Я тихо засмеялась, пряча лицо в подушку и пытаясь громко не ржать. Моё хромающее на обе лапы логики и инстинкта самосохранения воображение тут же подкинуло парочку ну очень интересных картинок. Не совсем приличного содержания, с группой известных мне байкеров в роли чернокнижников, некромантов и прочих интересных личностей.
Тем более, что воплотить в жизнь увиденное мне цензура не позволит. Красивая такая, оригинальная и местами жутко деспотичная цензура. Жёнами и девушками называется! И попасть к ним в опалу, это, конечно, будет интересно…
Но весьма болезненно для моего бедного, пострадавшего организма. Про то, что мозг мне выклюют профессиональнее, чем энные знакомые психиатры и психологи вместе взятые, я вообще молчу.
— Жень, чудо моё, хватит ржать в подушку… Я надеюсь, это подушка, а не вскрытый живот очередного твоего клиента? — не смотря на веселье в голосе парня, я без труда распознала в нём нотки предупреждения.
Они недвусмысленно намекали, что если я вдруг окажусь на работе, то меня оттуда вытащат волоком, невзирая на сопротивление и вопли. И Шуту будет откровенно наплевать на то, что о нас подумают, что скажут, и как долго я буду на него дуться. Последнее, по-моему, вообще не котировалось.
Когда друг решал, что это всё для моего же блага, остановить его мог только удар твёрдым тупым предметом об его голову. И то, не факт!
— Спасибо, — тихо откликнувшись, я тепло улыбнулась, поудобнее устроившись на диване. — Я дома, обо мне заботятся, и на работу я собираюсь явиться только послезавтра. Не волнуйся, Лёш, со мной всё хорошо.
— Ага, сказал патологоанатом, отказавшийся от помощи друзей, — недовольно отозвался Шут, но всё же смягчился. — Лан, трупоманка, проявлю не дюжую выдержку и поверю тебе на слово. По крайне мере я не слышу предсмертных воплей твоих санитаров, возмущённого шипения коллег по цеху истерики очередного посетителя… Что не может не радовать мою корыстную душу.
— Добрый ты, — беззлобно фыркнула, скосив глаза на кружку с чаем, появившуюся перед моим носом как по волшебству.
«Волшебство» сияло хмурым выражением лица и недовольно косилось на аппарат в моей руке. Впрочем, молчаливое неодобрение Жмурика с лихвой компенсировалось его же заботой и весёлой болтовнёй Шута по телефону. К последнему я даже не прислушивалась толком, потягивая неожиданно вкусный, чуточку пряный чай и поглядывая на парня, что-то бормотавшего себе под нос на извечном корейском.
Правда, не прислушивалась я ровно до того момента, пока эта пакость не брякнула, нежным таким, ласковым тоном:
— Же-ень, а не подскажешь мне, какого говорящего ёжика наш ледяной администратор упоминает в одной предложении тебя, пейнтбол и день рождения?
Наверное, мне не стоило бы так бурно реагировать на невинный, по сути, вопрос. И уж точно не стоило в этот самый момент делать очередной глоток и засматриваться на Жмурика, наворачивающего круги по комнате. Потому что, когда до ударенной на всю голову меня дошло, о чём же так заинтересованно вещает друг, я сделала то, что в любой другой момент удалось бы избежать.
Я закономерно подавилась, закашлялась, облилась чаем и лишь чудом не грохнулась с дивана на пол. «Чудо», кстати, стояло рядом с таким мученическим видом, что я невольно смутилась, пока меня поднимали и усаживали обратно на диван, попутно отобрав и чай, и мокрое одеяло.
Чувство благодарности при этом куда-то благополучно запропастилось. Потому как не было бы Жмурику цены, если б эта ошибка санитара труповозки не смотрела на меня так выразительно и не молчала так поучительно. Я ж не виновата, что у меня нынче, что ни новость, то потрясение!
И хорошо ещё, что пока пуля свистит в миллиметре и страдает моя тонкая душевная организация, вместе с нежной, детской психикой. Боюсь, повторных физических потрясений мой бедный организм может и не пережить. Хотя…
— Радость моя, гороховая… — медленно протянула, отгоняя, куда подальше крамольную мысль эмигрировать из страны. Куда угодно, хоть на Северный Полюс, лишь бы была возможность выспаться и отдохнуть нормально. — А ну-ка, повторим, что тебя так заинтересовала на мою беду?
— Ну, слышал я тут краем уха, видел краем глаза…
— И благополучно додумал краем мозга…
— А вот тут мне бы обидится, да, — доверительно сообщил мне Лёшка, но не удержавшись засмеялся. — Только вот беда, привычный я и к яду твоему трупному инертный. Ладно, если очень кратко, без шпионской заманухи и прочих интересностей, по существу и для особо одарённых… — тут этот мастер нагнетать обстановку сделал эффектную (исключительно по его личному мнению) паузу, прежде, чем продолжить говорить. — Значит так. У одной моей ненаглядной, ненавистно-обожаемой трупоманки на горизонте замаячила памятная дата. Скорбная для бедных сотрудников и посетителей морга, радостная для меня. Для непонятливых — скоро твой день рождения и да, не надейся, я про него забыл. Как и Эльза. И вот тут-то и кроется моё искреннее недоумение… Как между собой связана твоя днюха и поездка в пейнтбольный клуб на игру? Зрителями что ли?
— Угу. С вип-мест, из самого первого ряда, блин, — ругнулась, совсем забыв об этой весёлой дате и не менее весёлой традиции. Нет, само развлечение мне нравилось и даже приносило садистское удовольствие, когда удавалось зарядить шариком с краской по энному месте противному Венику.
Но в моём виде, да в моём состоянии… Разве что исключительно добить из жалости и закопать на месте. Благо лесопарковая зона обеспечивает идеальное прикрытие для таких недобрых дел!
— А поподробнее? — тут же почуял грядущие неприятности Шут.
— А поподробнее позже, когда у меня язык повернётся что-то кроме трёхэтажной конструкции с перечислением анатомических подробностей ляпнуть, — честно призналась, пытаясь судорожно сообразить, что делать и как теперь быть.
А самое главное, куда ж деваться с подводной лодки?!
Тяжко вздохнув, я потёрла лоб, искренне недоумевая, где успела так нагрешить, что бы такое весёлое начало года заработать. И очень запоздало сообразила, что как раз таки Лёшка про наше ежегодное мероприятие знать не должен был, как, впрочем, и подавляющее большинство наших знакомых, включая Верещагина.
О чём и полюбопытствовала, отмахнувшись от озадаченного взгляда Жмурика:
— Слушай, любовь ты моя чёрная и подлая… — на этой фразе подавились все, начиная молчавшим по жизни Жмуриком и заканчивая без продыху болтающим Шутом. Последний, правда, оправился гораздо быстрее, принявшись, судя по звукам, что-то усиленно трескать. — А ты-то, откуда про этот сейшен узнать умудрился?
— Птичка на хвосте принесла, — невозмутимо отрапортовал друг, продолжая усиленно уничтожать чьи-то запасы пищи. Насколько я его знаю, с собой он отродясь ничего не таскает. Вывод?
Шут опять дорвался до халявной еды и владельца этой самой еды вряд ли спросили. Да и вообще, хотя бы в известность поставили.
— И как звать этого дятла?
— А тебе есть принципиальная разница в том, кто сдал вашу поляну? — озадачился Алексей и тихо фыркнул. — Да говорю ж, услышал я. Эльза с кем-то обсуждала на какое время клуб забронировать. И вздыхала жалобно о том, что ей в развлечении участвовать нельзя. Физические нагрузки, волнение, туда-сюда… К дальнейшему не прислушивался, право на чужую жизнь уважаю!
— Зато право на чужую собственность нет, — хмыкнула, в ответ на ворчание Шута о том, что не он такой, а жизнь такая. И вообще, надо бдительнее следить за тем, что, где и когда оставляешь.
Особенно, если речь идёт о еде. Вдвойне, если о еде в стае вечно голодных мужиков!
— Кто-то прав, а кто-то лев… — философски вздохнул парень, с сожалением протянув. — Но этот мир был слишком мал для нас двоих, меня и бутерброда с сырокопчёной колбасой… Мне, я так понимаю, на пейнтбол с тобой нельзя?
Резкая перемена темы разговора не удивила и даже не озадачила. Я только вздохнула украдкой, уже не первый раз задумавшись над тем, стоило ли действительно так усердно скрывать наше тесное, тёплое дружеское общение.
С другой стороны, вливаться в общую и шумную компанию байкеров мне не хотелось совершенно. Нет, там присутствовали внезапные вкрапления разума, островки спокойствия и даже определённая доля чёрного юмора, с обладателем которого вполне можно было бы потягаться.
В мастерстве опускать собеседника ниже ватерлинии, конечно же, в чём же ещё?
Вот только как бы прикольно, весело и шумно не было среди таких друзей, я всё равно чувствовала бы себя лишней. А быть придатком к чужой компании меня никогда не прельщало. Я с Араньевыми-то сошлась исключительно из-за Эльзиного упрямства, которая в те времена была весёлой, шумной, болтливой и очень общительной девочкой…
Ну, а когда случилась беда, просто не смогла их бросить, сама не заметив, как начала считать их своей семьёй. Своеобразной, конечно, но всё же.
Тихо фыркнула, привычно пропуская мимо ушей рассуждения о том, какая я чёрствая, злопамятная и вообще нехорошая личность, мешающая такому ценному кадру развлекаться. И вообще, за какие такие поступки бог наградил беднягу Шута настолько хреновым товарищем и другом?
— Да, Шут, я тоже тебя люблю, — тепло улыбнулась, когда в ответ раздался страдальческий вздох. — Но нет, тебе с нами не надо. И не потому что я против… А потому что зрелище предстоит пикантное, непотребное и вообще… Получать звездюлей от доблестных служителей правопорядка то ещё удовольствие.
— Ладно, — показательно трагично вздохнув, Лёшка уже мягче добавил. — Я надеюсь, ты-то под пульки не полезешь?
— А это зависит от того придумаю я способ извернуться или нет, — честно призналась, почесав затылок и поморщившись от боли.
Жмур оценив мою перекошенную физиономию, ретировался в сторону кухни. Что бы вернуться оттуда со стаканом воды и таблеткой. И судя по его лицу, если я её сама не выпью, в меня её банально запихнут. Не взирая на сопротивление, вопли и проклятья.
Ух, суровый му… Мужчина!
— Ну, учитывая, как ты при мне объясняла проверяющим, где их видела, вместе с постановлениями, предписаниями и прочей ересью… — хмыкнув, Лёшка уверенно заявил, ни капли не сомневаясь в моих способностях. — Я в тебя верю, трупоманка. Так извернёшься, что сами не поймут в чём подвох. Я тебе завтра перезвоню, лады? Расскажешь о своём самочувствие, о планах на будущее и о том, что тебе на венке написать, если вдруг вздумаешь сама под пульки лезть.
И этот невыносимый малолетний гад просто взял и отключился, ставя точку в нашей дискуссии. Я минуты три молча пялилась на телефон, пытаясь понять, что это вообще было. А потом пожала плечами, выпила таблетку и вновь вытянулась на диване, предавшись блаженному ничего не деланью…
И тяжким думам по совместительству.
— Вот скажи мне, Жмурик, — тихо полюбопытствовала, закинув руки за голову и стараясь сильно не морщится. Синяки давали о себе знать, а уж о том, как долго будут ныть бедные, пострадавшие кости я вообще молчу. — Как бы поступил умный человек, попавший в такую ситуацию? — и привычно не дожидаясь ответа продолжила. — Правильно, умный человек не стал бы врать близким, рассказал бы всем правду и принял бы помощь. Но как мы уже успели выяснить, я к умным людям отношение имею исключительно косвенное. Поэтому…
Внезапная мысль посетившая мою не совсем светлую голову по началу показалась дикой. Затем абсурдной. После безумной. И уже в конце активной мозговой деятельности — гениальной. Она была простой, оправданной и обещала неплохое развлечение за чужой счёт, без последствий для собственного здоровья.
А мне, собственно, большего и не нужно было.
Вновь взяв телефон, пролистала список контактов. Добравшись до нужного, с минуту ещё размышляла, стоит оно того или нет. Но припомнив, что с моим нынешним внешним видом впору сниматься в малобюджетных фильмах ужасов, решительно набрала знакомый номер.
И когда в ответ раздалось басовитое, вальяжное «Идрит твою налево, кого там принесло?!» не смогла сдержать довольной улыбки:
— Эх, Саныч… Знал бы ты, как я по тебе соскучилась… Зараза ты солдафонская!
Глава 8
Утро красит бодрым светом…
Так, кажется, это где-то было. И сейчас давно уже не утро, и всё, что меня красит это бледное перекошенное отражение собственного жизнерадостного лица в отполированном подносе. Ну и суровая рабочая обстановка вокруг, да. «Счастливые» от моего возвращения санитары, хмурый Захарыч, презрительно кривящийся Коленька и наскипидаренные судмедэксперты, с какого-то перепугу окопавшиеся в нашей прозекторской.
Вопрос «А какого хрена тут творится, но я опять не в курсе?!» сегодня стал хитом дня. Во всяком случае, из моих уст и даже не в совсем уж матерной форме он прозвучал, раз так пять. Но так и остался исключительно риторическим восклицанием чересчур эмоционального патологоанатома.
— Ивар Захарович, поправьте если я ошибаюсь… — наконец отмерла моя светлость, прекратив изучать и без того зачитанные до дыр бумажки, поданные мне на рассмотрение мрачным заведующим морга.
Занятное сочетание, кстати. Морг само по себе далеко не весёлое место, а уж во главе с так настроенным руководителем я начинаю заранее сочувствовать любому, кто сегодня сунется в наши родные пенаты. Убить не убьют, но нервов смотают клубка три. Не глядя и по причине излишнего человеколюбия. В прямом смысле слова!
— Женечка, я таки был бы рад, если бы мы все дружно взяли и ошиблись, — тяжко вздохнув, Блюменкранц расположился на стуле напротив меня, смиренно сложив руки на коленях и всем своим видом напоминая кающегося на исповеди.
Что категорично не желало укладываться в моей голове. Виновато выглядевший еврей это что-то новое!
— Угу, — кивнула, вновь перечитав всё, что было изложено в документах и тряхнув головой. — Только все бумаги указывают на то, что за первые две недели нового года кто-то увёл из нашей коллекции жмуриков минимум три тела, — ещё раз глянула на акт ревизии, скомпонованный на коленке и не имевшей юридической силы вне нашего царства мёртвых. — А ещё прогнал пять неизвестных, не проходящих по базе, но оставивших после себя явные следы пребывания в морге. Я понять не могу, Дэвид Коперфильд и Амаяк Окопян?
— А? — не понял постановку вопроса начальник, удивлённо моргнув и выйдя из своего скорбного оцепенения хотя бы на минутку. Уже прогресс, до этого он на мои вялые попытки пошутить никак не реагировал.
— Ладно, говоря проще. Это кто у нас такой фокусник и почему об это талантливом гаде я узнаю только сейчас? — я переформулировала вопрос, попутно стараясь засунуть бумажку за тридцать первое и первое число себе на стол так, что бы этого никто не заметил.
Чует моя подозрительность, что излишне ретивые подчинённые успели-таки провести регистрацию трупа в журнале на входе. А то, что труп вдруг оказался живым и никто не заинтересовался куда он успел подеваться из-под моего бдительного ока — это уже другой вопрос, которым никто не интересовался. И не должен заинтересоваться!
— Женечка, рыба моя, ты же знаешь, какая тут порой творится неразбериха! Удивительно, как мы с соседями ещё ничего перепутать не умудрились! — всплеснул руками одесский еврей, но под моим скептическим взглядом сдулся, уселся обратно на стул и почесал затылок. — Как говорит моя бедная жена Сарочка, — на эпитете «бедная» я стоически пыталась не хрюкать слишком уж громко, — если у кого-то есть интерес, то он обязательно найдёт-таки способ его реализовать!
— Способ нашёл, — вздохнула, глядя на противные бумажки и чувствуя, как от неприятных предчувствий сводит несчастный желудок.
Он и так сегодня был терзаем муками голода, и грозился заработать и язву, и гастрит и всё это одновременно. А тут ещё и новости. Да такие хорошие, что впору возрождать приятную традицию для гонцов с плохими вестями!
— Способ-то этот умник нашёл, — повторила ещё раз, возвращая документы начальству и скрестив руки на груди. Протест тела на резкие телодвижения был мною грубо проигнорирован. — А вот нам с вами, что теперь делать, а, Ивар Захарович? Это не посуда, не реагенты, не инструменты и даже не спирт, который, слава богу, можно списать безболезненно и не привлекая всеобщее внимание! Это, на минуточку, трупы. Причём свежие, достаточно молодые, без лишних повреждений и…