— Да, отлично, — произнёс фотограф, свободной рукой проводя по щеке Макса. — Кусай себе губы, кусай…
Парень тяжело и часто дышал, подходя всё ближе к разрядке. Воскресенский положил ладонь ему на шею и притянул Макса к себе — его голова опустилась Ви на плечо. Парень уткнулся влажным лбом в ткань водолазки, почувствовав свежий горький запах одеколона, знакомый ещё с того вечера в гостинице. Он вспомнил поцелуи Ви на своих губах, шее, животе. Эти яркие, томительные образы вызвали прилив наслаждения и дрожи, который медленно нарастал, накалялся, охватывал всё тело, концентрируясь внизу живота, пока наконец не завершился ослепительным по силе оргазмом.
Макс, не издавший при этом ни звука, ловил пересохшими губами воздух. Голова его всё так же упиралась в плечо Воскресенского, а тело до сих пор чуть содрогалось от испытанного только что наслаждения. Едва он пришёл в себя достаточно, чтобы осознать это, как поднял голову и отодвинулся от Ви.
Тот убрал руку с его члена, обмахнул её пару раз о простыни, встал и скрылся в ванной, сказав лишь:
— Ну, вот и всё.
Когда он через минуту вернулся, модель уже находился в нужной позе, целомудренно прикрытый одеялом. Ви подошёл к нему, подправил растрепавшиеся волосы, дал в руки чашку с чаем и отошёл к камере, прищурившись у видоискателя. Оба делали вид, что ничего между ними не произошло.
Утреннее солнце вышло из-за соседнего дома, затопив комнату тёплым розоватым светом. Наверное, это произошло уже несколько минут назад, но Макс не мог вспомнить, когда именно, — настолько захватили его ощущения. И даже сейчас, хотя он и пытался держать позу и нужное выражение лица, мысли его были полностью там, в том странном, несуществующем месте и времени, где они с Воскресенским не были фотографом и моделью, а были просто двумя людьми, разделявшими близость, чувства и желание…
Только он не был уверен, что Ви разделял его чувства в те мгновения. Он не понимал этого человека до конца: вполне возможно, что для него всё это было лишь работой, такими же необходимыми манипуляциями, как установка светотехники или подбор нужного объектива. А он сам… Он сам и тогда, и даже сейчас сделал бы всё, что бы Воскресенский ни попросил, он позволил бы ему всё, абсолютно всё… Только вот Ви ничего не было нужно от него. Кроме, быть может, хороших кадров.
От понимания этого стало так обидно, стыдно и горько, что чашка задрожала в руках.
— Что опять такое? — прикрикнул фотограф. — Сиди спокойно, руки расслабь. Попробуй лицо немного к свету развернуть. Да, вот так. Очень хорошо!
Макс едва понимал, что происходит. Блаженство и опустошение… Больше он ничего не чувствовал, и не хотел чувствовать, и не хотел знать. Из полузабытья его вырвал голос Ви:
— Рот чуть-чуть приоткрой, можешь даже немного улыбнуться… Хм, нет, не надо. Губы просто потрясающие…
Фотограф просил что-то ещё, и модель автоматически выполнял указания, даже не до конца осознавая, что делает.
Воскресенский снял камеру со штатива и высунул голову в соседнюю комнату:
— Соня, ты плёночный взяла? Умница. Поставь полтинник и плёнку на 160. — Он повернулся к Максу: — Ты только не шевелись! Вот так и сиди.
Воскресенский, так и не приглашая ассистентов в комнату, несколько минут поснимал его на другую камеру, а потом отпустил:
— На сегодня всё. Хорошо поработали.
Макс только кивнул и, забрав одежду со стула, ушёл в ванную отмываться и одеваться. Когда он через пять минут вышел в спальню, там уже вовсю носились ассистенты, складывая осветители и штативы, снимая со стены фон и занимаясь ещё десятком нужных и полезных дел. Воскресенский задумчиво сидел в углу и зачем-то чистил линзу объектива специальным карандашом.
Парень не смел посмотреть в глаза ни ему, ни кому-либо другому на съёмочной площадке. Он вышел из спальни, а потом и из номера, ни с кем не обменявшись и словом. В дверях его поймала Соня и тут же всучила ему длинный чёрный чехол с какими-то железяками:
— Помоги вниз спустить.
Макс послушно понёс. В лифте они опять ехали вместе. Парень прислонил свой гремящий и грохочущий груз к стене, Соня любовалась на себя в зеркало.
— Что вы там делали? — неожиданно поинтересовалась она.
— Фотографировались.
— Спасибо, кэп, — Соня наморщила нос. — А как?
Макс пожал плечами:
— Обыкновенно. Немного поговорили сначала, он мне с позой помог, и всё — стали фотографироваться.
— А, понятно. Поговорили, значит. — Ассистентка оторвалась от своего отражения. — Мне просто интересно, что это он опять за плёнкой побежал: тогда под дождём и сейчас.
— Не знаю, мне он не докладывался.
— Он после Данилы, ну, после пожара то есть, никого на плёнку не снимал. Таскаем только с собой повсюду. А то мне барахла мало…
— Он только его снимал? — полюбопытствовал Макс, когда они с Соней выходили из лифта.
— Нет, не обязательно. Но вообще редко, больше для себя. С цифрой гораздо удобнее — сразу на ноут всё выводится, видно, что подправить. С плёнки ещё и сканировать потом, а проявлять-то её… бррр… Хотя иногда шикарно получается. Чем-то ты Ви зацепил, раз у него ручонки опять к плёнке потянулись.
— Да уж, зацепил. Минуты, наверное, считает до окончания проекта…
— Может быть… Я вот точно дни считаю. Мы потом в Москву на недельку, а оттуда обратно в Майами. Конечно, будешь считать, как бы поскорее отсюда свалить. — Соня указала на пятачок возле выхода из фойе. — Сюда клади. Я тут буду остальных ждать, охранять наше добро. Пусть мужики таскают, а то не царское это дело…
Слова Сони про Москву и Майами подействовали на Макса, как холодный душ. О чём он только думал? У Воскресенского была совсем другая жизнь — яркая, увлекательная, красивая. Фотографа случайно забросило в их унылый городишко на полтора месяца, и срок его «заключения» здесь истекал. Скоро он вернётся в свой блестящий и роскошный мир. Конец истории.
— А может, я ему этого Данилу напомнил? — спросил вдруг Макс.
Соня посмотрела на него с лёгким удивлением:
— Не, ты не похож. Тип лица разве что — скулы да разрез глаз. Но это всё ерунда. Данилка же манекенщик был, тебя сантиметров на двадцать выше. И волосы у него совсем светлые были. И вообще… Он, знаешь, какой был! Одевался — просто обалдеть, и вёл себя очень уверенно, раскованно. На него всегда внимание обращали. В общем, не как ты…
— Я понял, — опустил глаза Макс. — Пока, Сонь.
— Ага, давай, до завтра. Надеюсь, розы там не завяли ещё, а то наслушаемся мы от Ви.
Глава 9
На этот раз погода в день съёмки была совсем другой — никаких дождя и ветра, чудесное мягкое солнце, ни жарко, ни холодно — самое то. Визажистка окончательно приводила Макса в порядок, Соня возилась с объективами, Воскресенский ходил возле скамейки с камерой, подбирая ракурсы. Даже Стас успел здесь с утра посуетиться и переругаться с нанятыми им ассистентами. В конце концов он уехал в офис, на встречу с заказчиком.
Последняя фотосессия. Как Макс ждал этого момента раньше! И как горько ему было теперь… Конечно, он испытывал облегчение от того, что не нужно будет больше терпеть ругань и издевательства тирана-фотографа, но ведь это значило и то, что он больше не увидит его. Никогда.
Он сидел на скамейке, сзади него цвели розы, в ветвях деревьев щебетали какие-то мелкие птички, но всё его существо было сосредоточено только на одном — на высоком темноволосом мужчине с седыми висками, который сейчас фотографировал его.
Он ничего не мог поделать — его тянуло к нему. За последние несколько дней из яростной неприязни к Воскресенскому проклюнулось совсем новое чувство, неправильное, невыносимое, не дававшее покоя. Поначалу он сопротивлялся ему и не верил, но после того, что произошло на последней фотосессии, обречённо сдался. Глупо было отрицать очевидное — ему нравился мужчина. Он не думал, что ему нравятся мужчины вообще, ему нравился именно этот, честно говоря, самый неподходящий вариант из всех возможных.
Ничего страшного. Воскресенский скоро уедет, и всё забудется. О том, чтобы дать Ви знать о своих чувствах, даже речи не было. Во-первых, Макс и сам не был в них до конца уверен. Это было похоже на какое-то наваждение, временное помешательство. Может, он перегрелся на фотосессии, может, так проявлялся стресс от всех этих событий, может, это скоро пройдёт само собой? Во-вторых, он ни за что бы не осмелился признаться в чём-то подобном мужчине. Он понятия не имел, как это делается. Наверное, примерно так же, как и с женщинами, но чёрт его знает… Да и толку-то? Он бы и женщине никогда не признался, если бы она, подобно Воскресенскому, относилась к нему как к мебели, даже хуже — как к бракованной мебели.
Он прекрасно понимал разницу их положений. Всемирно известный фотограф и студент из провинциального города. Он даже моделью-то на самом деле не был. Ви просто рассмеётся ему в лицо. Его где-нибудь там — в Москве, Майами или Париже — ждут десятки таких, как Данила: ярких, красивых, знаменитых и уверенных в себе.
— Лицо не меняем! — вырвал его из размышлений недовольный возглас Воскресенского. — Что за выражение опять?! Кого хоронишь? Как муха сонная, честное слово. То скачет и дрыгается, то теперь сидит как деревянный!
Фотосессия закончилась без приключений. Макс стёр с лица макияж — его было совсем немного — переоделся и решил приткнуться в тихий уголок, чтобы не путаться под ногами во время сборов. Соня обещала отвезти его в центр. Сейчас она вместе с Воскресенским просматривала отснятый сегодня материал. Оба вечером собирались уехать в Москву и хотели быть уверены, что получили кадры нужного качества.
Максим встал возле фонтана и долго бессмысленным взглядом смотрел на тонкие струйки воды. Теперь то, как Ви окунул его в бассейн, казалось чем-то смешным, а не таким ужасным и оскорбительным, как в тот день.
Он повернулся посмотреть, как там дела у Сони: её вообще не было видно, зато Воскресенский стоял в противоположном углу площадки и что-то фотографировал, похоже, что его. По крайней мере объектив был направлен в эту сторону.
Ви с облегчением снял фотоаппарат с шеи. Тяжёлый… Видимо, совсем отвык снимать с рук, особенно за эти несколько недель здесь, когда из-за операции ремень очень чувствительно давил на шею, руки тоже очень быстро начинали болеть. Но мальчика сейчас очень захотелось сфотографировать — без позы, без сюжета, таким, каким он был на самом деле. Он, наверное, действительно подходил под этот проект в силу своей естественности, безыскусности и спокойной, неброской красоты. Но работать с ним было тяжело. Он жил словно в прочно закрытой раковине, и заставить его приоткрыть створки стоило большого труда, зато потом, когда он всё-таки решался показать то, что было внутри… У Ви редко получались настолько хорошие, проникновенные кадры с моделями-мужчинами.
Макс теперь о чём-то болтал с Соней. Уже в который раз Воскресенский ловил себя на том, что завидует ассистентке: она могла вот так запросто говорить с ним, обсуждать какую-то ерунду, разумеется, сплетничать, а их с моделью отношения были хуже, чем напряжёнными, они были просто отвратительными… Да и какая теперь разница? Они сегодня уезжают. Жаль, конечно, что Макс запомнит его этаким фотографом из ада. Во время фотосессии Воскресенскому всегда было тяжело сдерживать эмоции, но мальчишка держался молодцом. Ви был привычен к ситуациям, когда модели (даже парни) рыдали после съёмок, жаловались всем и каждому, звонили мамам, папам, друзьям, подругам и любовникам, чтобы излить душу и нажаловаться на изверга-фотографа. Макс же молча терпел. За редкими исключениями.
Несмотря на его вопиющий непрофессионализм, закрытость и хамство (надо признать, ответное) Макс ему нравился. В нём было что-то необычное, искреннее, чистое. Воскресенскому даже иногда становилось стыдно за то, как он орал на него на площадке. Раньше он по этому поводу угрызений совести не испытывал. А то, что произошло на вчерашней фотосессии… Он представить себе не мог, что вот так бы взял и отдрочил какой-то другой модели прямо во время съёмки. Он вроде и ради кадров это делал, но и… Хватит врать самому себе! Просто очень этого хотелось. От одной мысли, что парень под одеялом совсем голый, уже чуть не вставало, а потом, когда Макс кончил, ему самому было впору в ванную бежать — и нет, не руки мыть. С другой стороны, ничего удивительного: красивый мальчик так жадно смотрит на тебя, кусает губы, дрожит всем телом — не надо испытывать к нему никаких особых чувств, чтобы ощутить ответное возбуждение.
Всё было собрано и упаковано. Воскресенский обычно помогал складывать вещи, но так как кожа ещё не до конца зажила, уже сама фотосессия была для него достаточно утомительной и даже болезненной, поэтому он и оставлял всё на Соню. Макс стоял возле её «Лансера», куда ассистентка упихивала последний чехол со штативом. Воскресенский направился к ним. Была не была…
— Ну что, ничего не забыли? — спросил он у Сони.
— Специально всё обошла, под каждый куст заглянула, — ответила ассистентка.
Фотограф повернулся к Максу:
— Довезти тебя?
— Меня Соня подбросит.
— Ей ещё кучу всего собирать сегодня. Садись, — он кивнул в сторону своей машины.
— Да я ещё успею… — начала ассистентка, но тут же замолчала под выразительным взглядом Ви.
Макс ничего не заметил, только пожал плечами и равнодушно пошёл к «кадиллаку».
— У вас тут документы какие-то лежат, — сказал, открывая переднюю дверь.
Ви сел на своё сиденье и взял с соседнего прозрачный файл.
— Совсем забыл про них! Вот и хорошо, что ты здесь. Это надо Гартману отдать, акты выполненных работ, ещё что-то, я не очень разбираюсь. Вы ведь с ним увидитесь?
— Ну да, увижусь, — ответил Макс, пристёгиваясь.
— Или лучше в офис ему завезти?
— Можно в офис, но тогда только из рук в руки. Там такой дурдом, что потом ничего не найти. Давайте лучше мне. — Макс взял протянутый Ви файл и аккуратно пристроил под широким подлокотником, там как раз было подходящее ничем не занятое место.
— Туда же тебя отвезти?
— Нет, мне в центр надо, в универ, это недалеко от вашей гостиницы. Я покажу.
— Окей.
Макс сидел, отвернувшись к окну. Он понимал, что вот сейчас — его последний шанс, но совершенно не знал, что ему делать. Не бросаться же Ви на шею? А что-то такое сказать, даже намекнуть — нет, у него язык не повернётся. Ни за что и никогда.
Воскресенский заговорил сам.
— Проект получился неплохой, — сказал он. — Я знаю, что со мной бывает тяжело, но ты держался хорошо. Спасибо за работу.
Парень кивнул.
— И вам спасибо. У меня не очень-то получалось и… — Макс замолчал, не зная, что ещё сказать. Он чувствовал себя первоклассником у доски. Он не считал себя стеснительным или излишне скромным, но с Воскресенским всё было иначе: это был по-настоящему взрослый, состоявшийся человек, который неизвестно как на самом деле к нему относился. Скорее всего, не очень хорошо, учитывая то, как он его обычно обзывал.
— Мне бы не хотелось, чтобы у тебя остались негативные впечатления от этой работы и от меня лично. Я сегодня уезжаю, но могли бы ещё успеть посидеть где-нибудь, поговорить. Я пойму, если ты не захочешь после вчерашнего, или позавчерашнего, или… — Да уж, у Макса было много поводов отказаться. Пожалуй, не стоило их все перечислять.
— Нет, я наоборот, — выпалил парень. — Я не против. Я видел фотографии и, думаю, что они стоят того, чтобы ради них немного… м-м… потерпеть.
— Хорошо. Тогда, может, место предложишь? Я тут ничего особо не знаю.
Макс секунду подумал.
— Можно в «Манхэттен». Это напротив развлекательного центра, где вы в тот раз были.
— В шесть часов нормально?
— Да, нормально, — подтвердил Макс. — На следующем перекрёстке направо надо повернуть.
Буквально через три минуты они уже доехали до здания университета, где Макс пулей выскочил из машины. Ему было и радостно, и жутко неудобно за то, что он принял это приглашение. Хотя, собственно, чего неудобного? Может, Воскресенский ничего такого и не имел в виду… Но Макс втайне надеялся, что имел. Он совсем с ума сошёл. Что ему, девчонок вокруг мало? Почему вдруг Ви, ну почему, почему?