- Да, Чезаре. Признаюсь, твой мальчик просто сводит меня с ума.
- Он напоминает тебе Марчелло, твоего первого воздыхателя, правда?
- Которого ты убил?
- Я убил его потому, что ревновал. К Андреа я не ревную, потому что люблю его и хочу увидеть, как он сделает это с тобой.
Продолжая ласкать меня, Чезаре подвинулся, давая мне место рядом с Лукрецией, и она тут же нетерпеливо обвила ногами мою талию. Я стал целовать ее груди, наслаждаясь шелковистостью ее упругой кожи, и ее соски твердели под моим языком. Она застонала, дергая бедрами, когда мой напрягшийся орган скользнул в ее влажное горячее лоно. Я услышал тихий смех Чезаре, повернулся и поцеловал его долгим, страстным поцелуем. Лукреция раскачивалась подо мной, изгибаясь всем телом, заставляя меня ритмично двигаться на ней.
- Давай, мой мальчик, - прошептал Чезаре, поглаживая меня по спине и ягодицам. Его пальцы скользнули ниже, на мгновение я почувствовал легкую боль, но удовольствие было сильнее.
- Не останавливайся, прошу тебя... - выдохнула Лукреция, прижимая меня к себе. Ее вздохи становились все глубже, все сладострастнее, и я двигался все быстрее, приближаясь к упоительному концу. Чезаре ласкал меня так, как никогда прежде, осторожно проникая в мое тело сзади одним пальцем; это доставляло мне новое невероятное удовольствие. Задыхаясь, я пронзал извивающуюся Лукрецию так глубоко, что она вскрикивала, и, наконец, почувствовал, что больше не выдержу. Закрыв глаза, я содрогнулся в приступе неистового наслаждения, изливаясь в ее лоно, и она зарычала, как тигрица, с силой стиснув меня бедрами. Судорога прошла по ее телу, она напряженно вскинулась подо мной несколько раз, а затем забилась в конвульсиях последнего обессиливающего восторга и оттолкнула меня. Изнемогающий и беспомощный, я упал в объятия Чезаре, он тут же подхватил меня, прижал к себе и стал целовать - яростно, взасос, не давая мне ни мгновения передышки. Я ласкал его, водя пальцами по подрагивающему твердому стержню, пока он не отстранил меня мягко, но уверенно. Разведя в стороны бедра Лукреции, он овладел ею, давая мне возможность видеть все. Поддерживая сестру за талию, он с властной силой всаживал в нее свой член. Лукреция билась в его объятиях, а я, приподнявшись, целовал его в губы, доводя до экстаза. Вдруг он замер, выгибаясь всем телом, и содрогнулся, вцепившись в стонущую под ним девушку, а потом упал на постель и потянул меня за собой. Лукреция вскрикнула, ее пальцы вонзились в собственное лоно, продолжая то, что не завершил Чезаре, и мгновение спустя она кончила со сладострастным стоном.
Я не мог смотреть на нее. Чезаре гладил мои плечи, спрашивая, понравилось ли мне, и я не в силах был ответить, охваченный пугающими чувствами. То, в чем мне только что довелось участвовать, было омерзительно в глазах Бога, и я не сомневался, что буду наказан за такое чудовищное распутство. Неотрывно глядя в темные сверкающие глаза кардинала, я только молча обнимал его, в надежде успокоиться под его защитой.
- Ты восхитителен, - прошептал он. - Мы можем повторить это, когда захочешь...
- Чезаре... - взмолился я, не находя слов, и из моих глаз хлынули слезы.
- Божественный мальчик, - улыбнулась Лукреция, склоняясь надо мной. - Мне достаточно просто посмотреть на тебя, чтобы ощутить похоть. Чезаре, ты не ревнуешь?
- Скорее его, чем тебя.
- Мерзавец... - Она потянулась к нему, и они стали целоваться прямо над моим лицом. Какое-то время я рассеянно наблюдал за ними снизу, а затем утомленно закрыл глаза. Они продолжали ласкать друг друга и меня, но я не отзывался на эти порочные ласки, и вскоре почувствовал, что проваливаюсь в сон. Для меня это было слишком тяжело...
Проснулся я поздно утром, когда солнце уже вовсю било в высокие окна, и пылинки лениво танцевали в лучах белого света. Чезаре и Лукреции не было, события прошлой ночи казались бы дурным сном, если бы не мое обнаженное тело среди разбросанной постели, хранящей запах греха, и не синяки на моих боках, там, где их в порыве страсти неистово сжимали бедра прекрасной Лукреции. Я застонал от боли, откинувшись на спину, потом сел и принялся одеваться, проклиная себя за малодушие. Разумеется, мне не следовало подчиняться желаниям Лукреции, что бы там ни приказывал мне мой господин. Я шел на поводу собственных низких желаний, и теперь оставалось лишь надеяться, что Бог простит меня.
На столе лежала записка, адресованная мне, и запечатанное письмо.
"Андреа, сегодня ты должен будешь отнести письмо в особняк Орсини и передать его графу Вирджинио. Сделать это нужно как можно быстрее, вести важные и требуют незамедлительного прибытия графа к его святейшеству. После этого вместе с графом Орсини явишься в большую приемную к папе, и я дам тебе дальнейшие инструкции".
Я собрался, наскоро перекусил холодным мясом, хлебом и сыром, и отправился выполнять поручение. Говорили, что Вирджинио Орсини командует всей обороной Рима и пользуется доверием папы Александра. Если Чезаре просил срочно известить его, значит, случилось что-то серьезное.
Сентябрьское утро было прохладным, но солнце уже начинало пригревать, и к полудню должно было стать по-летнему тепло. Я хотел взять коня, но по-прежнему чувствовал себя увереннее на своих двоих, поэтому просто постарался идти как можно скорее. В итоге, снедаемый любопытством и тревогой, я почти бежал, и в приемную дворца Орсини влетел совершенно запыхавшийся.
Граф Вирджинио даже не взглянул на меня. Пробежав глазами письмо, он нахмурился, потом подозвал слугу и велел седлать лошадь, а сам нацепил шпагу и, завернувшись в плащ, вышел во двор.
Я последовал за ним, но не стал дожидаться, пока ему подведут коня, а прямиком направился в Ватикан. Граф обогнал меня у Санта Мария Маджоре, едва не сбив меня с ног. Я снова пустился бегом, боясь упустить что-нибудь важное.
В приемной папы я никогда прежде не бывал и потому немного оробел, увидев многочисленных вельмож, кардиналов, секретарей, чиновников и даже военных. Я сказал охраннику, что явился по распоряжению кардинала Борджиа, и тот не стал выгонять меня, просто велев сесть в углу и не мозолить глаза важным особам.
- Здесь всегда так много посетителей? - шепотом поинтересовался я, и охранник пожал плечами.
- Сегодня почему-то больше обычного. Флорентийцы, венецианский посол, вот эти господа вроде бы из Сиены, а утром из Неаполя прибыл младший сын папы с целой армией слуг...
- Младший сын? - удивился я. - Герцог Гандийский?
- Нет, маленький Хофре, которого весной обвенчали с дочерью неаполитанского короля. Видать, что-то произошло... А вот и кардинал Борджиа.
Чезаре вышел из покоев папы. Лицо его было хмурым, глаза потемнели, руки нервно сжимались в кулаки. Пробравшись через толпу посетителей, он подошел и отозвал меня в коридор.
- Ваше сиятельство, я...
- Да, знаю. Граф Орсини уже здесь. - Он окинул мое лицо внимательным взглядом. - Нас ждут непростые времена, Андреа. Кардинал Колонна не внял предупреждениям, и я жалею, что не был более убедителен.
- Что случилось, Чезаре? - тихо спросил я, холодея.
- Я все расскажу тебе позже, мой мальчик, - прошептал он, легко касаясь пальцами моей щеки.
- Почему столько военных?
- Боюсь, от них не будет толку. А теперь я хочу, чтобы ты отправился в дом синьора Вителлески и узнал, дома ли хозяин. Найди слугу поболтливее, который сможет с удовольствием выложить тебе все, что знает сам. Если Вителлески дома, отдай ему приглашение на обед к его святейшеству.
Усмехнувшись, он передал мне сложенную записку и тут же вернулся в приемную, давая понять, что теперь ждет исполнения поручения.
Я хорошо знал особняк графа Вителлески с вычурной лепниной на фасаде - когда граф приказал украсить свое жилище подобным образом, горожане неодобрительно качали головами, а кое-кто откровенно смеялся. Синьор Вителлески не был знатным вельможей, но всячески старался обратить на себя внимание сильных мира сего. Впрочем, милостью папы он вроде бы не пользовался, так что мне оставалось лишь удивляться, с чего вдруг его святейшеству вздумалось пригласить его на обед.
Первый же попавшийся мне слуга сказал, что граф отдыхает в своих покоях и не велел его беспокоить. Покрутившись во дворе, я завел разговор с парнишкой, сидевшим у конюшни и чинившим сбрую. Прежде всего я поинтересовался его работой, потом похвалил богатую сбрую и с сомнением заявил, что у графа Вителлески вряд ли найдется столько денег, чтобы позволить себе такую.
- Ну разумеется, - ухмыльнулся парень. - Это подарок племянника кардинала Колонна. Граф Пьетро страшно гордится дружбой с ним. Слыхал, небось, про Колонна? У них деньжищ прорва, а еще говорят, что им сам папа не указ! Когда кардинал уехал в свой замок в Остии, он обещал взять синьора графа с собой, но не взял, так вот теперь граф ждет, когда его вызовут из Рима. - Он покачал головой, потом весело посмотрел на меня. - Неделю назад мой хозяин вернулся из Милана, у него был такой вид, как будто скоро ему предстоит стать сенатором... Подержи-ка этот шнурок... Знаешь, я его терпеть не могу. Ну ладно Колонна, Орсини или Савелли, это знатные люди, а он - просто выскочка, готовый за сотню-другую дукатов лизать им пятки.
- Должно быть, эта тактика вполне успешная, - сказал я. - Вот сегодня папа приглашает его на обед.
- Ты шутишь? Сам папа?
Я молча вытащил сложенную записку и показал ему.
- Ух ты... - пробормотал он, разглядывая крест на печати. - Думаю, он обрадуется. Наконец-то его интриги увенчались успехом, на который он рассчитывал. Покажи это камердинеру, он тут же отведет тебя к графу Пьетро.
Я последовал его совету, радуясь, что принес хорошую весть, пусть даже такому недостойному человеку, как граф Вителлески. Граф оказался худощавым стариком с беспокойно бегающим взглядом; мне он не понравился. Не удостоив меня внимания, он пробежал глазами записку Чезаре и на мгновение задумался. Затем лицо его стало встревоженным, мне даже показалось, что он с трудом сдерживает панику. Его реакция мне совсем не понравилась. Было похоже, что он лихорадочно пытается найти отговорку, чтобы не принимать приглашение.
- Мне поручено проводить вас, ваша светлость, - сказал я, проявив неожиданную для себя самого находчивость.
- Да, хорошо... - На лице графа промелькнул страх. - Я прикажу запрячь карету.
Я уселся в кресло в приемной и стал от нечего делать разглядывать портреты на стенах и дешевые безделушки, украшавшие камин. Обстановка казалась богатой, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что мебель довольно простая, а ткани вытерты и потрепаны. Здесь не было изысканной роскоши, которой так любил окружать себя мой господин, и я проникся к графу Вителлески еще большим презрением.
Наконец, мы отбыли в Ватикан, причем я ехал на заднике кареты графа, рядом с молчаливым широкоплечим слугой, которого Вителлески захватил с собой. Я проводил графа в приемную папы и оставил его там, втайне радуясь, что наше с ним общение на сегодня закончилось.
Беспечно насвистывая, я отправился к себе, чувствуя себя достаточно проголодавшимся и утомленным, чтобы позволить себе плотный ужин и спокойный сон. Я помог Никколо прибраться в покоях кардинала, потом мы поужинали, и я сказал ему, что в приемной папы сегодня не протолкнуться. Он пожал плечами, заметив, что в последнее время приходит слишком много новостей с севера.
- Я не знаток в политике, - сказал он, - но французы в последнее время ведут себя неспокойно. Как-то раз монсеньор кардинал обмолвился, что Франция нацеливается на Неаполь. А ведь Неаполь совсем недалеко от Рима.
Я был удивлен, но не слишком. Политические игры мало меня занимали, а Неаполь и Иерусалим казались какими-то бесконечно далекими местами. Я никогда не бывал нигде дальше Витербо, так что все эти новости меня не касались.
Вечером я немного потренировался во владении шпагой под руководством нанятого Чезаре учителя, но быстро утомился и отправился к себе в комнату. Мне хотелось дождаться монсеньора, чтобы расспросить его обо всем, чего я не мог понять, но его все не было, и вскоре я лег, а потом задремал.
Я проспал всю ночь, а наутро, не обнаружив своего господина, понял, что должен сам разыскать его. На мои настойчивые расспросы я получил ответ, что Чезаре задержался до глубокой ночи за ужином у его святейшества папы вместе с несколькими кардиналами и вельможами. Как часто бывало, он сам нашел меня. Шагая по коридору, я вздрогнул, когда знакомая ладонь опустилась на мое плечо.
- Решил пройтись?
- Монсеньор...
- Ты вчера хорошо поработал, Андреа. Я и не надеялся, что граф Вителлески так скоро явится на папский обед.
- Я взял на себя смелость сопровождать его. У него был такой вид, как будто он сомневался, стоит ли идти.
Он улыбнулся.
- Может быть, тебе и не хватает ловкости рук, но соображаешь ты неплохо.
Слегка обняв за талию, он притянул меня к себе, и я смутился: нас могли видеть все, кто был в галерее, но его это, казалось, ничуть не беспокоило.
- Я рад, что нашел тебя, - прошептал он, склонившись к моему уху. - У нас с тобой будет теперь много дел, Андреа, и твоя помощь для меня бесценна, хотя ты сам не сознаешь этого.
Весь этот день я сопровождал его. Прежде всего, мы побывали на открытом заседании консистории, а затем, когда папа отпустил кардиналов, остались выслушать доклад легата, вернувшегося из Сиены. От него мы узнали, что французы пересекли Альпы и движутся к Милану, что старый герцог Лодовико Сфорца готов оказать им всяческую поддержку против Неаполя, что Сиена согласилась беспрепятственно пропустить по своей территории французскую армию, а Флоренция, хоть и не станет открыто содействовать Карлу, не намерена вмешиваться в ход событий, несмотря на обещанную верность папе. Чезаре сомневался, что французы обойдут Рим стороной, но папа заявил, что в случае опасности он укроется в замке Ангела, который, как известно, неприступен. Я почти восхищенно смотрел на этого спокойного улыбчивого человека, носившего имя древнего царя-завоевателя, как успел рассказать мне Чезаре. Казалось, папа оставался самым невозмутимым из всех присутствующих, и снисходительно смотрел на своих советников, отчаянно ищущих выход из положения. Кардинал Фарнезе предложил папе воспользоваться обещанной защитой неаполитанцев и отступить в Неаполь, а там дождаться помощи Испании, но его святейшество развел пухлыми руками и сказал, что не намерен покидать Рим, разве что в самом крайнем случае на пару дней переберется на север, где поспокойнее, например, в замок Чита Кастеллана.
Пока кардиналы обсуждали последние события, решая, что предпринять, явился слуга графа Орсини и со встревоженным видом что-то тихо сообщил своему господину. Тот выпрямился и оглядел присутствующих.
- Сегодня утром умер граф Пьетро Вителлески, - сказал Орсини, и по моей спине пробежал озноб. - Очень странно, не так ли, монсеньоры? Вчера за обедом он показался мне вполне здоровым.
- Наверное, он был слишком неумерен в еде, - отозвался кардинал Борджиа, быстро взглянув на меня. - Граф интриговал против его святейшества, и я слышал, что наш святейший отец молился, чтобы Бог покарал этого лживого и продажного человека.
- Так или иначе, это произошло очень вовремя, вам не кажется? Насколько я знаю, он был близок к окружению Колонна, а Колонна предали Рим.
- Колонна, Сфорца... - Папа вздохнул и перекрестился. - Нынче беспокойные времена, от святого престола отвернулись слишком многие, соблазнившись посулами французского короля, но Господь видит изменников и карает их. Мы помолимся о душе графа Вителлески, но пока у нас найдутся дела поважнее...
Казалось, Чезаре не испытывал ни удивления, ни сожаления по поводу смерти графа. Он вернулся к обсуждению защиты Рима так спокойно, словно Пьетро Вителлески никогда и не существовало на свете.
Оказавшись поздно вечером наедине с монсеньором в его комнате, я не решался уйти к себе, намереваясь задать крутившийся на языке вопрос, но он, судя по всему, не был настроен отвечать. Он долго писал какие-то письма, почти не поднимая головы, но разрешения уходить я так и не получил, а потому терпеливо ждал, когда он закончит. Наконец, он отложил перо и пристально посмотрел на меня.