-- Да, он готов взять её и даже готов помочь ей, но она должна будет жить в карантине Адвеги десять лет! Она не сможет выйти из подземного города раньше, иначе... Иначе ты прекрасно знаешь, что будет. -- Орлов закрыл глаза и положил руку на лоб. -- Это слишком долго. Я не могу оставить её одну на такое количество времени. Неужели я никаким образом не могу поехать вместе с ней?
-- Лёша, пойми, такова цена за её жизнь. -- Голос Соболева был ровным, но в нём холодом звенел металл. -- Ты же знаешь, что Сухонин человек долга и чести. Он отдаст тебе тот долг, который так тяготит его уже столько лет. Он написал в письме, что в атмосфере карантина Адвеги они будут делать твоей дочери необходимые инъекции до тех пор, пока не вылечат её. И как только у неё выработается иммунитет к этой дряни, которой она болеет, она сможет вернуться домой. -- Соболев кинул проницательный взгляд на Алексея. -- Лёш, ты только сам подумай: они же дадут ей нормальную жизнь. Помимо того, что болезнь ей будет больше не страшна, она будет расти в полной безопасности. Да, она будет расти без тебя. Она ещё очень долго не увидит всех нас, но ведь она будет жить в практически самом безопасном месте на этих чертовых выжженных радиацией и войной землях. В месте, которое защищено даже лучше, чем Купол.
Орлов резко повернулся к Соболеву, сверкнув глазами.
-- Миша, послушай меня, -- процедил Алексей. -- Может, сейчас не очень-то на это похоже, но я счастлив до беспредельного состояния оттого, что Сухонин согласился взять мою дочь на лечение. И я отправлю её в чёртову Адвегу, но десять лет! -- Орлов с отчаянной скорбью посмотрел на архонта Купола и порывисто взмахнул руками. -- Что если она захочет уйти? Что если она возненавидит меня за то, что я отправил её туда и решит выбраться? Что, если она захочет найти меня? -- Алексей опустил лицо. Немного помолчав, он продолжил: -- Миша, а ты знаешь, что будет, если она выйдет из карантина раньше срока? Пойми ты, что уже завтра ей будет достаточно провести всего лишь десять минут вне карантина, чтобы умереть.
-- Ты же знаешь, что этого не произойдет, -- напряженно произнес Соболев, сверля взглядом Алексея. -- Маша умная девочка. Она не станет делать глупостей. К тому же, она никогда в своей жизни не будет тебя ненавидеть. Ты сам это знаешь. Это первое. А второе ты только что подтвердил сам: у нас осталось не так много времени, прежде чем респираторная маска перестанет хоть как-то спасать жизнь твоей дочери.
-- Я знаю, да... Но я должен быть с ней, -- прошептал Орлов, бегая взглядом по истёршейся поверхности пола. Его словно бы рвало на части. -- Я должен отправиться в Адвегу вместе с ней...
Соболев тяжело вздохнул, он придвинул старую стеклянную пепельницу ближе к себе и скинул в неё рассыпчатый пепел. Хмурясь, он снова сжал сигарету в зубах.
-- Ну, тогда в лучшем случае Сухонин захлопнет ворота города перед твоим носом, когда ты попытаешься пройти туда. В худшем -- пустит пару пуль тебе в задницу. -- Выдохнув облако едкого дыма, Михаил вскинул на Орлова взгляд ясно-голубых глаз: -- Лёш, тебя никто не пропустит в Адвегу. Сухонин делает исключение только для твоей дочери. И ты знаешь почему. Тебя же он не пустит ни при каких условиях, он ведь до сих пор считает, что ты мог предотвратить смерть...
-- Он прекрасно знает, что у Ани не было шансов! -- отчаянно воскликнул Орлов, сжимая руки в кулаки и беспомощно глядя на Соболева. -- Он знал, что она слаба. Мы оба это знали. Я пытался спасти её! Я всеми силами пытался! Но было уже слишком поздно... -- Алексей опустил голову. -- Я не Господь Бог... Я сделал всё что мог...
На некоторое время в кабинете Соболева воцарилось гнетущее молчание. За окном шумел ветер, где-то внизу смеялись дети, кухарка звонила в колокол, сообщая, что обед начнётся через десять минут.
-- Я хорошо это знаю. -- Михаил нахмурился. -- Лёш, ты спас много жизней за годы своей работы, но Сухонина это не волнует. Ты сам это знаешь.
-- Я спас его дочь, -- произнес Алексей сквозь зубы.
-- Теперь он спасет твою, -- отозвался Михаил.
Соболев сверлил Орлова испытующим взглядом. По его безэмоциональному лицу нельзя было понять, о чём он думает. Комната снова наполнилась молчанием. Сигаретный дым витал над столом, часы мерно щёлкали, красуясь на стене узорчатой латунью.
Орлов думал о дочери. Выхода не было: если она не поедет в Адвегу, она умрет. Алексей вдруг вспомнил тот момент, когда он узнал результаты анализов, подтвердивших болезнь Маши. Он стоял в лаборатории, смотрел в бумаги и всё никак не мог поверить в такие, казалось бы, невозможные показатели -- радиационная аллергия. Аллергия, которой болели только те редкие постъядерные дети, которые обладали кровью с альфа-места частицами.
Такие дети, как Маша: с уникальной кровью, на которую радиация имела особое воздействие. Кто бы мог подумать, ведь именно этим людям, НетРаден когда-нибудь сможет спасать жизнь лишь одной инъекцией.
Алексей нахмурился. Но сейчас...
У Маши уже появилась реакция на радиоактивную пыль, и времени осталось очень мало. Как бы там ни было, он, Орлов, не позволит смерти приблизиться к его дочери раньше времени.
-- Она поедет. Конечно же, она поедет. Об этом даже вопрос не стоит, -- прохрипел Орлов, с тоской глядя за окно. -- Пускай без меня. Если Сухонин поставил такое условие -- пусть будет так. Но, Миша, скажи мне... Как мне её отпустить одну? Ей всего четырнадцать... У неё только вся жизнь началась. Сухонин проведет терапию, вылечит её, но сделает всё, чтобы её жизнь в этом подземелье стала настоящим адом. Ты же знаешь, как он ненавидит меня. Ты знаешь, как он ненавидит всю мою семью после того, как его жена умерла. Конечно же, я отправлю Машу туда. Но, я боюсь, что она никогда не простит меня. -- Алексей с горечью покачал головой. -- Никогда не простит за то, что я на десять лет запер её в этой тюрьме. Отправившись туда, она лишится всего, что делает её счастливой. Как она переживет расставание с дорогими ей людьми? Как она будет жить среди жителей Адвеги? Ты же знаешь, Миша, она тихий, скромный ребенок. -- Алексей нервно водил рукой по подбородку. -- Она не умеет за себя постоять. Даже здесь она попадает в передряги, и только твой Антон её защищает. А что же будет там?...
-- Да пойми ты, что твоя дочь умирает! -- грозно рявкнул Соболев, ударяя кулаком по столу с такой силой, что Алексей едва не подпрыгнул. -- Не будь дураком, Орлов! Твоя жена умерла столько лет назад, и ты едва пережил это, а теперь ты хочешь остаться совсем один? -- Соболев встал из-за стола, выпрямившись во весь рост. Его глаза горели. -- У твоей дочери пока крепкое здоровье, но ты сам знаешь, насколько сильно у неё уже развилась аллергия. Скоро она не сможет дышать, а ты думаешь о том, какие у неё будут отношения с малолетками из Адвеги?!
На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Алексей опустил глаза. Соболев абсолютно прав, он, Орлов, ведёт себя, как ребенок.
-- Прости, -- сказал Лёша, ощущая стыд и щемящую боль в груди. -- Конечно, всё это глупости.
Соболев притушил сигарету, вжав бычок в расцарапанное дно пепельницы.
-- Ты сам знаешь, насколько редкая у Маши кровь, -- произнес Михаил, выходя из-за стола.
-- Один ребенок на две тысячи постъядерных детей, -- мгновенно ответил Алексей.
"Какая страшная статистика...", -- вдруг подумал он.
-- Благодари Бога, Лёша, что в нашем мире ещё есть вакцина, способная вылечить твою дочь.
Соболев сцепил руки за спиной и отвернулся к окну. Орлов обессилено выдохнул. Да, и здесь Михаил прав: и ведь действительно, слава Богу, что в этом злом мире вообще есть возможность вылечить Машу.
И к чему тогда все эти сомнения? К чему эти мысли и переживания? Речь идёт о жизни его дочери.
Маше придется научиться жить в Адвеге. Ей придется научиться жить без него, без своего отца. И придется научиться жить под гнётом Сухонина. Орлов скрипнул зубами -- выбора нет, только так он сможет спасти Машу. Только так: на целых десять лет отдать его овечку жить в логове волка.
И пусть Сухонин закроет ворота своего подземелья. Он, Орлов, будет ждать Машу все эти страшные десять лет, каждый день моля Бога дать ему сил и терпения, чтобы пройти через это ожидание. А потом он вернется за ней к гермодверям этого драного бункера ровно в тот день, когда её лечение будет закончено, и заберет свою дочь домой.
-- Ну, так что? -- спросил Михаил, поворачиваясь к Орлову и мрачно вглядываясь в его лицо.
Алексей с горечью прикрыл глаза.
-- Сообщи ребятам -- через два часа выдвигаемся.
***
Архонт закрытого города Адвега, Сергей Сухонин, был мужчиной средних лет, скупым на эмоции, чем-то интересным внешне и очень придирчивым по характеру. Он пытливо всматривался в напряженное лицо Алексея на протяжении десяти долгих секунд, пока Орлов стоял напротив него, держа на руках спящую дочь.
Маша была одета в старое вязаное платье и в ветровку. Её короткие, тёмные, почти чёрные, как и у отца, волосы были взъерошены. Большую часть лица девочки закрывала довоенная респираторная маска.
Маше было четырнадцать лет, но какой же маленькой и беззащитной сейчас казалась Алексею его дочь... Нет, она ему такой не казалась. Она такой была.
Пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей, Алексей огляделся. В этой полутёмной пещере у огромных тёмно-зелёных гермодверей были стопками сложены пыльные коробки, тут же лежал сломанный стул, и высилось несколько стоек, держащих яркие, словно звёзды, прожекторы. Позади Сухонина стояли два охранника из службы безопасности Адвеги: два огромных мужика в светло-голубом камуфляже и в черных шлемах, закрывающих их головы. Торсы охранников были обвёрнуты в пуленепробиваемые жилеты, каждый из поясных ремней дополнялся кобурой с пистолетом.
Орлов едва сжал губы, наткнувшись на выжидательный взгляд архонта Адвеги. У Сухонина были светло-карие глаза, горящие на широком смуглом лице, и чёрные, уже кое-где с проседью волосы. Лицо его было суровым, словно камень.
Глядя на Алексея, Сергей слегка склонил голову в бок и цинично улыбнулся. Лёша видел ненависть, пляшущую в его глазах -- ненависть жуткую, ядовитую. Алексей никогда в своей жизни не видел в глазах людей такой злобы, обращенной на него.
Орлов обратил внимание на небольшую татуировку на шее Сухонина. Это был знак Адвеги: щит, на котором была выведена аккуратная буква А. Такие татуировки набивались всем жителям подземного города.
"Такую же сделают и Маше", -- подумал Лёша и ощутил острый холодок, шевельнувшееся где-то внутри.
-- Закрытый город Адвега -- это не заросшая плесенью деревня под Звенигородом. Это самое безопасное место из всех, какие вообще можно только представить в этом гиблом мире. Я беру твою дочь на лечение только потому, что ты когда-то спас жизнь моей дочери, -- медленно произнёс Сергей, прикрывая глаза. -- Не думай, что я собираюсь каждые выходные писать тебе письма о том, как твоя дочурка превращается в невоспитанного монстра. Спольников будет вести её терапию. Как ты знаешь, твоя дочь должна будет находиться в карантине не менее десяти лет. Если ты появишься здесь хоть на один день раньше, я сам пристрелю тебя. -- Не дожидаясь ответа от Орлова, Сухонин повернулся к одному из охранников. -- Забери девчонку.
Алексею захотелось сейчас же подбежать к архонту, и как можно больнее врезать ему. Лишь колоссальным усилием Орлов заставил себя успокоиться - сейчас явно не самый удачный момент, чтобы поддаваться на такие дешёвые провокации. В конце концов, Сухонин только и мечтает придраться к нему.
-- Обещай, что её жизни ничего не будет угрожать, -- срывающимся голосом потребовал Орлов.
Он едва помнил себя от отчаянного ужаса, наблюдая за тем, как один из широкоплечих охранников забирает у него с рук его единственную дочь. Под действием снотворного Маша спала так глубоко и безмятежно, что едва ли что-нибудь заметила.
Сухонин едко улыбнулся, глядя на Алексея.
-- Я ничего тебе не обещаю, Орлов, -- язвительно произнес он. -- Я выполню свой долг и вылечу твою дочь. Ну, а что касается остального, то тут я не могу тебе ничего гарантировать.
Орлов, не скрывая гнева, ринулся вперёд.
-- Сухонин! -- неистово заорал Алексей. -- Я убью тебя, если с моей дочерью что-нибудь случится! Через десять лет, чёрт тебя дери, я вернусь сюда и если с ней...
Орлов наткнулся на мощное плечо одного из охранников. Бугай схватил его за грудки и отбросил назад. Едва не разбив голову, Алексей рухнул на землю. Когда он опомнился, тяжелая калитка, вырезанная в огромных воротах города, была уже закрыта.
ГЛАВА 1
Я родилась в 2048-м году в мире, в котором уже не было жизни, в котором не было ничего, кроме ужаса, страдания и бесконечных смертей. В мире, который был уничтожен людьми задолго до моего рождения.
Когда-то давно вооружённый конфликт между сильнейшими державами мира привел к тому, что была использована самая страшная сила человечества -- ядерное оружие. Тогда, до 2018-го года у людей было всё то, о чём только можно было мечтать на сегодняшний день: необыкновенные технологии, ресурсы, безопасность, и главное -- прекрасный, здоровый и цветущий мир вокруг.
Но люди тех лет не видели правды, они купались в сладкой и гнилой насквозь карамели из лжи, денег и разврата. Они хотели всё больше и больше скверны. Они хотели войны. И война была неизбежна.
В тот час, когда всё началось и закончилось, гнетущая и страшная тишина легла на весь мир, покрыв его от края до края.
Прошло столько времени...
Но она лежит на нём до сих пор...
***
Закрыв глаза, я вытерла слёзы грязным рукавом.
Почти весь этот вечер я провела здесь, на моей любимой аллее у фонтана. Близился конец лета, и это было холодное время. Дождь, проливающийся в незакрытые проёмы на поверхности купола, размеренно шумел, убаюкивая.
Я думала о том, как сильно я тут всё любила.
О том, как ранним утром солнечный свет, коснувшись верхушек деревьев и жесткой травы, скользит по стенам особняка и отражается в стеклах окон. О прохладе воющих ветров, поющих в рощах, и о рыже-красных закатах, разлитых на далеком горизонте.
Я думала о комнатах главного особняка, завораживающих своей красотой, о скрипучих лестницах и об узких коридорах усадебных строений, где всегда витал запах костров и готовящейся еды. О горячем чае, заваренном из листьев, хранившихся в пыльных мешках, принесенных из Звенигорода, и о бедной, но такой вкусной еде, приготовленной на огне.
А ещё я думала о безграничном небе над моей головой. Я всем сердцем любила наблюдать за небесами: могла часами лежать на лавке, рассматривая проплывающие пуховки облаков, или гулять, вглядываясь в переливающиеся раскаты молний в грозовых тучах. Я бесконечно любила всю небесную красоту, которую когда-либо только встречал мой взгляд: и красно-розовые закаты, всё ярче и ярче разгорающиеся на горизонте ранними утрами, и восхитительные россыпи звёзд, сияющие в ночной тишине, мглистую серость осеннего небосклона и небесную лазурь лета -- искрящуюся и бездонную.