—Ай, Шурка, Шурка! Герой-то твой только одну ногу через порог, другую — в семью чужую.

— Чур тебя! Мелешь ерунду...

— Ты его спроси! Спроси-спроси, мерзавца! — подбоченилась мама.

— Успокойтесь, — подоспела Серафима Петровна на выручку.

— Вот ты умная, учительница, скажи, скажи... — требовала мама.

— Ух... придётся за дополнительным фанфариком сгонять, — рассудил Паша и скрылся за входной дверью.

— Видишь, сейчас напьётся! Всё потому, что твой паршивец камень из-за пазухи вынул.

— Объясните, по какому поводу срамитесь?! — настаивала тётя Сима.

— Наташку Пашка с Лёвкой не поделили, — добродушно пояснил Миша.

— Что?! — сообразила, в чём дело Шура и повисла на шее сына. — Деточка моя, они же наговаривают на тебя?

— Отставить разборки! Мы поженимся, и это не обсуждается! — категоричность Лёвы развеяла у женщин сомнение.

— Как это?! Вроде она замужем... — наступала моя мама.

— Именно! Так что прочь от моего сына, —и тётя Шура раскинула руки, желая загородить Лёву.

— Давайте к столу и поговорим миром, что подъезд собирать переполохом, — предложила Серафима Петровна.

— А ты не больно гоношись. Посмотрю, когда она под твоего тюху ляжет! — резанула Шура.

— Мама! Помолчи и пошли в комнату. И вообще, прекратите галдеть. Мы сами разберёмся, что к чему, — и Лёва подхватил мать под локоть.

...Застолье разговоры не утихомирило: что, зачем и как, обсуждалось пока не вернулся Паша. Мужчины выпили. Растревоженные мамы осуждающе косились на меня. Я сидела очумевшая от свалившейся любви.